Все, что оставалось Дженне, это поверить в свою силу. Она должна была научиться верить: себе, учителю… богам. Если, конечно, увиденное той ночью не было лишь бредовым сном. Но об этом чародейка запретила себе думать. Об этом и о Сайроне. Хватит с нее пустых мыслей и безнадежных грез!
– Не бойся, подруга, – девушка устало улыбнулась Марте. – Помнишь бандитов, кадаверов, волка? Эта болезнь не знает, с кем связалась. Мы с тобой еще повоюем…
Чародейка сжала в пальцах зернышко овса, прикрыла глаза и запела.
Она пела тихо, но с чувством – тем самым сладостным чувством уверенности, с которым пела Джиа-Леи. Тогда наемница не знала ничего, кроме лисьего долга, и, ощущая потребность, просто повиновалась инстинкту. В те времена она дарила голос лесам, полям и озерам, не задумываясь. И только теперь начала понимать почему…
Дженна всегда слышала не только сбивчивую мелодию болезни, но и то, как можно было ее исправить: как задать верную ноту и настроить струну. Так она сделала на озере Ойро и позже, в лесу, после встречи с белым туманом.
Теперь же чародейке пришлось петь для себя и Марты. Добрая верная кобыла, разделившая с Дженной все ее радости и тяготы, приключения и испытания, нуждалась в помощи. И девушка пела ей, преодолевая недомогание.
Она сжимала в ладони крохотное зернышко овса и видела, как, пробившись сквозь влажное покрывало почвы, упрямо тянется к солнцу тонкий колосок.
Поначалу хрупкая травинка, питаемая витали земли и воды, росла и крепла. Наливаясь соками плодородия, она вынашивала на стебле десятки зерен. Когда же они вызрели, колос иссох. Жизненная сила семени перешла его детям. И бесконечный круговорот витали продолжился.
Больше не было смерти и не было жизни. Не осталось ни радости, ни печали, ни страха – все слилось в единый путь. Все стало Единым.
Ритуал единоцелостности завершился. И его сила сомкнулась вокруг девушки сияющим доспехом.
«Как и жизнь, смерть прекрасна и ужасающа, – вспоминала Дженна слова жнеца. – …душа, отделенная от тела, благоухает, как свежескошенная луговая трава в жаркий полдень, как сжатая рожь…»
Чародейка не помнила, как уснула. Вереница видений закружила ее в шумном, пестрящем болезненно-яркими красками хороводе.
Разбудили девушку крики. От них буквально сжимался желудок и замирало сердце. Плач был невыносимым, будто над телом мертвой матери навзрыд рыдало дитя.
«Я слышал… ты плакала», – вспыхнули в сознании Дженны слова бортника.
Собравшись с силами, она вышла на улицу. Звук доносился с лесистого холма. Туда-то и направилась девушка. Ночной ветер, будто ножом, резал ее разгоряченную лихорадкой кожу. Ослабевшие ноги скользили по мокрой траве. Подъем давался тяжело, и нескоро чародейка оказалась в старой липовой роще.
Деревья мрачными тенями толпились вокруг нее. Но небо было чистым, и сквозь паутину голых ветвей проникал лунный свет. В кронах лип девушка различила рукотворные ульи. Пронзительный вибрирующий плач доносился из них, но, прислушавшись, Дженна не нашла в стенаниях ни печали, ни страха. Это был лишь звук, пустое колебание воздуха.
Внезапно ночь пришла в движение: ульи, сучья, кружево света и мрака слились и завертелись, будто колесо. В глазах у Дженны помутилось, и то было не влияние болезни – в воздух взмыла живая туча! Воя и стеная, рой насекомых устремился к чародейке. Чтобы защититься, она попыталась воззвать к витали огня, но сил хватило лишь на жалкие искорки…
В тот же миг девушка ощутила некое шевеление на спине. Синяя тень выпорхнула у нее из-за плеча и бросилась вперед. Лучи ночного светила вспыхнули алмазным светом на мелкой чешуе и острозубом гребне. Крылья Дива трепетали с такой скоростью, что их невозможно было различить.
Маленький дракон бесстрашно бросился в бой!
– Ох, живая я… и нездоровая, – пробубнила Дженна сквозь сон, почуяв чужое присутствие. – Палкой бить не надо…
– Не бойся, не обидим, – послышался в ответ женский голос. – Мы врачеватели.
– Тем более… – Чародейка разлепила глаза и перевернулась на спину, но встать даже не потрудилась – сил не было.
Все произошедшее ночью она помнила довольно смутно. Рой насекомых накрыл ее, подобно волне, лишив даже возможности вздохнуть. Девушка потеряла сознание. Теперь же, очнувшись, она обнаружила себя вполне живой. Враг пропал. Они с Дивом победили?
Дженна ощупала лицо. Похоже, отступала и болезнь. Поутру стало немного легче: новых гнойников не появилось, температура спала, а ломота и зуд поутихли.
– Я Дженна, – произнесла она, приглядываясь к незнакомцам, одетым в поношенные дорожные плащи из некрашеной шерсти.
– Я Алби́на Мортило́р, – ответила девушка, закинув за плечо длинную светло-русую косу. – А это, – она кивнула на мрачного старца, застывшего позади нее, – Тах Мортилор.
Дженна осмотрела Албину и принюхалась. Спросонья ей показалось, что они уже где-то встречались. Заинтересовало ее и то, что девушка представилась первой, нарушив обыкновенные правила приличия. Она была молодой, пожалуй, чуть старше чародейки: пухленькая и румяная, с улыбчивыми губами и мягкими руками. От девушки доносился едва уловимый аромат хлеба и козьего молока.
Второй странник, должно быть, приходился Албине дедушкой. Он во всем был ее противоположностью: сухощавый, угрюмый, с вытянутым лицом, покрытым белой щетиной от шеи и почти до самых глаз. Из-под капюшона свисали космы седеющих волос и поблескивали льдинками серые глаза.
– Что ты здесь делаешь, Дженна? – тихим скрипучим голосом задал вопрос Тах Мортилор.
– Воюю с болезнью, – вымученно улыбнулась чародейка. – А вы?
– И мы, – рассмеялась в ответ Албина.
– Это правда, мы лекари, – кивнул старик, почесав щетинистый подбородок. – А ты что же, одна здесь? Где твоя семья?
– Я странствую по миру, – ответила Дженна. – Семьи у меня нет…
– Сиротка? – с сочувствием произнесла Албина.
– Сиротка, – вздохнула девушка.
– А давно ли ты ощутила недомогание? – поинтересовался Тах Мортилор. – Даже самое малое: головокружение, слабость.
Дженна задумалась:
– Малое – шесть дней назад… Язвы появились три дня спустя. А вчера вечером я слегла с лихорадкой.
Албина распахнула глаза и удивленно подняла брови. Ее дедушка прищурился и скривил губы в слабом подобии улыбки.
– Ты что-то путаешь, девонька. Если все так, то ты должна была уже умереть…
– Я чародейка, – гордо сообщила Дженна. Она уселась, прислонившись спиной к дереву, и расстегнула ворот курточки, демонстрируя следы болезни. – Мое тело закалено магией. А как насчет вас? Уже несколько дней мне не встречались живые… – Она поджала губы, подумав о бортнике с колодой. – Разве что почти живые…
– Почти живые? – Албина вновь вскинула брови, но на этот раз в ее карих с зеленцой глазах отразился страх.
– Вчера я наткнулась на умирающего, – пояснила Дженна.
«Пчелы… бабочки», – вспомнила она слова бортника.
Что за насекомые напали на нее ночью? Они были довольно крупными и не жужжали – только выли да плакали, точно брошенные дети! Чародейка огляделась и среди опавшей листвы обнаружила множество изломанных трупиков размером чуть больше ладони. Она подняла один из них и ахнула – «бабочка»… На тельце мотылька желтым по бурому был изображен жутковатый узор, напоминающий человеческий череп!
– Даже если ты и выздоравливаешь, все же не стоит к ним прикасаться, – странным голосом посоветовала Албина. – Это моровые бражники… Мы думаем, – она посмотрела на старика, – что они и переносят хворь… Так что, если ты способна ходить, лучше нам всем поскорее уйти отсюда.
Кряхтя и охая, словно старушка, Дженна поднялась на ноги. Мышцы ее и суставы застыли, как деревянные, но с горем пополам девушке удалось расходиться. Силы постепенно возвращались к ней.
– А куда подевались пчелы? – спросила чародейка, по дороге оглядывая притихшие ульи.
– Улетели, спасаясь от болезни, – ответила Албина. – Моровые бражники нападают на них по ночам, они выпивают мед и заражают ульи.
– Болезнь коснулась даже пчел? – удивилась Дженна. – Но в лесу я не видела ни одного дикого зверя, изуродованного заразой.
– Эпидемия коснулась людей и всех, кто разделяет с ними труд: скотину, пчел, даже домовую нечисть, – пояснила врачевательница. Дженне показалось, что при этих словах лицо Таха Мортилора сделалось недовольным. – Как ты себя чувствуешь? – спешно переменила тему разговора девушка.
– Страшно голодной, – заявила чародейка, вновь принюхиваясь к аромату хлеба и молока, исходившему от Албины.
В это утро, к величайшему восторгу Дженны, ее накормили сдобными пирогами! От такого счастья девушка ощутила себя окончательно выздоровевшей.
Путники расположились на берегу реки, которую Тах Мортилор пренебрежительно назвал «вонючая Червянка». Темные воды неспешно текли на северо-восток, и блики утреннего солнца переливались на поверхности, точно в серебряном зеркале.
– Многих ли людей удается спасти? – поинтересовалась Дженна, за обе щеки уминая сладкую выпечку. – И почему хворь не затронула вас самих?
– Тебе известно о inoculatio?[16] – задала вопрос Албина. – Это прививка от болезни. – Девушка бросила в котелок с водой ароматные травы. Пахнуло земляникой и мелиссой. – Мы вживляем стойкую к болезни витали другим людям. Но в нынешний год хворь переродилась, и прежние меры не работают…
– Вы делаете прививки? – восхищенно произнесла чародейка.
Она и не думала, что в этом мире их уже изо- брели!
– Ты знаешь, что это означает? – с небрежной ухмылкой удивился Тах Мортилор.
– Я читала, что в жарких странах Южного континента используют кровь излечившихся как лекарство против болезней, – нехотя соврала Дженна.
Разумеется, знала она об этом по собственной шкуре: в ее родном мире всем людям делали десятки прививок с самого детства.
– Что ж, это правда, – улыбнулся старик бесцветными губами. – Мы называем лекарство «алико́рна», в честь рога единорога. Рецепт сыворотки принадлежит хранителям Севера и найден в древних рукописях Айваллина. – Он разлил закипевший отвар по кружкам. – Поначалу для ее изготовления мы использовали кровь домашнего скота, который успешно переносил заразу. До поры до времени…