– В Джаэрубе это называют вакцинацией в честь коров, – с умным видом вновь соврала Дженна. – Vacca – на древнеальтирском «корова». – Она сделала глоток травяного напитка и насторожилась. – А как к вам попали рукописи из Ка́ахьеля? – Мортилор посмотрел на нее так, что чародейке стало не по себе, и, не дожидаясь ответа, она продолжила: – Значит, болезнь мутировала?
– Вогник, или огневик, – обыкновенное явление в этих местах, – ответила Албина. – У него множество видов. Но в прошлые годы хворь забирала лишь самых слабых, а теперь гибнут даже некоторые привитые…
– Я не прививалась и выжила, – напомнила Дженна. – Вы сможете взять мою кровь для аликорна?
Взгляд Таха Мортилора оттаял. Его внучка расцвела в улыбке.
– Ты согласишься отдать нам часть крови? – удивилась она. – Но это не по-чародейски.
– Атипичная чародейка против атипичного вогника, – усмехнулась Дженна. – Кажется, это все, чем я могу помочь… Но, – она задумалась, – что насчет мотыльков? Если они распространяют заразу, то нужно уничтожить и их!
– Это невозможно, – покачал головой старик, задумчиво почесав подбородок. – Мотыльки – только слуги… В природе есть такое, что неподвластно человеческому пониманию. Не нашего ума и не по нашим силам это испытание.
Дженна очень не любила, когда так говорят. Вся ее рассудительность мигом улетучивалась, и вместо «не нашего ума» она неизменно слышала «в бой!».
– Вы упоминали, что болезнь не трогает диких животных и уничтожает лишь тех, кто имеет отношение к людям, – припомнила она. – А вы знаете, что среди погибших этой деревни я не нашла и детей? Ни одного ребенка младше десяти лет! Кто-то подменил их на колоды и поленья.
Чародейка заметила, как ее собеседники переменились в лице. Албина открыла было рот, чтобы ответить, но старик сжал ее пухлую ручку в своих длинных пальцах, похожих на узловатые лапки ка́ахьельского паука. Его голос прошелестел столь тихо, что любой другой человек не смог бы разобрать слов.
– Я не готов вновь потерять тебя…
– Но вместе мы могли бы победить, – одними губами ответила Албина, заглядывая в глаза Таха Мортилора.
Дженна с невинным лицом потянулась к очередному пирожку, от которого доносился аромат малины. Не хотят делиться секретами – и не надо. По меньшей мере, теперь она точно знала, что есть некто, использующий болезнь как оружие. И раз уж ее тело выздоравливает, значит, она сможет победить врага.
– А позвольте расспросить чуть больше о сыворотке аликорна? – спросила девушка. – Мне бы хотелось понять, в чем ее суть с точки зрения витали? Я заметила, что во время болезни мелодия моей жизненной силы звучала иначе…
– Что ж, изволь, – проговорил Тах Мортилор. – Ты наверняка слышала, что в крови сплетены разнообразные энергии. Как у миров есть хранители, у королей – стража, так существует витали, которая борется с чужеродными силами внутри нас. Тебя от болезни защитила твоя естественная витали, а нас – искусственная, то есть привитая.
– Моя мелодия менялась, потому что в крови шел бой? – уточнила Дженна.
– Это правда, – кивнул старик. – После него остались победители и побежденные. Из них мы и сделаем сыворотку. Обычным людям не дано одолеть переродившуюся заразу, однако твое тело ослабило ее, и теперь у гиатайнцев тоже появится шанс.
После завтрака лекари пригнали к мельнице свою повозку, запряженную двумя мулами. Разгрузив множество мешочков и деревянных ящичков, они обустроили верхние этажи под свои опыты. Для Дженны вход в лабораторию был под запретом. Тах Мортилор заявил, что нестабильная витали чародейки могла погубить все его труды.
Сами Мортилоры деликатностью не отличались. Крайне навязчивым образом они рассматривали рот пациентки, ощупывали ее шею, грудь и подмышки, следили за аппетитом и спрашивали о том, что их, как считала девушка, ну совершенно не касалось.
Через день у чародейки взяли кровь устройством, отдаленно напоминавшим знакомый ей шприц. Это был изящный серебряный сосуд с поршнем внутри и птичьим пером вместо иглы. После использования перо сжигали, а колбу обрабатывали в кипящей воде.
Созданную сыворотку первым проверил на себе престарелый Тах. В тот же вечер у него появилась лихорадка. Дженна испугалась, что на этом его эксперименты и закончатся. Но Албина сохраняла спокойствие, а к утру ее дедушка проснулся уже здоровым.
Язвочки на теле самой Дженны постепенно подсыхали. Корочки продолжали чесаться, но иначе. Девушка помнила, что так зудели заживающие раны. Кожа вокруг них шелушилась и отпадала вместе с болячками.
Марта тоже шла на поправку, но медленно, так что продолжать странствие ее хозяйка не спешила. Как только роль чародейки в экспериментах с сывороткой аликорна была сыграна, она оставила лошадь в компании мулов, а сама направилась по лисьим тропам на восток.
Берега Червянки густо поросли крапивой. Серебрящиеся колючками стебли превышали рост Дженны вдвое. Кое-где река пряталась в ивовых зарослях, а то и вовсе пропадала среди осоки, превращаясь в извилистый ручеек. Настороженные птахи смолкали при приближении девушки. Но, не видя охотника, уже через миг возобновляли трели.
Чародейка с грустью вспомнила последнюю песню зоринки. В отличие от птиц, людей она недолюбливала. Однако когда речь зашла об эпидемии, способной выкосить весь Гиатайн, ее настроение резко переменилось. Навязчивая потребность разобраться, в чем же тут дело, зудела почище язвочек.
Мат Яти'Миэ Мертэза учил Дженну-Леилэ, что охотник-сьидам – это не только сумеречные лисы и хищники, но и зима, и даже… болезни. Да только он не рассказывал, как отличить охотника от врага и какая меж ними была разница.
В мороз люди надевают теплую одежду, а от хворей придумали лекарства. Но как понять, когда следует покориться обстоятельствам, а когда встать на защиту? И чью?
Нужно ли было думать о своем благе, сохранности собственного вида, большинства или оберегать тех, кто оказался на грани вымирания? Как было соблюсти недоступный человеческому пониманию баланс и не нарушить равновесия?
Учителя лисы объясняли, что основные принципы сьидам заложены в трех самых ярких звездах его ночного образа. Кайкэс – слепота, Сурдэс – глухота и Мутэс – немота; учили: не смотри, не слушай и не рассуждай, ориентируйся лишь на чутье – чувствуй!
У изгнанной наемницы остался лишь один ответ – мелодия. Музыка Единого Источника, как называл ее Сайрон, помогла ей одолеть хворь. Пение излечило не только девушку, но и ее верного скакуна. Значило ли это, что сам Единый был на их стороне?
Дженна не знала, относится ли она к большинству или к вымирающему виду. Ее душа принадлежала человеку. Что же касалось всего остального, то здесь незнание чародейка могла компенсировать только верой…
Дорога привела ее в эту деревню, к вратам храма и умирающему бортнику, так прочь сомнения! Она найдет источник гнили, уничтожит врага и остановит эпидемию! Пусть она больше не была сумеречной лисой, но она все еще охотник-сьидам. А болезнь – ее враг.
Два дня чародейка блуждала по округе, не находя никаких следов, кроме звериных. Но вот однажды в потоках запахов она услышала дух живого человека. Выйдя из тени, девушка прокралась за нитью и через некоторое время догнала бредущего впереди нее оборванца.
Несмотря на прохладную погоду, на нем не было не то что теплых вещей, но даже и сапог, будто что-то иное согревало его. Седые волосы на голове бродяги сбились в колтуны; грязная рубаха и короткие штаны кое-где истерлись до дыр. В худощавых пальцах он держал клок соломы. Приглядевшись, Дженна признала детскую куклу в виде четвероного животного.
Сохраняя дистанцию, девушка последовала за бродягой. Труднопроходимые заросли кустарников постепенно сошли на нет. Тропинка вывела их к старой вырубке и разросшемуся на ней болотистому лугу.
Между прибитой ливнями желтой травы торчали лишь пни да старые сломыши. Берега Червянки окаймлял рогоз. Порывы холодного ветра трепали его бурые черешки, и в воздухе кружились клочья пуха. А от темнеющего вдали единственного уцелевшего дерева доносилось воронье карканье.
Бродяга и его преследовательница продолжали путь, и вскоре перед ними вырос гигантский дуб. Но дуб ли? У Дженны мороз пробежал по спине.
По-осеннему линялая крона складывалась в причудливую форму. Верхние ветви вздымались, подобно рогам. Извилистые боковые отростки походили на многочисленные руки. Они склонялись до самой земли, и в переплетении пальцев-сучьев девушка различила тех, кого она искала…
Чародейка заставила себя дышать плавно и размеренно. Вдох и выдох. Только бы не дать волю эмоциям. Эмоции усилят ее запах, а запах могут почуять. Одной неудачной встречи с хозяином леса ей вполне хватило.
Судорожный вдох. Выдох: долгий, шипящий. Шипеть можно, тихий звук с лисьей тропы не услышат. Но сейчас Дженне было жаль, что она не может завопить в голос!
Лешак как будто дремал. Над ним черной тучей шумели и вились птицы, не смея опуститься на ветви чудища. Воздух звенел от пронзительной какофонии.
Карканье воронья мешалось с плачем и стонами. Широкий кряжистый ствол устилали бесчисленные бурые пятнышки. Крылья мотыльков трепетали, и создавалось ощущение, что древесная кора пульсирует.
Как вкопанная, чародейка застыла на сумеречной тропе. Мир сквозь облака теней плыл, и поначалу девушке подумалось, что она уснула и видит кошмар. Какой страшный сон! Но как от него очнуться?
Заходящее солнце заливало кровавым пурпуром ужасающую картину. Сучья лешака скрипели и раскачивались. Они баюкали в крючковатых объятиях десятки, если не сотни детей…
Человек, за которым следила Дженна, невозмутимо приблизился к чудищу. Ствол пришел в движение, ветви покачнулись, опустив на землю одного из младенцев. Бродяга в лохмотьях уселся рядом и протянул плетеную куклу, будто предлагая поиграть.
Чародейка затаила дыхание и напрягла живот, подавляя приступ тошноты. Спустя миг она уже бежала прочь.
– Дженна?
Албина остановилась рядом – такая веселая и румяная, пахнущая пирогами.