Ее лучшая подруга – веселая хохотушка – обладала неунывающим нравом. Светлая улыбка не сходила с губ монахини даже во время болезни. Когда же смерть стерла с веснушчатых щек румянец и слизнула блеск с рыжих кос, улыбка подруги продолжила жить в сердце девушки.
Лишь помня ее и надеясь на новую встречу, монахиня перенесла боль и нечеловеческий страх, когда в стенах Нороэша разверзлась Бездна. Писания утверждали, что после смерти все друзья и любимые воссоединятся в чертогах Единого.
Но… ни света Единого, ни чертогов Его монахиня не увидела. А потом начала блекнуть даже улыбка подруги. Драгоценные воспоминания будто подернулись туманом. Зато обрели плоть кошмары из детства: отец, дом, погреб и горе…
Священные писания врали! Не существовало никакого выхода в свет. Не было чертогов Единого. Не произошло воссоединения с подругой. Ее обманули и бросили тут одну! С монахиней остались лишь отчаяние и давящая тьма.
А была ли она монахиней? Она ли? Или уже кто-то другой? Была ли у нее подруга? И как же ее звали? Девушка не помнила – забыла.
И вдруг она ощутила некое движение, словно драгоценный воздух струился к ней сквозь слои земли. Однако то был не воздух, но сила. Монахиня попыталась вздохнуть и ощутила на губах привкус пепла. Затем она услышала голос, бесцветный и тяжелый.
– Кто ты? – спросил он.
«Я… не помню, – подумала девушка. – У меня нет имени… Меня больше нет…»
– Тебя нет, но есть твои желания. Скажи, что ты хочешь?
«Я хочу выйти из тьмы!» – воскликнула она.
– Но зачем ты пришла сюда? – продолжил голос.
«Я… принесла себя в жертву…» – ответила монахиня.
Отчетливей всего она помнила последние мгновения в Нороэше: чувство долга и надежду, связанную с ним. Затем появились гнев и обида. И вся прошлая жизнь с каждым новым вдохом становилась все короче, блекла, затухала, рассеивалась.
«Но ритуалу помешали…» – с горечью добавила девушка.
– Помешали, – подтвердил голос. – А помнишь ли ты, о, не имеющая имени, кто помешал ритуалу?
«Да, – твердо ответила она. – Я помню… ее».
– И ты сможешь ее найти?
«Но я мертва…» – всхлипнула монахиня.
– Ты не мертва, – успокоил голос. – Ты отдала жизнь нам, и за это мы в долгу перед тобой. Мы сохранили твое тело и можем наполнить его новой силой. Ты будешь жить. Но нам снова понадобится твоя помощь. Согласна ли ты?
«Да! – воскликнула она. – Я была и я согласна вновь стать сосудом для вашей силы! Я хочу помогать и служить вам».
– Да будет так, – заключил голос. – Пробудись же! Дабы свершилось правосудие и была восстановлена справедливость, воскресни, о Безымянная.
Тьма не рассеялась, и свет не брызнул, как она ожидала. Но после этих слов Безымянная вдруг ощутила внутри себя непреодолимое желание. Ее тело словно налилось жгучей страстью! Чувство это распирало грудь, заставляло биться сердце. Оно пульсировало внутри девушки, заставляя ее действовать.
И Безымянная принялась копать. Она царапала когтями саму тьму и рыла до тех пор, пока не достигла поверхности. Она сама, собственными усилиями, выбралась на свет. И небо ослепило ее, а ветер опьянил бесчисленными запахами.
Девушка высвободилась из объятий земли и замерла, стоя на четвереньках. Она с наслаждением вдыхала свежий воздух, и голова ее кружилась, а мир плыл перед глазами.
Первое, что различила девушка, – это слабый блеск на расстоянии вытянутой руки. Сделав усилие, Безымянная выхватила из пепла амулет, уцелевший лишь каким-то чудом. Это был неважно сработанный кулон – серебристый металл, простой круг с отверстием по центру, – но почему-то он манил, будто бы был самой величайшей драгоценностью на свете.
Безымянная сжала амулет в кулаке. Он обжег ее ладонь, но боль прояснила мысли. Тело девушки содрогнулось от нового прилива желания. Глухо постанывая, она поднялась на ноги. Движения ее были резкими, угловатыми и неудобными. Суставы скрипели и щелкали. Шея затекла и почти не вращалась.
Когда головокружение прошло и мир вновь обрел четкость, девушка огляделась. Вокруг простирались лишь серые холмы да зубьями иссохших деревьев скалилась кромка далекого леса. Все было мертво.
«Все мертвы, – вспомнила девушка. – Мои добрые сестры и братья, жрецы и солдаты… Она убила всех…»
Безымянная принюхалась. Один из запахов показался ей особенно отвратительным. Этот цветочный смрад напоминал о перенесенных ужасах, о катастрофе, о смертях. Девушка пошла по его следу, а найдя источник, упала на колени и снова начала копать.
Вскоре она извлекла из-под замерзшей корки грязи спутанный клок волос. Это была коса. Девушка поднесла ее к лицу, пристально осмотрев и хорошенько запомнив запах… Жасмин? Или лимон? А затем бросила обратно в грязь и, подскочив на ноги, с остервенением принялась топтать. Она рычала, кричала и прыгала на месте, словно безумная, до изнеможения.
Усталость ее отрезвила. Безымянная поглядела на свои руки – бледные, грязные и тощие, но живые и полные сил. Девушка сжала кулаки.
Ее переполняло желание жить. И мстить.
1. Яблоневый сад
Было время, когда все творения Единого Создателя жили вместе в мире и согласии. Города и леса в равной степени блистали красотой. Звери заботились о священных рощах, а духи природы, в них обитавшие, охраняли саму душу мира.
Но пришла беда. Движение недр земных разбило единый материк на континенты. Страх отделил тонкие пласты от материальных, и возникли царства духов и царства людей. Опустели священные рощи, а золотые города рухнули. Безвозвратно пропало и погибло невиданное множество созданий. А тех, что выжили, разлучили непреодолимые расстояния.
Однако был среди зверей один, отличавшийся силой невиданной и еще более крепким сном. Так уж вышло, что спал он в то время, как мир сотрясало зло. А проснувшись, увидел, что оказался он один-одинешенек. И потому как по природе своей не любил тот зверь покидать привычных угодий, не ушел он в леса, а остался в опустелой священной роще.
Сначала была тьма. Но вот во мраке забрезжил свет. Словно теплый золотистый поток подхватил ее, плывущую по безбрежному океану мрака. Сияющие воды омыли ее и проникли внутрь. Они поглотили ее всю без остатка, будто растворяя в себе сами границы ее сущности.
Где она? Кто она? Она там, где должна быть? Или она… уже не она, она… нигде и никто?
«Я – это я, – твердо сказала она свету, отделяясь от него. – Я… человек, женщина, охотница, – гордо ответила она на его молчаливый вопрос. – Я Дженна!»
Свет согласился. Он возвратил ей чувства, позволил снова слышать и осязать. Дженна ощутила под собой плотную землю и услышала веселый смех где-то вдалеке.
– Ах, Рыжик, как же сегодня красиво! – Звуки становились все громче, обращаясь словами. – Небо и вода поделились с нами радостью! Ты иди, принеси нам синих яблок. А я посижу с ней рядом еще немножечко. Вдруг она проснется? Давно уже пора просыпаться!
Дженна почувствовала, как кто-то погладил ее по волосам – мягкое прикосновение, тепло маленьких пальчиков. Она ощутила сладкий яблочный запах… и радость. Чужая радость наполнила наемницу прежде, чем она вспомнила о своей боли.
Золотые воды, омывавшие девушку, постепенно становились все ярче. Их колкий свет скопился у нее под веками. Не в силах больше выносить его, Дженна распахнула глаза. И свет вырвался наружу. Сияющими брызгами он разлетелся в разные стороны и застыл в ветвях огоньками белых цветов.
Дженна лежала в высокой траве, не в силах ни пошевелиться, ни вымолвить хотя бы слово. А над ней распростерли изогнутые ветви яблони. Деревья были невероятно огромными! Достававшие почти до самой земли ветви буквально ломились под весом желтых и красных, но вовсе не синих плодов. И в то же время между листвы сияли белые цветы. Их лепестки лениво осыпались, танцуя в воздухе, подобно мотылькам.
– Просыпа-айся. – К ней склонилось миловидное курносое личико. Девушка тряхнула головой, откидывая со лба пышную челку. Ее светло-золотистые волосы были переплетены с зеленой травой. – Ах ты соня… Ну сколько же можно спать?
Худенькая и смешливая незнакомка, одетая лишь в большие и неведомо как скрепленные между собой листья лопухов, потянула Дженну за руки, пытаясь приподнять. Наемница ощутила свои пальцы, ладони и кисти, а затем и все ее тело будто обрело плотность. Все, кроме ног. Дженна разомкнула сухие губы и застонала. Ее голос – голос снова вернулся к ней!
– Где я? – прохрипела она.
Боль ушла, но осталось бессилие.
– У меня дома, – ответила златовласая незнакомка, одетая в лопухи. – Меня зовут Ау́ка.
– Дженна, – выдохнула наемница. – Мое имя…
– Угу, я знаю, – кивнула девушка. – Ты уже говорила, кто ты.
– Уже? – удивилась Дженна. – А долго ли я…
– Много-много времени! – было ей ответом. – Много чудесного, солнечного времени! Как же я рада, что ты наконец очнулась! А теперь вставай, Дженна!
«Вставай…» Наемница глубоко вздохнула и попыталась вспомнить, как это делается. «Много-много времени» – дней, недель или… Сколько же она пролежала без движения? У дороги, здесь или… нигде?
– Я… не могу, – пожаловалась она. – Мои ноги…
– Ноги? – удивилась Аука.
– Их… словно нет, – пояснила Дженна.
– Как же так?
– Я… не знаю…
Аука состроила серьезную гримасу.
– А знаешь ли ты, что ног нет только у тех, кому не надо ходить? – заявила она. – Например, у рыб…
– Мне надо, – всхлипнула Дженна. – Я не рыба…
– А может быть, – Аука задумалась, – ты просто не хочешь ходить? Или тебе некуда идти?
Наемница стиснула зубы, сжала кулаки, а девушка крепче схватила ее за запястья и потянула на себя. Дженна села, пошатываясь, словно пьяная, и огляделась. Неподалеку валялась ее котомка с вещами, а вокруг был лишь сад.