Мама приготовила завтрак и кофе. Так что я наслаждалась яичницей-болтуньей, не спеша проглотить всё за одну секунду, как когда завтракаю вместе с Машей. Вдруг я вспомнила, что мне было бы неплохо заскочить домой перед началом лекции, чтобы переодеться. Почему-то раньше эта мысль в голову не приходила. Но ничего, время ещё есть. Главное, его не терять.
– Вот тарелочка, ложка и Машина любимая кашка. Если она будет плохо есть…
– Да не волнуйся. Мы разберёмся. Лучше поторопись, опаздывать нехорошо.
– Ты – ангел, спасибо! – и, чмокнув маму в щёку, я вышла из дома.
Дома Сергея я уже не застала, но ушёл он, видимо, совсем недавно. Его компьютер стоял на кровати и заряжался от розетки. Надо переставить. А то нагреется ещё…
Я тронула компьютер, и он ожил! Видимо, был в спящем режиме. Эх, Серёжа-Серёжа! Ну, сделаю доброе дело. Выключу и положу на стол.
Рабочий стол на компьютере мужа всегда в идеальном порядке – ни одного лишнего файла, только две папки – работа и дом. А сегодня добавился ещё один файл в формате pdf. Любопытно, что же это? Хотя нехорошо, конечно, вот так смотреть. Но у нас же нет секретов друг от друга. Кроме там подарков…
Решено! Открываю. Итак. Как? Два билета в Казань?!! Отлёт через две недели? Как странно, а муж и не говорил про командировку. Хотя какая командировка может быть у детского хирурга?
Настроение почему-то сразу испортилось. Ведь и не спросишь у Сергея про это. Иначе что он тогда обо мне подумает? Представляю себе такой разговор: «Дорогой, я тут видела на твоём рабочем столе…»
Так что то, что лекция прошла в тёплой и дружеской атмосфере, помогло мне восполнить недостающие баллы по шкале настроения. Приблизительно от трёх-четырёх оно взлетело до девяти-десяти. Но так бывает далеко не с каждой группой. Мне нравилось вещать, стоя посреди мастерской, и наблюдать за их заинтересованными лицами, склонёнными над преображающимися тарелками.
– А что мы знаем о биографии Огюста Ренуара? Он родился и вырос в многодетной семье. Был необычным ребёнком. Очень талантливым. Достаточно рано его таланты заметили. И первым был священник, обративший внимание… на голос, который выделялся из общего хора. Тогда он настоятельно рекомендовал родителям Огюста посвятить жизнь сына музыке, но судьба уготовила иное. Художественные способности проявились так же рано, и Пьер Огюст Ренуар поступил в помощники к мастеру, чтобы научиться расписывать фарфоровые тарелки.
Я поправила ворот вязаного свитера цвета морской волны. Я люблю такие безразмерные свитеры с большим горлом. Надеваешь – и кажется, что ты в боевом доспехе, скрывающем тебя от холода непогоды.
– От Алины Шариго, первой и единственной жены, у Огюста Ренуара было трое сыновей – Пьер, Жан и Клод (дома его чаще называли Коко). На сегодняшний день из них троих вам может быть лучше известен Жан Ренуар. Как и для отца, ему важно было сохранить впечатление, но его инструментом стали не краски и кисти… А…
Последнее слово я не произнесла, потому что снова потонула в своих собственных мыслях, снова приведших меня к «Даме в саду». Видимо, дремавшую мысль пробудило упоминание имени «Клод».
– Мы не знаем, – откликнулся кто-то из группы.
Тут только до меня дошло, что я слишком долго держу паузу, раз её принимают за вопрос. Я дружелюбно улыбнулась, собираясь с мыслями.
– … кинематограф. Инструмент, который использовал Жан Ренуар, став режиссёром…
Больше я старалась не погружаться в свои мысли так надолго.
– Ну, вот мы и добрались до конца лекции и нашего творческого занятия. Вы можете забрать тарелки домой, а можете поучаствовать в выставке. Только тогда подпишите работы. Теперь я жду вопросы, накопившиеся за время лекции.
Задав интересовавшие вопросы, группа решила продолжить общение и обсуждение искусства в ближайшем кафе. Меня тоже звали, и я бы с удовольствием присоединилась, но были ещё дела. Так что я хотела их завершить, а потом встретиться с Ренатой, чтобы вместе попить кофе и поболтать.
Рассматривая работы, я долго думала, как их выставить. И мне не пришло в голову ничего лучше, чем по фамилиям в алфавитном порядке.
– Но ведь можно было бы и по-другому, – сказала я сама себе вслух. – Например, если бы сохранились тарелки, расписанные Ренуаром, с датами и подписями. Тогда можно было бы на лекции копировать их, а после в таком же хронологическом порядке расположить на выставке.
– Ого. Вы действительно очень погружены в свою тему. Если так заморачиваетесь даже с расстановкой наших работ.
Я оглянулась. Оказалось, что не все ушли в кафе. Ещё остались молодой человек (кажется, его зовут Федя) и девушка (Алёна). Они держались особняком. Как же я должна была уйти в свои мысли, чтобы их не заметить?
– Можно поговорить с вами откровенно? – снова перебил мои мысли Федя.
– М-м-м, откровенность – опасная штука. Если пользоваться ей неосторожно, вас не поймут, а если поймут, то в следующий раз будут относиться к вам как к бомбе замедленного действия. А то вдруг вы ещё какую откровенность выдадите?
Алёна рассмеялась, а Федя надулся.
– Я хотел спросить про современное искусство. Думаете, в нём есть смысл?
– Искусство, особенно современное – это часто не то, что красиво, а то, что позволяет нам создать то, чего ещё не было. Подумать о том, о чём мы ещё не думали. Если бы не импрессионисты, мы бы застряли в академизме. Но в нём сложно отображать настоящее. Все прочие «-измы» – тому подтверждение.
– Импрессионистов я ещё понять и принять могу…
– Тогда им страшно повезло.
Алёна снова рассмеялась. Очень смешливая девушка.
– А что насчёт остальных?
– Давайте остальных оставим до следующего занятия. Там всё непросто – мировые потрясения, войны. Художники обвинили в них старое искусство. Так это или нет – нужно многое оговаривать и объяснять. Сегодня я говорила два часа. Мы поболтали ещё полчаса, но чтобы ответить на ваш последний вопрос, мне понадобится ещё два или три часа. Пожалейте моё горло, подождите до пятницы.
– Так мастерская же по вторникам?
– Да, но онлайн-лекция по современному искусству выйдет в эту пятницу в прямом эфире. Разве я забыла сказать?
– А, точно! Ясно, спасибо. До свидания.
– До свидания, Федя. До свидания, Алёна. Буду рада вам и в пятницу, и во вторник.
– До свидания.
Я проводила ребят взглядом и вынула из сумки интеллект-карту. Там пока было написано всего три слова, вернее, четыре: «Дама в саду» и «Лера».
Подумав, я перерисовала схему. Слово «художник», здесь же вопрос и стрелочка к «Лере». От «Леры» стрелочка ведёт ко мне. Получился треугольник. Внутри треугольника пишу «Дама в саду». Мне кажется, мы все как-то связаны. Почему Лера хотела оставить картину именно у меня? Почему художник передал картину на хранение именно Лере? Был ли он сам как-то связан с исчезновением? Подозреваю ли я в чём-то подругу? Пусть и косвенно? А ведь есть ещё и вторая картина. И ещё этот коллекционер…
Тем временем фарфоровые тарелки Ренуара навели меня на одну мысль. Чуть ниже выписываю дату, когда была нарисована «Дама в саду». Это 1867. Теперь ниже схемы пишу снова слово «художник». Далее идёт стрелочка к Лере. Теперь раздваивающаяся стрелочка. Один конец ведёт к слову «коллекционер», другой – к слову «вор». Коллекционер мне сразу показался подозрительным по Лериному описанию. Он мог что-то знать. Интересно, какова была его реакция, когда он так и не получил копию картины «Дама в саду»? Или всё-таки получил? Между словами «коллекционер» и «вор» ставлю «равно» и вопросительный знак.
Затем от «коллекционера» рисую стрелочку к «соседу» тоже со знаком вопроса. И просто рядом напишу: «Завтрак гребцов» и цифры 1880–1881.
Интересно, могут ли даты быть кодом? Но зачем тогда нужен этот код? Что у меня получилось записать? 1867, 1880 и 1881. Но есть ещё и третья картина. И дата её создания мне пока неизвестна.
Я посмотрела на телефон. О, пропущенный звонок от Ренаты! Сколько я уже здесь сижу? Надо ей перезвонить.
– Привет, извини, я задержалась…
– Привет, ничего, а я так и подумала, поэтому уже пошла на ланч, присоединишься? Я в кафе.
– С удовольствием, а где находится это кафе?
– Этажом ниже тебя. Сюрприз! Я так и думала, что ты опоздаешь!
– Разве я часто опаздываю?
– Нет, редко. Но метко. И я подумала, раз такого давно не было, то почему бы тебе не опоздать именно сегодня?
– Резонно.
– Я себе сейчас собираюсь заказывать штрудель с мороженым и кофе. Тебе тоже?
– Да, спасибо. Через минуту буду.
По дороге я задумалась о природе интуиции. Если интуиция была бы днём недели, то для меня это была среда. Мой самый удачный день. А если животным, то у меня это какая-нибудь птица, которая то ручная, то не поймать, у Ренаты – почтовый голубь, а у Сергея – вообще какой-нибудь вымирающий вид из Красной книги. Что до Леры, то этот вид интуиции, к сожалению, числится среди вымерших существ наряду с динозаврами или несуществующими – как единороги.
Глава девятая. Домработница
На следующий день я решила навестить Леру. Маша была со мной – на этот раз в рюкзаке-кенгурушке.
Обычно я звоню перед тем, как прийти. Но по средам Лера всегда дома и что-нибудь рисует. Много рисует. Всю неделю она ведёт иллюзорный образ жизни – ходит по мероприятиям и на вечеринки, но среда – это святое. Это единственный шанс хоть как-то разобраться с дедлайнами.
С Лерой мы не виделись с момента её отъезда на пленэр. То есть с тех самых пор, когда из дома исчезла картина. Так что для меня это ещё и возможность что-нибудь разузнать. На днях я получила сообщение от подруги, откуда и узнала о благополучном возвращении Леры, но там не было ни слова о вопросах, интересующих меня больше всего…
Первое, что я увидела, поднявшись на нужный этаж, был синий велосипед. Мужской. Он стоял рядом с дверью, вальяжно привалившись к стене.
Странно, Лера не любит велосипеды, тем более мужские. Предпочитает ролики или электронные самокаты. Только не велосипеды.