Подтекста на той стороне не поняли. Сволочи, о себе только думают.
– Это не мои проблемы, – холодно отрезал Кирилл.
И внутренне возликовал. Всю вину удастся свалить на «слухачей», и, может быть, повезет отделаться выговором без занесения. Карьера спасена!
– Понимаешь, все «глазки» закоротило. Мы не видим, что у вас там творится. Может, тебя на мушке держат?
– Хватит чушь нести! – отрубил Кирилл и с треском повесил трубку.
Какая тут, на фиг, мушка, сами пост прошляпили… Но ведь действительно что-то не то творится. Мистика. И задание-то плевое, качай информацию из диссидента. Нынче такое задание – дефицит. За такими заданиями в очередь становятся… И вдруг – мистика какая-то. Откуда?..
Михалыч как-то странно посмотрел на ученика и повторил:
– Не припомню, чтобы я тебе давал домашний номер!
– Брось, Шкипер, – отмахнулся фээсбэшник. – Тебе по диссидентской твоей натуре всюду агенты мерещатся. Помнишь, как мы в пивной познакомились? Ты тогда оверкиль совершил.
– Ну извини, извини, – подобрел Михалыч, словно заранее ждал, чтобы его успокоили. – Давай лучше выпьем. – Виновато пряча глаза, он покосился на телефон, потом на стопку книг рядом с телефоном. И радостно возопил: – Вот она где! А я-то гадаю, куда её сунул! Это учебник офицера турецкого флота шестьдесят четвертого года издания. А интересен этот учебник тем, что в нем вероятным противником рассматривается наш флот. Российский. Тогда – советский. Так вот, в случае начала военных действий у турецкого флота обнаруживается одна, всего лишь одна задача. Не атака Севастополя, не охрана родного побережья, а патрулирование у Босфорского пролива. И несмотря на то, что флот у турков хилый, эта задача при поддержке босфорских береговых укреплений легко выполнима. О чем это свидетельствует?
Михалыч азартно схватил стакан и хлопнул его залпом.
Хлопнул свою дозу и Кирилл, судорожно думающий совсем о другом. Можно ли найти злой, а стало быть, человеческий умысел в свалившихся сегодня на голову событиях?
– О чем? – машинально подыграл он.
– О том, что при любом раскладе с началом военных действий Черноморский флот теряет стратегическую перспективу. Наши корабли можно даже не топить. Запер на выходе из Босфора – и все. Они никому, кроме турецких рыбаков, не опасны… А теперь ответь: кому нужен флот, не способный решать стратегические задачи? Не можешь? Тогда я отвечу. Бесцельное, но дорогостоящее существование Краснознаменного Черноморского было бы оправдано только в одном случае: если б боевые задачи флота укладывались в рамки превентивной доктрины. Иными словами, если б корабли были оснащены достаточно мощным оружием первого удара.
– А по-моему, нам уже пора закусывать, – прервал ученик пламенную речь наставника. – Картошка уже поди сварилась. Если блюдо обладает недостаточно пикантным вкусом, добавьте колбасы.
Распаленный поднятой темой, Михалыч вопреки собственным правилам не отправил на кухню ученика, а отправился сам:
– А такого оружия на тех посудинах нет и быть не может, иначе я бы знал, стало быть, в оборонной доктрине флота наличествуют… Е-мое, ты только глянь!
Полный смутных подозрений, фээсбэшник выдвинулся следом: что там еще?
– Осторожней! – прикрикнул учитель. – В лужу не вступи. Тебе её контуры ничего не напоминают?
– А что такое? – косясь по сторонам и неловко топчась на месте, полюбопытствовал агент.
– Ты присмотрись. Это же точь-в-точь контуры Черного моря!
Кириллу стало совсем нехорошо. Он почувствовал, как волосы шевелятся на голове. Захотелось втянуть побольше воздуха, закрыть глаза и переждать, пока все кончится. Действительно, лужа не просто напоминала, а один в один совпадала с контуром Черного моря. Как иллюстрация из атласа. Чертовщина какая-то… А я ведь не крещеный, с тоской подумалось лейтенанту…
Чуть в стороне от лужи агент разглядел мокрый след. Подступил, приставил рядом со следом ногу. Мой? Не мой.
Нехорошо, ой как нехорошо стало лейтенанту ФСБ Кириллу Сердюку. Черт с ней, с должностью, с завтрашним выговором. Или с увольнением. Все гораздо хуже.
Впервые в жизни он столкнулся с чем-то необъяснимым. Затмение какое-то. Разве ж так с людьми можно? В висках застучала кровь, сердце в большой груди завертелось белкой. Мозг покрылся коркой льда, об которую стали с дробным грохотом ломиться короткие пульсирующие мысли: «Выгонят!.. В сером скафандре с алыми… Нельзя поминать лукавого к ночи…»
Разом протрезвевший Михалыч прошаркал на кухню. Ученик, как сомнабула, следом. Михалыч что-то сказал, но агенту в этот момент почудилось, будто подул сквознячок от открываемой входной двери; он оглянулся – нет, показалось, заперта дверь – и потому не расслышал учителя.
– Что ты говоришь?
– Тайна Черного моря… – задумчиво повторил Андрей Михалыч Сверчков.
Эпизод шестой. Я шагаю по Москве
26 июля, вторник, 15.37 по московскому времени.
Поймите женщину с трудной судьбой кассира и с весьма романтическим складом мышления, который, в силу внешних обстоятельств, был вынужден трансформироваться…
Не так.
Жила-была девушка. Даже девочка. Закончила школу. Году эдак в шестьдесят четвертом. То да се, развенчание кукурузы… Спустя три-четыре годика пламенные юноши перестали читать ей стихи вечерами на парковых скамейках. Нашли себе помоложе. Спустя ещё года два девочка оказалась никому не нужна – не то чтобы самому обаятельному и привлекательному, но хотя бы который не слишком уж часто выпивал. Тем более – мама зудела.
Годы прошли, и превратилась эта девочка…
Марья Антоновна оторвала усталый взгляд от очередной бумажки с пенсионерскими трудно разбираемыми закорючками, получила деньги.
Отсчитала сдачу и неприятным, севшим за день голосом рыкнула:
– Следующий.
Благообразный дедушка прозрачными от ветхости пальчиками в бурых старческих веснушках сгребал с прилавка три синенькие бумажки. А в это время Марья Антоновна, радуясь минутной паузе, перевела взгляд поверх деревянной, вытертой ладонями посетителей стойки, поверх немного пыльного стекла с читаемой справа налево черно-смоляной надписью «КАССИР» и широкой бойницей для общения с клиентами, поверх сопящей очереди – туда, где за распахнутой настежь и зафиксированной половинкой ноздреватого кирпича дверью сберкассы клонился к закату постылый рабочий день. Где её ждал ежевечерний моцион по супермаркетам.
Сегодня она купит не ножки Буша, а треску.
Зря она стала работать в центре, рядом с Красной площадью. На окраинах все дешевле. И потом, здешние старички – в прошлом начальнички, с такими следует повежливее, не то начнут донимать жалобами сановитых друзей детства.
Внезапно взор Марьи Антоновны споткнулся о молодого симпатичного (ах, где мои семнадцать лет?) человека, одетого в очень представительный, сразу видно, что импортный, серый костюм. Молодой человек вел себя странно.
В очереди он не стоял и, кажется, не собирался её занимать. Он не интересовался курсами валют. Он остановился у доски с «наглядной агитацией», где изо дня в день засиживались мухами плакаты вроде «Потому что сто долларов – это всегда сто долларов», и аккуратно, ногтями, принялся выдирать кнопки, фиксирующие на доске одну из глянцевых листовок.
Сердечко Марьи Антоновны екнуло. А вдруг это ограбление? Ее ведь ещё ни разу за почти тридцать лет монотонной работы не грабили. Конечно, такой приятный молодой человек не станет стрелять в усталую женщину. И она не настолько глупа, чтобы давать повод.
Чуть ли не в лицо Марье Антоновне ткнула счет за телефон полная, распаренная многотрудным ожиданием своей очереди старуха в очках на резинке. Скоро и я превращусь в такое чудовище, мельком подумала Марья Антоновна и склонила голову, надеясь не только искоса досмотреть странные манипуляции молодого человека, но и найти в них смысл.
Ах, как хочется, чтобы это все-таки оказалось ограбление! Ну же, молодой человек, смелее доставайте из-под полы пистолет, стреляйте в потолок и запрыгивайте на стойку, как это делал обаяшка Патрик Свейз в фильме… в фильме… как же он назывался-то? Ну, про этих, которые на досках по волнам катаются. Вы обязательно должны заявить: «Спокойно, это ограбление! Всем на пол, вашу мать!», а потом приставить ствол к затылку потянувшегося к тревожной кнопке старшего кассира Владислава Петровича, за то, что он вечно старается переложить долю своей работы на подчиненных, и вкрадчиво спросить: «Ты что, герой?..»
Анатолий наконец отодрал глубоко впившуюся в доску последнюю кнопку, снял плакат с рекламой международной платежной системы VISA International, аккуратно свернул плакат в трубочку и большим пальцем честно вогнал назад в дерево освободившиеся кнопки. Одна, две, три, четыре.
После чего он, естественно, заметивший внимание кассирши, подмигнул ей и приложил палец к губам: пусть это останется нашей маленькой тайной.
Кассирша открыла рот, но не крикнула, а хлопнула челюстью, как аквариумная рыба. Она боялась навредить молодому человеку, потому что у неё было доброе сердце.
– Вы деньги примете, или что? – сварливо поинтересовалась баба в очках на резинке, и Марья Антоновна отвела взгляд от молодого симпатичного.
Хутчиш вышел на улицу. Вздохнул, выгоняя из легких влажную духоту сберкассы, поднял глаза. Кажется, дождик собирается. По низкому небу от краев к центру сползались тучи, царапаясь о кремлевские башни. Теснясь и толкаясь, как посетители в сберкассе. Пухлые, мутно-серые, похожие на подушки и одеяла в мятых, несвежих наволочках и пододеяльниках.
Анатолию сегодня дождь был нужен, как амулет искателю целебных кореньев. Дождь должен был обернуться его оружием. Но оттого, что приходилось опираться не на точный математический расчет, а на эфемерный прогноз метеорологов, Хутчиш испытывал недовольство собой. Настоящий воин никогда не станет полагаться на изменчивую погоду. Настоящий воин не ступит на тропу войны, пока не соберет запас пеммикана