л целиком поглощен своей работой — спокойно опрыскивал растения.
Гаккет передал бинокль Суханову и обратился к Уэйну:
— К сожалению, мы не можем войти туда, как хотели бы, со всей охраной, карабинерами и прочим. Вилла пользуется экстерриториальной привилегией. Это английская территория.
— Знаю, — ответил Уэйн. — Но я ведь нисколько не боюсь, Гаккет. Мне только любопытно.
Суханов высказал свое мнение:
— Ясно, что кто-то в этой банде предатель, кто-то куплен. И теперь ждет от нас денег.
На парковке рядом с крупной станций технического обслуживания находилось много грузовиков и трейлеров с прицепами.
Со склона холма сюда спустились Юрек и Контатти — грязные, в разодранной одежде с пятнами крови, бесконечно усталые. Преодолев ограждение со стороны холма, они спрыгнули на асфальт.
Юрек подошел к первому попавшемуся грузовику и постучал в стекло кабины, оттуда вскоре выглянуло обросшее лицо водителя.
— Чего тебе надо?
— Ехать. Немедленно. Сто долларов за тридцать километров.
Водитель размышлял. Условия были необычные.
— Доллары? А настоящие?
— Я спешу. Могу обратиться к другому.
Водитель взглянул на Контатти, стоявшего поодаль.
— Вас двое?
— Нет. Я один.
Водитель явно сомневался, стоит ли связываться с незнакомцем. Юрек достал из кармана пачку банкнот и отсчитал несколько штук. Тот внимательно рассмотрел их.
— Садись.
Юрек махнул рукой Контатти, обошел грузовик спереди и сел рядом с водителем, тот включил двигатель, и машина, покинув парковку, выехала на автостраду.
Контатти между тем, сунув руку в карман, убедился, что хлороформ и вата на месте, и прошел на заправку к насосу, возле которого стоял грузовик.
Когда бак заполнился, водитель еще некоторое время о чем-то разговаривал с заправщиком, и Контатти, воспользовавшись этим, забрался в кабину. Поднявшись в нее, водитель был крайне удивлен появлению непрошеного гостя, который к тому же, мило улыбаясь, нацелил на него пистолет.
— Поезжай. И ничего не бойся, — услышал приказ водитель.
Он сел за руль, дрожа от страха и не спуская глаз с пистолета. Контатти обхватил его рукой за шею:
— Говорю тебе — сиди спокойно. — Он отложил пистолет и, достав вату с хлороформом, прижал ее ко рту и носу водителя, не оказавшего от страха никакого сопротивления. — Ну вот, а теперь подыши и расслабься.
Подождав немного, пока наркотик подействует, Контатти уложил уснувшего водителя на спальное место позади сиденья, пересел за руль и включил зажигание.
Большая американская машина медленно проехала вдоль высокой каменной ограды и остановилась неподалеку от входа на виллу. Уэйн и Суханов вышли из нее и направились к ажурным воротам, рассматривая сквозь них старика, который, продолжая опрыскивать растения, будто и не заметил, что подъехала машина.
— Эй, садовник! — окликнул Уэйн.
Шабе, опустив голову, продолжал свое занятие, словно не слышал. Уэйн крикнул громче:
— Мистер садовник!
Старик не реагировал и наклонился, пролезая под веткой, чтобы пробраться к соседнему дереву.
— Похоже, он слепой и глухой, — заметил Уэйн Суханову. — Позвоните.
Суханов позвонил. Только теперь Шабе обернулся и, увидев у ворот людей, с трудом передвигая ноги, направился к стене здания, где находился пульт дистанционного управления воротами.
— Нет, он не глухой, — заметил Уэйн.
— И вовсе не слепой, — заключил Суханов.
Раздался щелчок, и ворота открылись.
— Нас ожидают, — объяснил Уэйн старику.
Ничего не ответив, Шабе жестом велел им следовать за собой. Снял со спины баллон и не спеша направился к лестнице на террасу.
Гости двигались за ним чуть поодаль и не без некоторой настороженности.
— Я думал, что у послов на Западе более многочисленный и более вымуштрованный персонал, — негромко заметил Суханов.
Уэйн подыграл ему:
— В это время все они еще спят: забудьте о профсоюзах, товарищ.
— Знаешь, что мне приходит на ум. Что инициатива этой странной встречи могла исходить от тебя, Уэйн.
— Отчего вы, русские, такие недоверчивые?
Суханов незаметно ощупал под пиджаком пистолет.
— Оттого, что хотим оставаться в живых, молодой человек.
Они поднимались по ступенькам следом за Шабе. Властным жестом Уэйн остановил Суханова:
— Подожди тут. — И приказал Шабе: — И ты тоже стой, где стоишь!
Старик остановился с безучастным видом.
Поднявшись на террасу и сделав несколько шагов, Уэйн заглянул в окно и тотчас возбужденно позвал Суханова:
— Иди, иди сюда! Быстрее!
Глаза его блестели. Он увидел, что Шабе остановился недалеко от стеклянной двери и кивком приглашает войти. Уэйн снова, теперь уже вместе с Сухановым, заглянул в окно. Мерилен сидела возле горящего камина, облокотившись на ручку кресла, в одной руке ее был стакан с молоком, а другой она придерживала на коленях газету. На лице ее, склонившемся к газете, и на светлых волосах играли отблески огня. В вырезе платья видна была крупная красная роза.
На столике рядом был накрыт завтрак, из пепельницы поднимался дымок от сигареты.
Открыв балконную дверь, Уэйн первым вошел в гостиную и сразу же направился к Мерилен. Глаза его сверкали — он предвкушал радость победы и торжество мести.
— Наконец-то мы увиделись, Минни!
Она не ответила и вообще никак не реагировала, будто не слышала его. Какой-то легкий шум заставил Уэйна обернуться. Он увидел изменившееся лицо Суханова и за ним Шабе. Старик закрывал за собой дверь, но его правая рука сжимала крупный пистолет с глушителем, ствол которого упирался в спину Суханова.
Уэйн хотел было достать оружие, но остановился, потому что Шабе, оттолкнув Суханова, тут же прицелился прямо в него.
— Значит… ты и есть… старик…
Отходя боком и держа обоих под прицелом, Шабе кивнул.
— Опусти пистолет, — сказал Суханов. — Мы пришли сюда говорить, а не стрелять.
— Но вы вооружены.
— Ладно, — согласился Уэйн, — сложим оружие.
— Сначала вы. По очереди.
Нарочито замедленным движением Суханов достал свой пистолет и положил рядом на полку. Шабе кивнул и посмотрел на Уэйна. Американец тоже оставил свое оружие.
— Теперь твоя очередь.
Шабе осклабился в своей страшной улыбке, по-прежнему целясь в обоих.
— Там у вас целая куча вооруженных людей, а я один. Мы квиты, так что давайте поговорим.
Взбешенный, Уэйн обернулся к Мерилен:
— Что означает эта шутка? Смотри, Мерилен…
И только тут он, потрясенный, понял, что все это время Мерилен сидела неподвижно, не меняя позу, словно восковой манекен. Он шагнул к ней, присмотрелся и увидел, что лицо ее и руки были мертвенно-синими, окоченевшими. Перед ним сидел труп. Ниточка дыма, поднимавшегося из пепельницы, исходила от уголька, а не от сигареты.
Голос Шабе зазвучал властно:
— На пол, оба! Сесть и сложить руки на коленях!
Они повиновались. Сели на ковер, как велел старик, и это лишало их возможности как-либо действовать. Шабе посмотрел на Уэйна:
— Мы ведем рискованную игру. Но ты нарушил правила, ты смошенничал.
Уэйн с презрением ответил:
— В нашем ремесле не существует никаких правил.
— Одно правило установлено мною.
— И что же это за правило, старик?
— Вспомни, что ты сделал с Рудинским.
Уэйн растерялся. Но только на мгновение, когда в памяти возникло искаженное от боли лицо Юрека во время мучительной пытки инъекцией. Уэйн понял истинную роль Юрека и даже закусил губу, настолько сильными были сразу оба чувства, захватившие его, — злость и восхищение.
— Понимаю. Должен поздравить его. Он настоящий ас в своей профессии.
Шабе двинулся к нему. Его мрачная, худая как скелет фигура нависла над стоящим на коленях Уэйном.
— Мое правило: никаких пыток.
Он выстрелил неожиданно и прямо в лоб. Уэйн был убит мгновенно.
Суханов заметался было, но старик, резко повернувшись, ударил его в лицо пистолетом и стал смотреть, как тот прижимает рукой щеку.
— Мы остались вдвоем, товарищ, — сказал Шабе по-русски.
Суханов был поражен:
— Товарищ?
Шабе кивнул:
— Ветеран.
В глазах Суханова блеснул лучик надежды.
— На кого работаешь?
— Тебе должно быть известно. Ты ведь знаешь меня.
— Никогда не видел.
— Поройся в памяти, Суханов.
— Я не знаю, кто ты такой, — сказал Суханов, пристально вглядываясь в Шабе. — Это какая-то ошибка.
Шабе печально улыбнулся:
— Никакой ошибки тут нет.
Он полез в карман и достал смятую записку. Это был клочок бумаги, на котором охранник НКВД, некогда пытавший Шабе, написал имя своего начальника, перед тем как его настигла неминуемая месть Шабе, то есть смерть.
— Узнаешь почерк? — спросил он Суханова.
Тот взял листок, прочитал свое имя, запятнанное пожелтевшими каплями крови, и услышал, как Шабе произнес:
— Это написал один твой коллега, которого больше нет. А ты тогда носил бороду.
Суханов похолодел. Он поднял голову и снова всмотрелся в лицо старика, пытаясь вспомнить.
— Твоими стараниями я рано постарел, — сказал Шабе. — Я еще тогда постарел.
— Столько лет прошло…
— Ну конечно… Предатель Шабе… Троцкистско-бухаринский центр… Какая гениальная выдумка!
— Это была… плохая игра. Приказы…
— Нет. Ты следовал своему призванию, Суханов.
— Это были годы сталинских репрессий. Жестокие годы, они ушли навсегда…
— Но не для меня, товарищ. Я ненавижу мучителей.
Сказав это, он выстрелил Суханову в затылок.
Свершилась справедливость. Спустя сорок лет. Наконец-то Шабе мог предать забвению прошлое, которое так мучило и преследовало его. Впервые старик ощутил тяжесть всех своих лет. Лет, количества которых не знал даже он сам, лет, которые уходили в ту далекую эпоху, когда идеология еще не была выдумкой.
Шабе пришлось сесть. Слезы застилали ему глаза.
Гаккет прошел к полковнику Танкреди на блокпост, установленный на повороте у смотровой площадки в трехстах метрах от виллы, и еще раз взглянул на нее в бинокль.