Останки лешака догорали, и сгущалась ночная мгла. Вой мотыльков, идущий откуда-то из-под земли, сливался с ветром и шумом ливня. Дети смеялись и кричали.
– Хочешь спасти их – зачем? – шептал голос из сумрака. – Да, я одна… Ну а ты? Разве ты не была одинокой? Они ненавидели тебя. И ты возненавидела их… Это было правильно… Ты поступила правильно, убив друга…
Дженне показалось, что за детьми стоит высокий мужчина. На его белой рубашке алела кровавая клякса.
Сжимая в правой руке бесполезный клинок, левой охотница схватилась за свое горло. Она хрипела и задыхалась. Что-то душило ее.
– Опусти оружие, подменыш, – ласково произнес голос. – И вернись в свою семью. Приди ко мне. Я стану тебе доброй матерью, которой у тебя никогда не было. Я подарю тебе любовь. Я исцелю твои раны. И я уберегу тебя от них – ото всех… Я спасу тебя… от одиночества…
– Пой, Васька! – кричали дети в ночи.
Дженна ощутила, как нечто невидимое поднимает ее вверх, отрывая от земли. Превозмогая жгучую боль, она неловко взмахнула мечом, но рассекла лишь пустоту.
Тогда чародейка собрала остатки сил и призвала огненную магию. Ладони девушки вспыхнули, озаряя держащую ее чудовищную руку.
Обнаружив цель, Див бесшумно спикировал и выдохнул жаркую струю огня. Алый свет опалил врага, мигнул и бессильно погас, прежде выхватив из темноты отвратительный образ.
Из-под волос, напоминающих кучу хвороста, тускло мерцали три пары белесых глаз. Под плоским носом издевательски извивался в улыбке длинный рот.
– Пой! – бесновались дети.
Дженна засипела, обхватив толстую, с доброе бревно, руку, что сжимала ее шею.
«Никакая магия не властна над ней, и погубить ее способно лишь время…» – вспомнила она слова настоящей Албины – той, что пахла хлебом, а не болотной гнилью.
«Марг стал жнецом человеческих душ. Люди верят, что по его воле к ним пришла старость и смерть», – говорил Сайрон.
Старость и смерть – время. Марг придумал время, и он был первым некромантом.
Дженна обещала больше не прибегать к мертвой воде. Она обещала следить за внутренним циклом, но… Для чего это ей теперь? Кто посмотрит на нее: искалеченную, обгоревшую? Что еще остается ей? Обессиленной и одинокой!
Одинокой ли? Чародейка встрепенулась. Ну уж нет! Больше нет… У нее есть друзья. Она любит! И с ней боги…
Девушка впилась пальцами свободной руки в пергаментно-серую плоть и обратилась с мольбой к самому беловолосому жнецу.
То ли лешак истлел дотла, то ли сознание ее покинуло – мир окутал кромешный мрак. Детские крики и смех потонули в иных голосах… Тысячеустый шепот пульсировал в висках Дженны и эхом отдавался в груди и руках. Охотница ничего не видела, однако чуяла – пропасть была совсем близко.
Льдистый перезвон реки срывался в рев водопада. Его шум становился все громче. Мелодия бездны звала.
Один шаг – и…
От забытья ее пробудил свет. Но то был не свет дня. Тучи рассеялись, и на ночном небе царила полная луна. Ее лучи свивались спиралями, трепетали, словно лепестки на ветру, исчезая и проявляясь вновь.
С небес сыпался звездный снег. От болот поднимались изумрудно-зеленые светлячки. Встречаясь, силы ночи и земли вспыхивали, порождая россыпи удивительных цветов.
Тихая музыка разливалась вдоль луга, и в ее серебристом звучании кружилась дева. Призрачные букашки планктосы роились вокруг ее босых ступней, играли в прозрачных, как лунный свет, складках платья и длинных развевающихся локонах.
И, о чудо, при каждом шаге танцовщицы из затерянных в траве черных пней восставали деревья! Пронизанные волшебным сиянием стволы расправляли ветви и тянулись к поющим небесам…
Танцуя, незнакомка направлялась к Дженне. Она подступала все ближе и ближе. И вот уже между ними осталось меньше одного шага. Дева в белом платье склонилась к чародейке и, протянув тонкую руку, ласково погладила ее волосы. Она провела мягкими пальцами по обожженному лицу, вдоль шеи и ниже…
Дженна ощутила, как от прохладного прикосновения растворяется жалящая кожу боль. Она подняла глаза и ахнула.
Лик незнакомки постоянно менялся. Он был то юным и необыкновенно прекрасным. А то превращался в череп, обтянутый иссохшей кожей. В глазницах черепа горел синий огонь и темнели не одна, а три зеницы…
«Мать Элема и Куолума – одновременно прекрасная и ужасающая, дарительница жизни и смерти», – с восторгом подумала Дженна и вновь проснулась.
Открыв глаза, она отметила, что ливень не прекратился. Луна все еще пряталась за тучами.
Девушка убрала с лица растрепавшиеся волосы и с удивлением обнаружила, что от ожогов не осталось и следа. Поцелуй Зоара смыло мертвой водой, но в груди у чародейки ныло, а почерневшие руки резало холодом.
Превозмогая слабость, девушка встала и огляделась. Огромное пузатое тело богинки лежало без движения. Неподалеку от нее сидел старик. Он дрожал и поскуливал, прижимая к себе соломенную куколку.
Когда Дженна приблизилась к нему, оборванец вскочил на ноги. Однако убегать он не стал, а лишь съежился, будто побитая дворняга.
– Ты кто? – тихо спросила чародейка.
– Мика я, – слезливым детским голоском ответил старик. – Не обижай меня…
Девушка устало поморщилась.
– Откуда ты?
– Не знаю, я заблудился… – Оборванец глянул на свои руки и вздохнул: – Смотри, какие они большие… А почему? Почему они большие? – Он поднял на Дженну блестящие от слез глаза. – Где моя мама? Я хочу к мамочке…
– Я отведу тебя к маме, – проговорила чародейка. Она махнула в сторону, откуда в ее сне появилась танцующая дева: – Пошли, там наша Мама…
Когда старик обернулся в указанном направлении, Дженна перехватила меч обеими руками и нанесла удар. Голова Мика покатилась по земле.
– Хорошая сталь, – прошептала девушка.
Окровавленный клинок тускло пламенел. Всполохи огня на металле мерцали сапфировыми оттенками. Чародейка тряхнула кистью, разжав пальцы и наконец выпустив рукоять.
Она упала на колени рядом с мечом и, закрыв лицо руками, беззвучно зарыдала.
ЭпилогНекроманты
Через несколько дней ливень прекратился. Когда рассеялись тучи и небо расцвело ровной серостью, они осмелились показаться на поверхности. День был им не по нраву, однако выбирать не приходилось. Их дом пропал в пожаре. Сгорели деревья и травы. Затихла и мелодия, ласкавшая слух. Теперь поляну устилал лишь черный пепел.
Выжженный луг обрел цвет и зашелестел, будто ветер пробежал по сухим листьям. Тысячи бабочек выползали из своих укрытий. Они расправляли золотисто-бурые крылья и, шевеля длинными усиками, точно принюхивались. Казалось, в воздухе они почуяли сладкий аромат…
Медовый запах и гудящая песня встревожили утреннюю тишину. Небо потемнело, укрытое движущейся пеленой. И то были не дождевые тучи…
Издав плачущий возглас, бражники поднялись к облакам. И облака низверглись на них пчелиным роем. Тысячи встретились с миллионами. Насекомые столкнулись, смешались, взвыли.
Но что могли бабочки, лишившиеся моровой силы, противопоставить жгучему пчелиному яду? Отравленные мотыльки и часть пчел, расставшихся с жалами, серым снегом опадали под ноги белокурой девушке в дорожном плаще. Равнодушно ступая по безжизненным тельцам, она приблизилась к останкам их хозяйки.
Богинка растеклась по поляне, будто почерневший сугроб весной. Ее руки и ноги постепенно теряли форму. На лице уже не осталось черт, лишь зияли отверстия, бывшие когда-то глазами, носом и ртом. И из них пробивали себе дорогу тонкие стебли плющей. Растение разворачивало листья, упрямо стремясь к солнцу. Кое-где уже проклевывались алые бутоны.
– Красноцвет, – улыбнулась Албина. – Милый Тах, ты только посмотри! Я сто лет не встречала красноцвета у Ка́ахьеля. – Она присела рядом с мертвым телом богинки. – Кем бы ни было это существо, оно наконец обрело единение с миром…
– Посмотрю – сразу после того, как ты отошлешь своих пчелок… – проворчал старик.
Он ожидал на краю поля – там, где заканчивалась дорога, по которой могла бы проехать телега, – но отлично слышал каждое слово подруги. Лекарь любовался тем, как она ловко – одним движением рук – направила рой насекомых в сторону леса. С моровыми бражниками было покончено.
– Сиротку нашу нашла? – спросил Тах Мортилор. – Хотя бы останки? Хорошее тело. Пригодилось бы.
– Не видать, – отозвалась Албина Мортилор. – Но есть еще одно – прислужник богинки. Убит явно после пожара…
– Значит, девчонка ж-ж… – Лекарь умолк на полуслове, почуяв неладное, и медленно обернулся.
– …Жива, – докончил за него мужчина, стоящий за спиной Таха. Он был одет во все черное, черноволос и смугл, как южанин. – Ее «хорошее тело» пригодилось бы для чего? – повторил незнакомец. Он был спокоен, но в обсидиановых глазах полыхало пламя. – Я шел по запаху… Откуда у вас ее кровь?
– Дженна сказала, что странствует одна, – скрежетнул зубами Тах. – Она отдала свою витали добровольно. И приготовленная из нее вакцина спасет многие жизни…
– В том числе и твою, некромант, – глухо произнес странник. Он приблизился к лекарю и схватил его за горло. – Я чую истинный возраст твоего мерзкого тела… Я считаю, ты лжешь… Моя ученица могла отдать тебе свою кровь для создания вакцины, однако ты взял больше необходимого… Зачем?!
Сайрон резко отбросил Таха Мортилора и глянул на небо. Устремившийся к нему рой пчел вспыхнул на ветру. Золотые искорки посыпались на землю.
– Не трогай Таха! – крикнула подбежавшая Албина. – Иначе, клянусь жизнью, ты пожалеешь!
Новое облако пчел, воинственно жужжа, зависло над ее головой. Странник окинул их взглядом. Насекомых было много. Их гибель нанесла бы краю значительный ущерб.
– Вы отдадите мне ее кровь, или я спалю вас вместе с мулами и фургоном, – предупредил Сайрон.
– Но кровь Дженны нужна для лекарства. – Тах Мортилор придал голосу дружелюбия. – Клянусь, она наш друг…
– Для вакцины у вас теперь есть