– На машинах? Или пешим ходом? – спросил он, всматриваясь в ее лицо.
– На машинах. Две машины. Большие грузовики. Погрузили все и поехали.
– А куда же вы идете? – вдруг спросил Поярков. Глаза у женщины вздрогнули.
– К матери иду. В Приселье. Тут рядом совсем, три километра.
– А в Приселье немцы есть?
– Этого я не знаю.
Поярков вдруг понял, что отпускать женщину нельзя. А вдруг в Приселье немцы? Начнут допрашивать, расскажет, что видела их. Обойдет с тыла, атакуют. Или обстреляют из минометов. Репер хороший. Пристреливать долго не придется.
Подошел Чернокутов с двумя бойцами, выслушал доклад Пояркова, потом несколько вопросов задал женщине и распорядился отогнать корову в лес.
– Отпустить мы вас не можем, гражданочка. Должны сами понимать – война. Вечером мы уйдем. Тогда можете идти на все четыре стороны.
– Тогда я назад, в Пустошку, домой… – стала просить женщина.
– И в Пустошку вам нельзя.
Пояркову было жаль ее. Бойцы повели корову в лес. Женщина полезла по снегу за ними.
– Видал, как одета? – кивнул ротный. – Немцы даже с полицейских валенки снимают. А у этой… Новенькие. Мелом натерты. Как все равно сватов ждет. – И ротный закурил.
Хорошо, что нет лейтенанта Грачевского, подумал Поярков.
Забрался на колокольню. Здесь было так холодно, что через несколько минут его заколотило. Как на этом ветру выдерживали пулеметчики? Надо почаще их менять, решил Поярков. И вообще, оставить только наблюдателя. А расчет пускай сидит внизу. Там хотя бы затишно.
– Идут, товарищ лейтенант, – услышал Поярков голос одного из пулеметчиков. – Впереди танкетка.
Теперь и Поярков видел то, что минуту назад заметили пулеметчики. Колонна небольшая. Впереди действительно то ли танкетка, то ли бронемашина. За ней два грузовика – крытые фургоны. Что в них, непонятно. Может, какие-нибудь грузы. А может, пехота. Если пехота, то на двух машинах могут ехать человек сорок. Или тридцать. Взвод. Если взвод, то три пулемета как минимум. Так, дальше гужевой транспорт. Тоже солдаты. Ноги в стороны торчат.
Шесть санных повозок. Если по три-четыре человека, то еще почти взвод. Многовато.
Танкетка… Танкетка… Поярков хорошо понимал, что она, танкетка, будет главной проблемой его взвода, если не предпринять что-то заранее. Эх, нет Вязова, пожалел он, самая работа для Вязова… Кого послать? Антонова? Слабак, гранату не добросит. Прохоров? Ненадежный. Климантова не пошлешь, Климантов здесь нужен.
– Гречкин, – позвал он сержанта. – Бери пару противотанковых гранат и, пока они далеко, выйди вон к тем кустам, замаскируйся там и жди танкетку. Бросишь гранаты, уходи сразу в лес. Вон видишь, там овраг начинается? Прыгай туда и – ходу. Добросишь, не добросишь, уходи. Иначе под наш огонь попадешь.
– Понял. – Гречкин даже не взглянул на лейтенанта.
С некоторых пор у них во взводе так и пошло – самые трудные задания получали сержант Гречкин и ефрейтор Вязов. Вязова нет. Остался Гречкин…
Глава 5Освобождение древних русских городов Мещовска и Мосальска
«Взяты большие военные трофеи…»
Опасаясь контрудара со стороны Брянска. Жуков: между двух огней. Немцы контратакуют. Окружение и уничтожение авангардов. Выступы, которые будили воображение. Первая Ржевско-Вяземская операция. Как атаковала 10-я армия. Ошибался ли Жуков? Штурм Мещовска. Эскадрилья «Мещовский колхозник». Кто на самом деле освобождал Мосальск. Храбрый полковник Ибянский. Взятие Серпейска. Встреча с местными партизанами
Сталин опасался контрудара из района Брянска, а потому приказал Жукову перебросить на угрожаемый участок фронта 16-ю армию Рокоссовского. Но к началу боев под Сухиничи прибыли лишь полевое управление 16-й армии и одна дивизия. Правда, гвардейская. Но иногда бывает достаточно одного генерала, чтобы переломить ход боев и даже достичь победы.
Вскоре стало очевидно, что наступательный ресурс армий иссякает. Ставка продолжала требовать: вперед! Жуков, зажатый между невыполнимыми приказами Ставки и Верховного с одной стороны и тревожными донесениями своих командармов о невозможности дальнейшего наступления – с другой, уступал первой и гнал армии вперед.
В результате одна из них, 33-я генерала Ефремова, оказалась под Вязьмой в полной изоляции. Туда же был загнан 1-й кавалерийский корпус генерала Белова. А по воздуху переброшено несколько тысяч десантников.
В феврале 1942-го немцы провели ряд операций по отсечению наступающих советских войск почти на всех участках Западного и Калининского фронтов. Были отрезаны и частично уничтожены авангарды 50-й армии генерала Болдина, 49-й армии генерала Захаркина, 43-й армии генерала Голубева. По такому же сюжету разворачивались события и на соседнем Калининском фронте, которым командовал генерал Конев. Так закончилось контрнаступление под Москвой, уткнувшись в прочную немецкую оборону, устроенную противником на тыловых рубежах.
Если взглянуть на карту положения войск противоборствующих сторон за январь – февраль 1942 года, то сразу бросаются в глаза два выступа, образовавшиеся в результате тотального декабрьского отхода немецких войск: выступ в районе Холм, Великие Луки, Велиж, Белый со стороны Калининского фронта и выступ в районе Людиново, Киров на участке Западного фронта. Между ними в Ржевском выступе оказались зажатыми с трех сторон войска довольно крупной немецкой группировки – 9-я и 4-я полевые и 4-я танковая армии группы армий «Центр». Казалось бы, совсем немного – два согласованных удара из района Белого с севера и из района Мосальск, Юхнов – и основные силы группы армий «Центр» окажутся в огромном котле. Но этому окружению не суждено было сбыться. Немцы оказались сильнее, чем о них думали в Ставке, и нашим войскам не удалось даже «флажки расставить» вокруг ржевско-вяземской группировки.
Однако первая Ржевско-Вяземская операция начиналась.
10-я армия действовала сразу на нескольких направлениях. Силы генералу Голикову были даны большие. Корпусное звено к тому времени оказалось расформированным. Исключение составляли лишь кавалерийские корпуса, которые, впрочем, порой равнялись армиям. И задачи Ставка ставила им такие же сложные, как и армиям. Так вот, генерал Голиков в условиях стремительного наступления вынужден был действовать отдельными дивизиями, боевыми группами (две-три дивизии). Характерным было то, что не сохранилось ни одного общего приказа штаба армии по войскам. Их, как оказывается, и не было. Приказы писались от руки, буквально на листках отрывных полевых блокнотов и тут же передавались в группы и дивизии. Увязка с действиями соседей в таких обстоятельствах становилась делом второстепенным. Порой у частей, выходящих на исходные, а потом ведущих бой за тот или иной рубеж, соседей, то есть локтевой связи, не существовало. До поры до времени, пока противник торопливо отходил – быть бы живу, – эта тактика сходила штабу армии и дивизиям первого эшелона с рук.
Но уже в январе 1942 года обстановка на фронте стала резко меняться.
По этому поводу очень точно заметил немецкий историк Клаус Рейнхардт: «Русские солдаты, окрыленные успехами, хотя и доставшимися им дорогой ценой, почувствовали свое превосходство над противником, и это Сталин стремился использовать. Однако он, как и Гитлер, переоценил боеспособность своих войск и недооценил силу сопротивления немецких соединений. Он не прислушался к мнениям командующих фронтами, которые ежедневно вынуждены были отмечать, что немецкие соединения из страха быть отрезанными и окруженными бьются не на жизнь, а на смерть и что, укрепившись на своих оборонительных позициях, они способны оказывать более упорное сопротивление. Кроме того, командующие фронтами хорошо знали, как обеспечены их войска людьми и техникой, а также каковы трудности в управлении войсками».
В нашей историографии в последние десятилетия, к сожалению, сложилась такая тенденция, которая, как мне кажется, грозит выродиться в своего рода краткий курс Великой Отечественной войны, согласно которому во всем, что случилось под Москвой, виноваты исключительно Жуков, Конев и Сталин. Признавать какие-либо заслуги этих людей, военачальников и государственных деятелей, считается mauvais ton.
А между тем Жуков и Конев спасли Москву. Но только потому, что почувствовали, что за их спиной стоит глыбой Сталин, который никуда, ни в какой Куйбышев, ни при каких обстоятельствах не поедет, а будет следить за каждым их шагом и помогать в каждом их усилии отстоять главный город и главную святыню страны.
Жуков, по всей вероятности, ждал, что следующим этапом контрнаступления будет приказ Ставки на новый мощный удар с последующим его наращиванием силами резервов. Жуков был готов исполнить приказ, но рассчитывал на пополнение: по его расчетам, Западный, Калининский и Брянский фронты, как минимум, нуждались в четырех свежих армиях. После войны маршал Победы вздохнет с сожалением: «Если бы тогда можно было получить от Ставки Верховного Главнокомандования хотя бы четыре армии на усиление (по одной для Калининского и Брянского фронтов и две для Западного фронта), мы получили бы реальную возможность нанести врагу более сильный удар и еще дальше отбросить его от Москвы, а возможно, даже выйти на линию Витебск – Смоленск – Брянск».
Почему-то, по прошествии лет, Жуков не говорит об окружении основных сил группы армий «Центр» в треугольнике Белый – Ржев – Юхнов как о главной цели РжевскоВяземской операции, а только о реальной возможности еще дальше отбросить противника от Москвы.
3 января в мещовский гарнизон немцев поступил SOS из группировки генерала фон Гильса из окруженных Сухиничей. Гитлер приказал: «Сухиничи удерживать как можно дольше. Обеспечить снабжение боеприпасами». И сухиничский гарнизон держался. Вскоре в помощь ему были направлены все силы, которые можно было снять и бросить в бой на этом участке. С юго-запада со стороны Брянска двигались части 2-й танковой армии.
Из Мещовска в сторону Сухиничей