Вы правы, Гога. Надо что-то придумать.
То-то и оно. Придумать. У нас нет ни мобильников, ни денег. Нас держат здесь как заложников. Что тут придумаешь? Я боюсь, что если мы начнем «качать права», то выйдет гораздо хуже. Эти «офиты» мне какую-то международную террористическую организацию напоминают, что-то вроде «Аль-Каиды».
Дело в том, что доктрина «офитов», как и гностиков в целом, оказалась очень влиятельной и живучей, и ваши опасения, Гога, мне представляются весьма обоснованными. Косвенно они были причастны даже к нашей большевистской революции.
Это как?
Да хотя бы взять поэзию А. Блока, цикл стихов о Прекрасной Даме и его «Двенадцать».
А что в них такого?
На первый взгляд ничего особенного: принятая в то время поэтическая риторика. Но при этом не следует упускать из виду, что учение Вл. Соловьева о Премудрости, или Софии, – это не что иное, как реанимированный в самом начале XX века гностицизм. И когда бандитов, каторжников великий поэт возводит в ранг апостолов, то это очень здорово напоминает гностическую, или змеиную, мудрость. Вспомните, Гога, перед кем в конце поэмы «в белом венчике из роз» появляется странная фигура, лишь отдаленно напоминающая Христа. Фигура эта сначала прячется меж домов с красным знаменем. Согласитесь, есть в этом что-то шутовское. А сами лжеапостолы совершают ритуальное убийство проститутки Катьки, блудницы, одним словом. Это же замаскированное описание явления антихриста. Вспомните: «…летит, летит степная кобылица и мнет ковыль» и далее: «закат в крови». При этом Блок не успокаивается и записывает в своем дневнике: «Всем сердцем слушайте революцию». Но вернемся к «Двенадцати». Все смутно, неразличимо в этом снежном вихре. Быть может, это адова сила: дьявола пулей не возьмешь. И вот он принимает облик Спасителя: такая трактовка тоже возможна.
Ну, вы загнули, профессор. Это же так – литература, и не более того.
Это гностики, Гога, гностики. Это проявление змеиной мудрости, а она, эта мудрость, любит в разные обличья рядиться: какая рептилия своей шкуры не меняет? Как хотите. Можете считать меня сумасшедшим, но я постараюсь всеми правдами и неправдами отсюда выбраться. Я не эту Книгу собирался найти, а совсем другую.
Честно говоря, мне и самому, профессор, здесь неуютно. Что это за «офиты» такие, я толком и не понял. По вашим словам, они сродни сатанистам, а с этими ребятами я ничего общего иметь не собираюсь. Если именно эта Книга понадобилась Безрученко, то пусть сам к герцогине и приезжает и обо всем лично договаривается. Но предположим, что нам каким-то чудом отсюда удастся выбраться, где вы, дорогой профессор, собираетесь настоящую Книгу искать? А главное, как?
Не знаю еще, Гога, не знаю. Но мне кажется, что Она сама проявится и даст подсказку.
Пожалуйста, подсказала. И ваша хваленая интуиция вывела нас на ложный след. Где гарантия, что такое больше не повторится?
Никакой гарантии, Гога, я дать не могу. Вполне может статься, что мы попадем в очередную ловушку, и ситуация окажется куда серьезнее этой. Но если я вырвался в Испанию, то без Книги, настоящей, подлинной, я никуда не уеду.
Но вы ведь сами сказали, что Безрученко вполне может удовлетворить и то, что находится в книгохранилище. А Безрученко – это основная наша поддержка. Без него нам ничего не найти, а если и найдем, то не выкупим и не вывезем из страны.
Не знаю, как и ответить на этот вопрос. Я вам честно скажу, что Книгу мне ни красть, ни даже выкупать не хочется. Я бы просто взглянул бы на Нее, в руках подержал, а там будь что будет.
И даже если вы разума лишитесь, то все равно не отступитесь, профессор?
Все равно не отступлюсь. Я, знаете, уже сумасшедший. Где моя жена, где дети – я не знаю, потому что гоняюсь за каким-то призраком. Разве это не признак сумасшествия?
Грузинчик отвечать профессору не стал, но по всему видно было, что он уже думал на эту тему, и кажется, неоднократно.
Скажите лучше, профессор, что вы думаете о самой герцогине? Она и есть, по-вашему, библейский Змий?
Нет, конечно. Впрочем, ваш вопрос сам по себе является ответом.
В каком смысле?
Задав подобный вопрос, вы высказали сомнение: действительно, ну кто в здравом уме сможет предположить такое? Мы в гостях у самого сатаны.
Я просто хочу всему найти разумное объяснение, профессор.
Похвально. Из нас двоих кто-то должен придерживаться здравого смысла. В противном случае нас далеко может увести собственная игра ума. Я думаю, что герцогиня – это не Змий.
Слава богу, профессор. У меня аж камень с сердца упал.
Это не Змий. Это сивилла.
Час от часу не легче. Простите, кто?
Не притворяйтесь, вы прекрасно слышали, что я сказал.
И все-таки повторите, пожалуйста. Знаете, не каждый день такое услышишь.
Хорошо. Так и быть. Это одна из сивилл.
Вы, часом, имеете в виду не тех ли сивилл, которых изобразил еще Микеланджело?
А вы, Гога, стремитесь установить портретное сходство?
Но вы же сами произнесли столь странное имя. Признаюсь, ваша догадка оказалась смелее и неожиданнее, чем все эти рассуждения о Змие. Что навело вас на эту мысль?
Книга, Гога, только Книга.
Поясните, пожалуйста. Признаюсь, успевать за вашей мыслью не так-то легко. Сжальтесь надо мной, простым смертным. Если надо, то я готов выслушать еще одну лекцию. Но только объясните, почему все-таки сивилла?
Про Микеланджело, Гога, вы верно заметили. сивиллы в Сикстинской капелле изображены наравне с библейскими патриархами.
Я помню, профессор, что, глядя на репродукции, я каждый раз удивлялся этим старухам с мускулатурой атлетов. Согласитесь, довольно странное зрелище?
Микеланджело попытался в зримых образах выразить довольно сложную и непонятную природу сивилл. Формально – это пророчицы, жрицы бога Аполлона, хранительницы священных свитков с прорицаниями. Они, сивиллы эти, непосредственно связаны с основой основ всей греко-римской цивилизации. Они, иными словами, самые верные и самые избранные служительницы Книги. сивиллы с их пророчествами – это одна из самых интригующих тайн Древнего мира.
Если можно, профессор, не стесняйте себя в словах и выражениях – будьте как можно пространнее в своих рассуждениях: судя по всему, времени у нас еще очень много. Дворецкий, кажется, забыл про нас. Итак, я весь во внимание: что это там за тайна такая?
Римский царь Тарквиний I решил объявить себя поклонником Аполлона. Это было в VII веке до н. э. При нем в Риме появились священные книги, якобы доставленные царю сивиллой.
По преданию, сивиллы жили еще до Троянской войны – во II тысячелетии до Р. Х. Однако в наиболее ранних памятниках греческой литературы – поэмах Гомера и Гесиода нет никаких упоминаний о них. Впервые о сивиллах говорит только философ VI века до Р. Х. Гераклит. Вот его слова, сохраненные Плутархом: «сивилла бесноватыми устами несмеянное, неприкрашенное, неумащенное вещает, и голос ее простирается на тысячу лет через бога».
Неясным остается и то, сколько было этих пророчиц. Гераклит и Платон имеют в виду одну, Варрон говорит о десяти, причем к перечню Варрона позднее добавляют новые имена. Павсаний в своей книге «Описание Эллады» сообщает о четырех сивиллах.
Самих пророчеств сивилл сохранилось очень мало. Судя по рассказам Павсания, основным центром языческого сивиллизма был небольшой город на малоазийском побережье Эгейского моря – Эритры (Эрифры). Некоторые считали, что сивилла была только одна, и ее звали Герофила, а прозвание сивиллы она получила от более древней пророчицы.
Эта Герофила, предсказавшая, по преданию, похищение Елены Парисом и Троянскую войну, была, возможно, жрицей храма Аполлона. В отличие от дельфийской пифии сивилла могла часто менять места своего пребывания. Это была пророчица-путешественница. Должно быть, как раз такой образ ее жизни и создал представление о множестве разных сивилл.
Вторая по значению после Эритрийской сивиллы – прорицательница храма Аполлона в Кумах, древнейшей греческой колонии на территории Италии. Вергилий вывел Куманскую сивиллу в качестве провожатой Энея в царстве мертвых. У Павсания эту сивиллу зовут Демо, у Вергилия – Деифоба. Любой филолог знает, что VI песнь «Энеиды» Вергилия легла в основу «Божественной комедии» Данте, а эта поэма, в свою очередь, определила всю эстетику итальянского Ренессанса. Отсюда, наверное, и возникла любовь Микеланджело к образу сивиллы.
Легенда о продаже Куманской сивиллой своих пророчеств Тарквинию I, римскому царю, лежит в основе всей истории Древнего Рима. Правда, скорее всего, речь идет об одном и том же персонаже, так как согласно легенде сивилла из Эритры получила от Аполлона бессмертие при условии, что никогда не увидит родной земли. После этого сивилла обосновалась в Кумах. Этим объясняется и рост пророческого влияния города на Италийском полуострове.
С годами сивилла почувствовала, насколько тягостна для нее вечная жизнь. Куманцы сжалились над вещуньей и привезли ей горсть эритрейской земли. Взглянув на нее, сивилла упала навзничь и испустила дух. Она обрела наконец желанный покой, и только голос ее продолжал звучать в куманских пещерах, куда приходили слушать его окрестные жители.
Незадолго до смерти сивилла, как говорят, посетила Рим. Об этом есть старинный рассказ у писателя Авла Геллия. По его словам, к царю Тарквинию I пришла неизвестная старая женщина и предложила купить у нее десять свитков с пророчествами. Цена, которую она потребовала, показалась царю слишком высокой. Тогда женщина бросила в жаровню три свитка и продолжала настаивать на той же сумме. Тарквиний решил, что старуха сошла с ума, но когда осталось всего три манускрипта, царь одумался и приобрел их. Так попали в Рим сивиллины книги.
И с этого момента писания сивиллы стали играть важную роль в жизни Древнего Рима. Их бережно хранили, называли «книгами судеб» и обращались к ним в годы войн и смут.
Сивиллины книги использовались в Риме как «подручный оракул» – сенат обращался к ним при дурных предзнаменованиях или в случае необходимости принять какое-либо крайне важное решение. Впрочем, книги эти, хранившиеся на Капитолийском холме в храме Юпитера, были частично доступны каждому, лишь изречения Куманской сивиллы, по Варрону, могли быть прочитаны только специальной коллегией пятнадцати. В 83 году до Р. Х. храм Юпитера сгорел и книги погибли в пожаре. Однако собрание было восстановлено при помощи посольств в разные земли – в особенности все в те же Эритры – и просуществовало до IV века до Р. Х., когда его уничтожил свирепый временщик Стилихон.