Это был очень замызганный магазинчик из закопченного кирпича и потемневшего дерева. В его витрине лежали заплесневевшие старые книги, большой ассортимент трубок и табака и огромное количество невнятной мазни маслом в рамках и без оных. Судя по названиям можно было предположить, что это были пейзажи. Самым дорогим был пейзаж «Клингфордская церковь», оцененный в один шиллинг и девять пенсов. Прочие стоили от шести пенсов до шиллинга и трех пенсов; в основном они изображали шотландские пейзажи — озера, на заднем плане горы, отражающиеся в воде, и дерево на переднем плане. Иногда дерево изображалось на заднем плане, а озеро — на переднем. Много ярких оттенков голубого — вода, небо. Коллекция называлась «Оригинальные картины маслом, написаны вручную». На всем тут лежал толстый слой пыли, будто бы бережно собранный и старательно распределенный повсюду. Владелец магазина выглядел так, как будто ночью он, не раздеваясь, спал на прямо рабочем месте. Это был худой человек с красным носом, длинными, но редкими волосами, торчащими из-под тюбетейки, и пышными черными усами. Он курил длинную глиняную трубку и выглядел как опереточный злодей-неудачник.
— А, добрый день, мистер Кантеркот, — сказал он, потирая руки, отчасти из-за холода, отчасти по привычке. — Что там у вас для меня?
— Ничего, — ответил Дензил. — Но если вы дадите мне соверен, у меня будет для вас нечто потрясающее.
Опереточный злодей покачал головой, а его глаза хитро сверкнули:
— Если бы вы что-то принесли мне, получив деньги заранее — вот это было бы нечто потрясающее…
Дензил не знал, да и не хотел знать, что опереточный злодей делает с сюжетами и кому их продает. Интеллект нынче совсем не ценится, и Дензил был рад просто найти хоть какого-нибудь клиента.
— Уж наверняка вы достаточно давно знаете меня, чтобы доверять мне, — воскликнул он.
— Доверие мертво, — ответил злодей, попыхивая трубкой.
— Как королева Анна, — раздраженно ответил поэт. В его глазах зажегся опасный огонек, как у затравленного зверя. Он должен был раздобыть денег. Но опереточный злодей был несговорчив: нет сюжета, нет и ужина.
Бедный Дензил вышел от него совершенно сломленный. Он не знал, куда податься. Он повернулся к магазину и в отчаянии снова и снова перечитывал объявление:
ПРОДАЮТСЯ СЮЖЕТЫ
Он смотрел на него так долго, что перестал осознавать смысл этих слов. Когда же на него снова обрушилось осознание их сути, то они обрели новое значение. Он зашел в магазин и кротко попросил опереточного злодея одолжить ему четыре пенса. Затем он сел на автобус до Скотленд-Ярда. Девушка, работавшая в автобусе, неплохо выглядела, а ритм поездки слагался в рифмы в его голове. Он позабыл о своем положении и своей цели. На самом деле он никогда не писал эпических поэм, за исключения того отрывка из «Потерянного рая», но он сочинил песнь о вине и о женщинах и часто плакал от осознания своего несчастного бытия. Никто никогда не покупал его произведений, не считая статей о засолке бекона или нападках на приходское правление. Он был странным, одичавшим существом, а девица казалась вполне довольной направленным на нее пламенным взором. Он почти гипнотизировал ее, и она отвела глаза, опустив взгляд на свои французские туфли.
Прибыв в Скотленд-Ярд, Дензил спросил Эдварда Вимпа. Эдварда Вимпа нельзя было увидеть. Подобно королям и редакторам, детективов также трудно повидать — если вы не преступник, то вы вообще можете их никогда не увидеть. Дензил знал о Вимпе главным образом от Гродмана, который иногда презрительно упоминал о своем преемнике. Вимп был человеком со вкусом и образованным. Гродман же, напротив, интересовался исключительно логическими проблемами и свидетельскими показаниями. Книги на эти темы были его единственным чтением, к belles lettres[26] он относился с полнейшим безразличием. Вимп, со своим гибким умом, также сильно презирал Гродмана и его медлительные, трудоемкие, едва ли не архаичные методы. Хуже того, он практически угрожал затмить блестящую традицию, введенную Гродманом, заменив ее собственными оригинальными методами. Вимп был большим мастаком по сбору косвенных доказательств и мог, сложив два и два, получить пять, если в том была нужда. Он мог собрать воедино множество неясных и разнородных данных и, пролив на них свет под правильным углом, собрать их в единую гипотезу. По этой части его мастерству могли бы позавидовать Дарвин или Фарадей. Интеллект, который мог бы послужить для раскрытия загадок природы, был направлен всего лишь на защиту капиталистической цивилизации.
Заручившись дружеской помощью полисмена (которого поэт сумел убедить в том, что у него к Вимпу дело жизни и смерти), Дензил смог получить домашний адрес великого детектива.
Тот проживал близ Кингс-Кросс. Каким-то чудом Вимп во второй половине дня оказался дома. Он что-то писал, пока Дензила проводили к нему по бесконечным лестницам, но, когда тот вошел, встал и направил взгляд на посетителя.
— Мистер Дензил Кантеркот, я полагаю, — довольно уверенно начал Вимп.
Дензил вздрогнул. Он не называл слуге своего имени, заявив только, что он человек порядочный, не из низших слоев.
— Да, это мое имя, — пробормотал он.
— Вы были одним из свидетелей на дознании по делу покойного Артура Константа. У меня есть ваши показания, — Вимп указал на бумаги. — Вы пришли для того, чтобы дополнить свои показания?
Дензил снова вздрогнул и на этот раз еще и покраснел.
— Мне нужны деньги, — почти выдавил он.
— Садитесь.
Дензил сел. Вимп остался стоять.
Вимп был молод и свежо выглядел. У него был римский профиль и дорогой костюм. Он обошел Гродмана, поскольку смог найти себе жену, уготованную для него Небесами. Он был проворным мальчишкой, который ухитрялся воровать джем из буфета, перехитрив всех. Вимп организовал все так, чтобы кое-какую работу он мог выполнять дома в специально отведенном для этого кабинете на верхнем этаже. Вне этой ужасной комнаты он был обычным мужем. Он обожал свою жену, которая недооценивала его интеллект, но не сердце. В домашних делах Вимп совершенно не разбирался. Он даже не мог определить, являются ли рекомендации слуг настоящими или поддельными. Вероятно, он не мог опуститься до таких мелких задач. В таких делах он походил на математика, забывшего, как возводить числа в квадрат, и вынужденного решать задачки на пальцах.
— Сколько денег вам нужно? — спросил он.
— Я не торгуюсь, — ответил Дензил, к которому в это время уже вернулось спокойствие. — Я пришел сказать вам о своем предложении. Мне пришло в голову, что вы могли бы дать мне пятерку для решения моих проблем. Так что если вы так и сделаете, то я не откажусь.
— Вы не должны отказываться, если вы заслуживаете этих денег.
— Хорошо. Тогда я сразу перейду к сути дела. Мое предложение… это касается Тома Мортлейка.
Дензил выпалил это имя, словно оно было торпедой, но Вимп даже не шелохнулся.
— Том Мортлейк, — продолжал Дензил, немного разочарованный отсутствием реакции, — Том Мортлейк был влюблен… — тут он сделал интригующую паузу.
— Да? — осведомился Вимп.
— И где его любимая сейчас?
— В самом деле, где?
— Вы знаете, что она пропала?
— Вы только что сообщили мне об этом.
— Да, она исчезла, причем бесследно. Она исчезла примерно за две недели до убийства мистера Константа.
— Убийства? Откуда вы знаете, что это было именно убийство?
— Мистер Гродман так говорит, — ответил Дензил, снова смутившись.
— Хм! Разве доказательства не указывают скорее на самоубийство? Хорошо, продолжайте.
— Примерно за две недели до самоубийства Джесси Даймонд исчезла. Так мне рассказали в Степни-Грин, где она снимала жилье и работала.
— Кем она работала?
— Она была портнихой. У нее был талант по части швейного мастерства. Леди, следящие за модой, знали об этом. Одно из ее платьев рассматривалось в суде. Думаю, леди забыла заплатить за него, по крайней мере, так говорит хозяйка дома, в котором Джесси снимала комнату.
— Она жила одна?
— Без родителей, но в благопристойном доме.
— Полагаю, она красива?
— Как мечта поэта…
— Как ваша, например?
— Я поэт и я мечтаю…
— Вы мечтаете о том, что вы поэт. Хорошо, пусть! Она была помолвлена с Мортлейком?
— О да! Они не делали из этого секрета. Помолвка произошла давно. Когда он зарабатывал тридцать шесть шиллингов в неделю, работая наборщиком, то откладывал деньги на покупку дома. Он работал на Рейлтона и Хокса, которые печатают «Нью Порк Геральд». Я сдавал ему свои статьи в набор, и в один прекрасный день патер из часовни рассказал мне о «Мортлейке и его девушке». Господи! Как время все меняет! Два года назад Мортлейку приходилось разбирать мои каракули, а теперь он вхож в дома аристократов и водится со всякими шишками!
— Радикальными шишками, — пробормотал Вимп с улыбкой.
— А я в это время все еще не имею доступа к великолепным гостиным, в которые стекаются красота и интеллект… Простой работяга! Чернорабочий! — Глаза Дензила яростно сверкнули, он нервно вскочил на ноги. — Говорят, он всегда был, что называется, болтуном — находкой для шпиона, так что он выболтал себе возможность благополучно выкрутиться. Не слишком-то много он рассказал о преступлениях капиталистов, когда на ежегодном обеде ему предложили поддержать тост за компанию «Рэйлтон и Хокс».
— Хлеб и масло, хлеб и масло, — добродушно произнес Вимп. — Не могу осуждать человека за желание получить и то, и другое, мистер Кантеркот.
Дензил выдавил смешок.
— Да, но постоянство — мой девиз. Мне нравится представлять душу британца незапятнанной, непоколебимой и стойкой к превратностям судьбы. Как бы то ни было, когда для Мортлейка настали лучшие времена, помолвка все еще откладывалась. Да и навещать ее он стал реже. Прошлой осенью они редко виделись.
— Откуда вы это знаете?
— Я… часто бывал в Степни-Грин, по делам. Вечерами проходил мимо того самого дома, и в ее окне не