— Что ты мог узнать? — сердито спросил Мишук. — Радуйся, что на мину не наскочил! Тогда бы узнал!
И всё же Санька упросил ребят выслушать его.
В штабе расселись чинно. Мишук поставил в угол табуретку. Это было место для подсудимого. Санька безропотно занял его. Всем своим покорным видом он вызывал жалость и симпатию. И грозная обвинительная речь не получилась у Мишука.
— Что же это такое? — на высокой ноте начал он.
Санька хлюпнул, носом и опустил голову, приготовившись терпеливо выслушать любые обвинения. Но Мишук запнулся, а когда заговорил снова, это была уже не речь.
— Ты нам правду скажи — будешь ещё… так делать?
Санька вскочил с табуретки и прижал грязные руки к порванной рубашке:
— Никогда!.. Если хоть раз — то пусть хоть на мину!.. Я без вас — никуда больше!
— Ты с самого начала говори! — потребовал Мишук.
И Санька начал с того момента, когда увидел в тетрадке непонятные рисунки. Он не скрыл ничего. Не мог скрыть. Неизвестно, как бы он поступил завтра, но сегодня он не произнёс ни слова, которое приукрашивало бы или искажало факты.
Рассказывая о своих приключениях, Санька видел, как разгорались глаза у мальчишек. Разве таких обманешь ещё раз? Разве утаишь от них хоть капельку правды?
— Я даже хотел взять с собой автомат, — признался Санька.
Мальчишки невольно посмотрели вверх, на балку, за которой был спрятан автомат.
— Нет его там, ребята! — со вздохом произнёс Санька и, вскочив на табуретку, вынул из-за балки жестяную банку. — Иван Прокофьевич записку оставил…
Бумажка облетела всех ребят. Иван Прокофьевич писал: «Автомат изъят по решению партбюро. Захотите поохотиться — дам ружьё и патроны».
Записка обрадовала только Мишука. «Теперь и патроны можно сдать!» — подумал он и сказал Саньке:
— Ты много узнал. Но если бы мне пообещали, что я узнаю во сто раз больше, я бы всё равно не сделал, как ты. Я боюсь!.. Не мин, и не болота… Я боюсь обмануть ребят! А ты считаешь это геройством!.. Зачем тогда лезешь к нам? Валяй один! Никто в обиде не будет!
— Ребята! Не гоните! Я без вас не могу! — произнёс Санька с такой искренностью, что даже Мишук поверил.
Будни
После суда над Санькой ребята сдружились ещё крепче. Они теперь расставались только на ночь, а с утра всё звено собиралось в штабе и Мишук говорил, какая предстоит сегодня работа.
Однажды он вспомнил про деда Евсея. Ребята давно обещали помочь ему залатать старый забор. Звено направилось к пасеке.
Дед Евсей встретил их радушно. Не так нужна была ему помощь, как чьё-то присутствие. Он уже заколотил одну дыру. Свежие доски желтели яркой заплатой. Но ещё много прорех виднелось в ветхом заборе.
Старик пошёл за сотами, чтобы угостить ребят. А Санька спросил у Мишука:
— Поговорим с дедом про болото? Может, что-нибудь вспомнит…
— Попробуй! — согласился Мишук. — Ты теперь знаешь, что спрашивать.
— Дедушка! — начал Санька, когда вернулся пасечник. — А к нам, говорят, сапёры приедут, ещё раз болото прочёсывать будут.
— Слышал, — сказал старик. — Пускай… Дело доброе.
— Как думаешь, они по всему болоту пройдут или только по бокам?
— По всему незачем: там такие зыбуны — хуже мины всякой. Да и не пройти вглубь.
— Ты же ходил! Сам рассказывал!..
— Рассказывал, — согласился дед Евсей. — А ты плохо слушал. Я на лыжах ходил.
— Значит, зимой?
— Экий ты непонятливый! — добродушно ответил старик. — Не зимой, а летом.
— На лыжах?
— На лыжах.
Ребята рассмеялись.
— Шутишь, дедушка! — сказал Вовка.
Пасечник пошевелил косматыми бровями и пояснил:
— На лыжах-то не только по снегу ходят. Бывают болотные лыжи — на них не провалишься.
Болотные лыжи? Это что-то совсем неслыханное. Сёма и тот удивился. Но ребята поверили старику и долго выпытывали, что это за лыжи, из чего они делаются и как на них ходят.
Весь день только и разговоров было, что о лыжах. Они казались чудесным ковром-самолётом, который поможет обследовать болото вдоль и поперёк.
Но не скоро ребята собрались в поход. Столбы с электрическими проводами дошагали до колхоза, и председатель поручил звену Мишука рыть ямы между Обречьем и Усачами.
Вдоль дороги за канавой были вбиты колышки с цифрами — номерами будущих столбов. В отмеченных колышками местах мальчишки начали рыть ямы. Когда кто-нибудь подавал сигнал, Катя подбегала и измеряла глубину и ширину вырытого гнезда. Если размеры сходились с заданными, Катя отмечала в блокноте номер ямы и записывала, кто копал. А пара землекопов переходила к очередному колышку.
Ребята не сразу решили, откуда вести работу. Большинство предлагало первые ямы копать около Усачей. Но Мишук сумел убедить, что интереснее начать от Обречья и идти к своей деревне. И чёрные бугорки выброшенной на траву земли побежали от Обречья к Усачам.
Когда начали устанавливать столбы вдоль дороги, в Усачи приехал монтёр. А накануне ребятам сообщили, что их переквалифицировали: из землекопов они превращались в электриков. Им поручалось под руководством монтёра сделать в избах внутреннюю проводку. Они сверлили в стенах отверстия, протягивали электрический шнур, укрепляли его на роликах, устанавливали выключатели, присоединяли к проводу патроны для ламп. Заработались до того, что пришлось выручать Катю.
Однажды она не пришла в штаб: не пустила мама, о которой мальчишки забыли давным-давно. Катина мама почти не выходила из дома. Она приехала в деревню не отдыхать, а работать. С собой она привезла стопку книг и папку с записями, сделанными в геологических экспедициях. Осенью ей предстояло защищать кандидатскую диссертацию. И первые дни Катина мама радовалась, что никто ей не мешает. Но потом она заметила, что дочь пропадает с утра до ночи и часто приходит такая усталая, что и рассказать не может, чем занималась весь день.
— Катенька! — ласково, но решительно сказала она. — Завтра ты побудешь дома. Посиди, почитай… Любой труд должен сочетаться с отдыхом.
Катя не пыталась спорить. Она знала этот ласковый и чуть официальный тон. Когда мать говорила так, её трудно было переубедить.
Утром, как только Иван Прокофьевич с женой ушли из дома, Катя приклеила к оконному стеклу лист бумаги с крупной надписью: «Меня заставили отдыхать. Выручайте!» Окно выходило в огород.
Когда мальчишки стали собираться в штаб, они увидели сигнал «бедствия», и Гриша сразу нашёл выход.
— Мы сделаем просто! — сказал он. — Вне очереди начнём сегодня проводку у Ивана Прокофьевича!..
Ещё не было и девяти часов, когда усачи вместе с монтёром нагрянули в избу. Объяснив, где и как надо тянуть провода, монтёр ушёл, а мальчишки шумно принялись за работу.
Санька притащил лестницу.
— Мы вам помешаем немножко! — вежливо сказал он Катиной маме. — Вы уж извините!
— Какие могут быть извинения! Вас благодарить надо! — ответила она и, посмотрев на дочку, поняла, почему именно сегодня юные монтёры пришли сюда.
— Катя! Ты бы помогла товарищам! — сказала мама, сдерживая улыбку.
— У меня сегодня выходной! — ответила дочь.
— Мы перенесём его на тот день, когда в деревне зажжётся свет.
— Хорошо, мамочка!
Катя, не торопясь, встала из-за стола, но вдруг взмахнула косами и подскочила к лестнице, которую Санька ставил к стене.
— Держу!.. Полезай! — крикнула она.
Больше к разговору об отдыхе мать и дочь не возвращались…
Время летело быстро. Деревня принаряжалась. У дороги выстроились в шеренгу столбы, соединённые проводами. Избы запестрели белыми изоляторами.
Ребята ходили по домам и ввинчивали последние лампочки. А где-то за пределами колхоза электрики заканчивали установку арматуры для отвода тока от высоковольтной линии.
Председатель колхоза Павел Николаевич был упрям и напорист. Проводка электричества шла полным ходом. Не забывал он и о других делах. За Обречьем около коровника стали скапливаться грузы — большие тяжелые ящики. Это прибывали части будущего доильного агрегата — «карусели».
Павел Николаевич сказал Мишуку, а тот немедленно сообщил ребятам, что при установке «карусели» потребуется их помощь и что звено усачей придётся на это время пополнить обреченцами.
В тот же день ребята сбегали на ферму. Но смотреть было нечего. Под навесом лежали продолговатые и кубические ящики, а что внутри — не разберёшь. Их не распаковывали — ждали, когда прибудут специалисты и распланируют площадку для строительства.
На обратном пути звено повстречалось с обреченскими мальчишками. На всякий случай Сёма выдвинулся вперёд. Но поведение обреченцев было удивительным.
— Почему в клуб не приходите? — спросил тот самый парень, который подрался когда-то с Санькой. — В четверг «Порожний рейс» будет. Говорят, интересная картина!
— А мы уже видели! — не очень любезно ответил Санька.
Он ещё весной смотрел в городе этот фильм. И хотя другие ребята слышали о картине впервые, они поддержали Саньку.
— Старьё у вас идёт! — насмешливо сказал Вовка и тут же соврал: — Мы скоро свой клуб построим!
— Первоэкранный! — подхватил Гриша. — Будете к нам в гости приходить! Мы — не вы: пустим!
— А что мы? — спросил парень. — Мы — пожалуйста! У нас всегда места свободные есть! Хотите в четверг займём на вас в пятом ряду?
— Спасибо! — сухо сказал Мишук, и усачи гордо прошли мимо обреченцев.
— Что с ними произошло? — спросил Вовка, когда деревня осталась позади.
— Узнали, что их к нам в звено вливают, вот и подлизываются! — ответил Мишук.
Но он ошибся. Не только это повлияло на обреченских мальчишек. Они жили ближе к правлению колхоза и раньше других узнавали все новости. До них дошли слухи о том, что вокруг болота работают сапёры и что усачи, как только все мины будут обезврежены, отправятся искать следы Димы-гармониста. Говорили, что спать они будут в палатках с электрическим обогревом, вроде домиков для исследователей Арктики. Обреченски