Девы и покормили рыцаря накануне избиения. Заметим, что покормили они его, не снимая злополучного шлема с зелеными ленточками. Эти странные, не проявленные до конца не то девы, не то девки, не то святые, не то грешницы буквально вкладывали треску, то есть рыбу, этот символ христианства, прямо в открытое забрало рыцарю. Что это, как не причастие, а? А вся сцена при этом напоминала ухаживание сиделок за больным с переломанными шейными позвонками где-нибудь в отделении травматологии.
Хорош и хозяин постоялого двора. Он смело мог бы попасть в Книгу рекордов Гиннесса. Во всяком случае, право изобретения соломинки для коктейлей принадлежит именно ему. Через простую тростинку сумел этот умелец напоить нашего бедолагу дона Кихано вином, просунув эту самую тростинку прямо в забрало.
И вот в завершение всего на сеньора из Ламанчи обрушился самый настоящий камнепад.
Камни сыпались беспрерывно. И казалось, этому конца не будет. Петр, камень, один из апостолов, на ком и зиждется Римско-католическая церковь.
– А эту пакостную и гнусную чернь я презираю! – кричал в отчаянии сеньор Алонсо. – Швыряйтесь! Швыряйтесь камнями! Подходите ближе! Нападайте! Делайте со мной, что хотите!
И от напряжения зеленые ленточки на его детском шлемике из картонки все туже и туже затягивались в узелки. «Ибо не мир я вам принес, а меч, дабы отделить отца от сына», – сказал Спаситель и чуть ниже добавил: «Все мы в Царство Божие войдем детьми».
Этот шлемик с головы дона Алонсо уже нельзя было снять. Его можно было лишь разрубить ударом меча, снеся попутно и голову его обладателю.
«И голова эта была тяжела», – как писал Флобер в своей повести «Иродиада».
Испания, Альгамбра, наши дни
Стоя у Врат Правосудия, профессор вспомнил. Вспомнил свой грех, вспомнил, как в детстве местная шпана избивала маленького хрупкого мальчишку, отличника из класса, в котором усиленно изучали математику. Его били жестоко и нехотя. А он вставал, вставал из последних сил. Вставал, потому что не мог не встать. Мальчишка смешно по-детски замахивался, пытаясь дать сдачи, и получал в ответ еще удар и падал. А потом вставал.
На шею мама привязала ему ключи на зеленой ленточке. От падения эта ленточка с ключами вылезла наружу из школьной формы. И какой-то верзила схватил ленточку и стал душить ею мальца, бессильно размахивающего во все стороны руками, словно ветряная мельница. Мальчишка хрипел, махал руками, но все равно не сдавался.
А он тогда стоял и смотрел и… боялся. Боялся заступиться. Гнусная чернь взяла верх над ним, и на душе стало мерзко и пакостно.
«Дон Кихота» он в детстве не читал. Он вообще ничего не читал. В доме книг не было. Жили бедно, в коммуналке, едва сводя концы с концами. Один из двоюродных братьев попал в тюрьму за наркотики. В далекие шестидесятые это была почти экзотика. Но подобный жизненный сценарий мог стать и его судьбой.
Спасли книги. Сначала Беляев, потом Дюма, Уэллс, и лишь потом Толстой, Достоевский… «Дон Кихота» он прочитал в метро, после школы, готовясь поступать на филологический. По дороге на работу выбирал маршрут подлиннее, с пересадками, и на автобусе. Под стук колес поезда, как под стук копыт Росинанта, и была прочитана история о Дон Кихоте Ламанчском.
Тогда-то он и открыл для себя простую истину: книжки – это не бумага с буквами. Это врата, как Врата Правосудия в Альгамбре, врата очищения, врата в другой мир, который может быть намного реальнее того, что нас окружает.
Сервантес глубоко ошибался: сеньор Кихано не был сумасшедшим. Нет. Он просто был гениальным читателем, сумевшим прочитать свои сто книг так, как их никто и никогда не читал.
Алонсо Кихано стал обладателем некоего таинственного ключа от заброшенной двери, про существование которой уже давно и благополучно забыли.
И знаменитый роман писал не Сервантес и не арабский историк по имени Баклажан, а сам герой этой истории, сеньор Алонсо Кихано, страстный книгочей и почитатель рыцарских романов.
Стоя сейчас у Врат Правосудия, он понял, что совершенно неважно, что ты читаешь: рыцарские романы или еще какую-то белиберду. Важно, как ты читаешь эту самую белиберду. Правильно ли ты вставил ключ в замочную скважину, все ли обороты сделал, зацепили ли бороздки ключа дверной механизм – и если зацепили, то не заржавели ли петли, а дверь, тяжелая, старая дверь повернется вокруг своей оси или нет?..
Собираясь вступить сейчас в Альгамбру, он знал, что мавры в свое время очень сдружились с каббалистами, а те, в свою очередь, пожалуй, были самыми лучшими читателями в мире.
Иными словами, читая, можно воскресить мертвых, можно услышать Прощальный вздох мавра, можно сказать умершему другу «прости» и много-много чего другого можно, обладая заветным ключом.
Прежде чем войти на территорию Альгамбры, он поднял голову и чуть не потерял сознание. Так поразило его то, что он увидел…
Перед глазами пошли круги, словно один из камней погонщиков мулов угодил не в голову Кихано Алонсо, а прямо ему, профессору из России, в самый лоб. От напряжения поднялось давление и закружилась голова.
Главный вход перемыкала громадная подковообразная арабская арка в полвысоты самой башни. А на замковом камне этой арки была высечена исполинская рука. Мало того. Замковый камень над порталом был украшен парным изображением огромного ключа…
Ламанча, конец XVI века
– Дорогая Антония, что случилось с вашим дядюшкой? – обратилась как-то вечером к своей молодой хозяйке ключница дона Алонсо.
– Что вы имеете в виду?
– Я имею в виду только то, что дядюшка ваш, а мой хозяин, уж слишком много времени проводит у себя в кабинете за книгами.
– Ох, и не говорите, – вздохнула Антония.
– Я вообще не понимаю, какой в них, в книгах этих, прок. Мне уже пятый десяток пошел, не девочка все-таки, жизнь знаю. И заметьте – все эти годы прожила без грамоты. Ей-богу – ни одной буквы не помню. Да и не нужна мне эта самая грамота. На кой она, к лешему?
– Нет. Так нельзя, – решила робко возразить племянница, считавшая себя образованной. – Грамота нужна.
– Э-э! – отмахнулась было собеседница.
– Грамота нужна, – настаивала Антония, – но в меру.
– В меру! – передразнила ключница. – Я так скажу: из всех написанных книг существует только одна, в которую имеет смысл иногда заглядывать.
– И какая же? – снисходительно поинтересовалась Антония.
– Библия – вот какая. Да и ту читать необязательно. Ее нам все равно каждое воскресенье в церкви пересказывают.
Здесь ключница не сдержалась и икнула, а затем добавила:
– Причем подробно пересказывают. Вот так.
Воцарилась тяжелая пауза. Против такого аргумента возразить было трудно.
– Вы опять к той початой бутылке прикладывались, да? – строго, тоном хозяйки, поинтересовалась прямая наследница дона Алонсо.
– Тоже мне беда, – нехотя оправдывалась ключница. – Я женщина свободная. Мне замуж не идти и приданого не собирать.
– Вы на что намекаете, а?
– Вся радость в стаканчике, – не обращая внимания на замечание племянницы, продолжала дородная ключница, чувствуя при этом свою абсолютную правоту. – Вся радость в стаканчике, а вы попрекать. Не по-христиански это, вот что я вам скажу.
– А я и не попрекаю.
– Нет, попрекаете.
– Хорошо, пусть попрекаю, но начали мы с вами с книг.
Племяннице недавно стало известно, что ее дядя продал несколько десятин пахотной земли за какие-то рыцарские романы.
– Ну хватану я стаканчик, другой, третий – велика беда, – не унималась ключница, сев на любимого конька. – И что с того? Я ж не книги читать сяду? Я так скажу: простым людям, добрым прихожанам, книг вообще читать не след. Библии достаточно.
– Вы это уже говорили, – заметила племянница.
– Лучше б ваш дядюшка, дон Алонсо, вместо того чтобы книжки читать эти дурацкие, ко мне бы в погребок хоть раз заглянул, – не слушая возражений, продолжала развивать свою тему добрая христианка зрелого возраста. – Мы с ним, считай, ровесники. Мне за сорок, ему – ближе к пятидесяти.
Это вы на что намекаете?
Да так, к слову, – улыбнулась ключница.
Нет уж – договаривайте.
Да не бойтесь, не бойтесь. И в мыслях у меня не было, чтобы вашего долговязого дядюшку на себе женить. Во-первых, клопы. Как представишь себе брачное ложе, кишащее этими тварями, так замуж сразу расхочется.
Ну а во-вторых?
Я у сирот приданого не отбираю – вот что!
В комнате воцарилась тяжелая пауза, после которой последовал глубокий вздох, лишь отдаленно напоминающий знаменитый Прощальный вздох мавра. Затем ключница продолжила:
Просто скучно одной – вот и все.
Пьяная слеза покатилась по щеке, упала на пол и расплылась маленькой лужицей.
А дядюшка твой, скажу честно, как женщина женщине, мужчина еще ничего – статный, хотя и в летах. Ну, да и это ничего, если бы не книги… В них все зло. К алтарю бы я его не повела, конечно. Про сирот я уже говорила, а вот стаканчик с ним выпила бы… И не один… Но книги! Вот в чем дело. Сжечь их надо – вот что.
В ответ племянница одобрительно кивнула головой и добавила:
Вот здесь-то грамота и пригодится.
Как это? – недоумевала ключница.
Не говоря худого слова, племянница пошла на птичий двор, там вырвала у попавшегося ей под ноги и зазевавшегося гуся перо. Гусь даже не сразу понял, что произошло. Так где-нибудь в кабаке бывалые бойцы, расслабившись и потеряв бдительность, получают неожиданный апперкот и падают на пол.
Выйдя во двор, племянница из кучи мусора выдернула кусок картона, из которого ее дядюшка несколько дней назад пытался соорудить себе шлем, и со всем этим благополучно вернулась назад, в кухню. Там из старинного фамильного шкафа дева вытащила нож и принялась деловито затачивать свой трофей в виде гусиного пера, чувствуя на себе внимательный взгляд ключницы, с великим трудом пытавшейся понять, что происходит.
Нож оказался слишком большим и оттого страшно неудобным. Перо, наоборот, слишком хрупким и ломким: от роговой основы, как нарочно, отрезалось каждый раз больше, чем требовалось. Наконец через короткое время в руках у племянницы осталось лишь одно оперение, каковое она в сердцах и швырнула в угол.