Бой у лесопильного завода «Бочкарка» стал пиком успехов партизанского отряда Барановского. Многие партизаны были награждены орденами и медалями. Сам командир – орденом Красного Знамени.
В сентябре Тризновский лес начал заполняться войсками 4-й полевой армии группы армий «Центр». Немцы готовились к операции «Тайфун» и подтягивали свежие дивизии. Чтобы обезопасить свои тылы, приступили к очистке лесов от партизан.
Вот тут и понадобился им проводник и наводчик, хорошо знающий местность и здешних людей. Крукот оказался именно тем человеком, который требовался. Он составил списки жителей деревень и Рославля, имевших связи с лесом. Всех их тут же взяли. Многих казнили. Казни проводились публично, в деревнях.
Крукот выследил место расположения партизанской базы и привел туда немцев. Отряд был истреблен. Многие попали в плен.
Казнили партизан в деревне Старый Пустосел. Перекладина виселицы была длинной, в несколько веревок. Согнали народ. Женщины рыдали. А мужчины каменели от злобы. Вешали их детей и младших братьев.
В наших краях можно услышать такую фразу: «Если бы немцы не зверствовали, если бы с самого начала, когда пришли, по-человечески относились к гражданскому населению, не трогали «зятьков», коммунистов и семьи офицеров, то неизвестно еще, как бы закончилась война…»
Над этими словами стоит задуматься.
Но немцы, по точному замечанию одного бывшего белогвардейца, который пришел в те дни с германской армией на родину, никогда не умели обращаться с покоренными ими народами. И произошло то, что произошло. От народа, по их прогнозам, ненавидевшего большевизм, колхозы и советскую власть, а также Сталина, германская армия получила такую войну, такую лютую ненависть, преодолеть которую они уже так и не смогли. Ни ответной жестокостью. Ни попыткой сохранить колхозы и подобие самоуправления. Ни введением института полицейских сил из числа местного населения.
Отцов и братьев, потерявших своих родных на виселицах, остановить было уже нельзя. Руководство партизанскими отрядами, а впоследствии и соединениями, всячески разжигало эту народную ненависть к врагу. Немцы, как правило, не брали партизан в плен. А если захватывали, то в живых оставляли недолго. И партизаны пленных не брали. А полицаев, которые отличались особо рьяным служением «новому порядку», растягивали на березах.
Была такая партизанская казнь. Заводили к земле верхушки двух берез, стоящих одна от другой на расстоянии десятка метров, привязывали к ним короткие веревки, концы – к ногам приговоренного, и одновременно отпускали…
Но с Крукотом посчитались по-другому. Зимой Крукот исчез. Ездил, ездил на своей лошадке, подаренной ему благодарными господами немцами за заслуги перед германской армией, собирал по деревням дань. У кого гуся, у кого овцу со двора, у кого бочонок меда. Присматривал за своим народом, видимо уже всерьез глядя на жителей деревень околотка как на своих данников, высматривал, вынюхивал. А тут вдруг пропал.
Нашли весной в овраге возле деревни Буда. Тело Крукота было объедено мышами, истлело. Но хорошо было видно, как он умер. Горло перерезано до позвонков. Неподалеку валялась коса, на пятке обмотанная тряпками. Бельгийскую винтовку, которую своему верному псу вручили немцы, косинеры забирать не стали, она лежала рядом. Не спасла его заграничная винтовочка от руки земляков.
А вот еще одна история. Произошла она в те дни, когда Киров был захвачен авангардом 10-й армии. Но надо рассказать и о предыстории, чтобы сама история была полной.
Летом 1941-го из деревни Новая Куйбышевского района двадцать пять мужиков ушли на фронт. Призвали их одновременно. Попали все в одну роту. Под Вязьму. В октябре немцы начали наступление. Из двадцати пяти девять в конце октября пришли домой. Остальные – кто погиб, кто попал в плен, кто ушел с командирами к Можайску и Малоярославцу. А эти поплутали по лесам, поголодали, побегали от немецких патрулей и, наконец, пришли домой.
В январе 1942-го один из них, Тимошенков, ушел к Кирову.
Двое – в лес, к партизанам.
Трое остались на печке.
Остальные подались в полицию. Один стал помощником старосты деревни.
Как только 10-я армия взяла Киров, слух о том, что Красная армия разбила немцев под Москвой, захватила Киров и уже подошла к границам Куйбышевского района, разлетелся по всем деревням. Сразу начали создаваться партизанские отряды. Активизировались те, которые появились раньше, осенью – зимой 1941-го.
В лесах в окрестностях райцентра Мокрое и железнодорожной станции Бетлица действовали два отряда – Хатожский и Ветмицкий. Вскоре после того, как разнеслась весть о взятии Кирова, образовался Мокровский.
В Мокровском отряде было много молодежи. Это сказалось на характере первых операций. Партизаны думали, что после взятия Кирова наши войска начнут наступление дальше на запад. Западнее лежали райцентры Спас-Деменск, Мокрое и Бытошь. Первые два ныне относятся к Калужской области. Третий – к Брянской. Но, как мы уже знаем, 330-я стрелковая дивизия свою задачу выполнила и укрепляла оборону Кирова, чтобы не повторить «славу» гарнизона города Людинова и не оказаться выбитой со своих позиций первой же контратакой противника. Мокровский отряд ничего этого не знал, Красную армию ждали со дня на день. За лесом в стороне Кирова гремело. Казалось, что канонада приближается, что наши войска вот-вот освободят и эту местность. Решили помочь своим, ударив по немцам с тыла.
И вот в один из дней Мокровский отряд выбил из райцентра полицейский гарнизон, захватил ключевые позиции, закрепился у дорог. Партизаны овладели райцентром и начали ждать прихода наших войск.
Но шли дни, а войска не появлялись. Канонада все так же гремела вдалеке на востоке – за долами, за лесами…
Отряд был небольшой, около двадцати человек. Продержались партизаны около десяти дней. И из райцентра их выбили.
На церковной колокольне партизаны установили пулемет. Он и прикрывал уход отряда из Мокрого.
Отряд распался. Часть людей ушла к Кирову. Другая, во главе с комиссаром Волковым, – в Раменный лес. Третья группа разошлась по домам.
Но вскоре и они ушли в лес. Терпеть «новый порядок» оказалось невыносимо.
Бургомистром в Мокром немцы назначили Юрия Кружаленкова. Житель села Милеева Куйбышевского района, перед войной в Смоленске окончил педагогический техникум. Служить немцам пошел, как говорят, «за идею». И служил хорошо. Помощником начальника районной полиции был школьник Мокровской средней школы, десятиклассник Иван Дятлов.
Зимой 1942-го партизаны начали за Кружаленковым охоту. Однако бургомистр обладал звериным чутьем и все ловушки и засады партизан обходил. То менял маршрут своей поездки, то время.
Местному партизанскому связному Николаю Иванову в Рогнединском партизанском отряде дали поручение: выследить, где, по каким дорогам ездит Кружаленков, какие маршруты у него основные, а какие запасные.
Николаю Иванову было шестнадцать лет. Жил он с родителями в деревне Грибовке, что рядом с райцентром. И вот однажды в окно он увидел, что к деревне приближается одинокая повозка. Конь – кружаленковский. Парень метнулся на чердак. Там у него был спрятан пистолет. У юного партизана появилась возможность расправиться с предателем самому. В тот момент он забыл о приказе командира отряда: ни в коем случае не предпринимать никаких действий, кроме наблюдения. Когда Кружаленков подъехал совсем близко, Иванов выстрелил. И промахнулся. Кружаленков резко повернул коня и погнал его назад, в Мокрое.
А теперь давайте вернемся назад, в предысторию этого выстрела. Почему у юного партизана не выдержали нервы, когда он увидел Кружаленкова совсем близко, на расстоянии надежного выстрела, и откуда у парня была такая ненависть к бывшему учителю.
Кто-то перерубил в нескольких местах кабель связи, который шел вдоль железной дороги от станции Бетлица в сторону Рославля – на запад, и в сторону полустанка Феликсово – на восток. Начали искать виновных. Партизан, которые крепко сидели в Раменном лесу, немцы несколько раз пытались взять. Но те давали отпор, и, не имея достаточных сил и средств, немцы в Раменное больше не совались. Кабель рубили, по всей вероятности, партизаны. Но отомстить немцы решили местным жителям, видимо подозревая, что связь у них с лесом есть.
Пришли в деревню Грибовку. Отряд возглавлял офицер. С ним – переводчик. У местного старосты спросили: «Кто из ваших мог порубить кабель?» Тот пожал плечами. Тогда спросили так: «Кто из ваших может сочувствовать партизанам?» И староста, не вдаваясь в тонкости возможного перевода с русского на немецкий, ответил: «А все». Эта фраза решила судьбу мужского населения деревни Грибовки.
Всех жителей деревни мужского пола от 14 лет до стариков согнали в колонну и повели к Соловьевке. Там, в овраге, поставили к обрыву и расстреляли. Пожалели только одного – пятнадцатилетнего Нила Егоровича Рулёва. Забрали в гарнизон и держали при конюшне. Нил ухаживал за немецкими лошадьми.
Были ли в том немецком отряде, расстреливавшем грибовских мужиков, полицаи, местные хроники не сохранили. Тема эта, полицейская, долгие годы была запретной, на ней лежало негласное табу. Почему? Да потому, что повязки тогда надели многие из местных. Кто не вляпался в расстрелы и другие зверства, потом, когда пришла Красная армия, были призваны полевыми военкоматами. Их, как правило, направляли в штрафные роты. Действовала директива НКВД/НКГБ № 494/94 от 11 ноября 1943 года. Согласно директиве, шанс «искупить вину кровью» давался тем, кто в первые недели и месяцы войны дезертировал из Красной армии и «находился на оккупированной врагом территории», а также попавшим в плен власовцам, «бывшим полицейским, которые не запятнали себя серьезными преступлениями».
Вспоминаю рассказ бывшего директора совхоза им. Калинина Куйбышевского района П.Т. Бурдукова, впоследствии депутата Государственной думы трех созывов.
Центральная усадьба совхоза – село Троицкое. Находится недалеко от Безымянной высоты, о которой рассказ впереди. Красивое, старинное село с липовым парком. И вот в том парке решил директор совхоза к очередной круглой дате освобождения района поставить обелиск в память жителей Троицкого сельсовета, погибших на фронтах Великой Отечественной войны. Взяли в райвоенкомате список погибших, сверили его с тем, который был