— Для турника? — спросил Геня Соков, рассматривая четырехметровую штангу.
— Это бур, — сказала Катина мама.
— Гажу искать будем! — не вытерпела Катя и взглянула на Саньку. — Помнишь, ты про гажу у Гриши спрашивал? Теперь найдем — мама поможет!
Никто из мальчишек ничего определенного про гажу не знал, а Санька впервые это слово услышал от отца. Пришлось Катиной маме прочитать ребятам короткую лекцию про агротехническую руду, необходимую для удобрения кислых почв.
Санькин отец был прав. Привозная гажа стоила довольно дорого — от трех до четырех рублей за тонну. Стоимость складывалась из расходов на разведку, добычу и доставку этого удобрения. Если бы гажу удалось найти поблизости от колхоза, а еще лучше — на его территории, ее цена была бы невелика — копейки за тонну.
Катина мама сказала, что гажа похожа на толченый мел. Чаще всего она встречается около болот, ручьев и озер. Но гажа не лежит на поверхности. Нужно заглянуть в глубь земли метра на три. Вот для чего требовался бур, который привезли от геологов.
— Дали на две недели! — предупредила Катина мама.
— А мы сегодня и начнем! — воскликнул Санька. — Электричество — потом!
Мишук покачал головой.
— У нас наряд.
— Дом-то мой! — возразил Санька. — Поживем еще две недели без света!
Но звеньевой был неумолим.
— Хоть бы попробовать! — с огорчением произнес Санька.
Попробовать хотелось всем. И тогда решили пробурить скважину там, где будет яма для столба.
Бур с крепким черпачком-ложкой на нижнем конце установили вертикально. Санька и Сема взялись за ручки — жимки — и стали крутить штангу. Ложка сразу же погрузилась в мягкую почву. И вся штанга, как огромный винт, стала углубляться в землю.
Первый метр бур преодолел легко. Потом штанга пошла тяжелее. Саньку подменил Мишук. Только Сема продолжал поворачивать жимки без отдыха. Бур на три метра ушел вниз.
— Хватит, мальчики! — сказала Катина мама. — Не тратьте силы зря. У вас впереди много скважин.
Штангу вынули. В ложке был чистый красноватый песок. Сема растер его на ладони, понюхал.
— Песок.
— Будет и гажа! — уверенно заявил Санька.
— Будет! — воскликнула Катя.
— Возможно, — ответила мама.
Бур внесли в сени Санькиного дома и больше не отвлекались. Весь день прикрепляли к стенам изоляторы, сверлили отверстия для электрических проводов, ставили выключатели, розетки, привешивали патроны для ламп. Вечером с помощью взрослых установили столбы. Работы хватило и на половину следующего дня.
Часа в четыре из Обречья приехал на велосипеде монтер. Внимательно проверил проводку, похвалил ребят и, забравшись на столб, подключил Санькин дом к общей электрической линии.
Было еще светло, но мальчишки зажгли в доме все лампы. Им казалось, что они никогда не видели такого яркого электрического света. Даже Гриша, который только что вернулся из библиотеки с какой-то книгой, прибежав к ребятам, забыл на минуту о своем открытии и вместе со всеми восторженно щелкал выключателями.
Когда радостное волненье улеглось, он положил книгу на стол, сел и гордо сказал:
— Я тоже не валял дурака! Слушайте! — Гриша откашлялся и начал читать: «Он заметил, что нога его, опускаясь в грязь, сейчас же собирает туда, в ямку, воду. Так и каждый человек, проходя по тропе, спускал воду из мха пониже, и оттого на осушенной бровке, рядом с ручейком тропы по ту и другую сторону, аллейкой вырастала высокая сладкая трава…»
— Ты в затейники записался? — насмешливо спросил Санька. — Долго эта декламация продолжаться будет?
— Сейчас кончаю! — ответил Гриша и повторил последнюю фразу: — «…аллейкой вырастала высокая сладкая трава бе-ло-ус».
— Что? — воскликнул Санька.
Гриша даже не посмотрел на него и продолжал читать:
— «По этой… траве можно было далеко впереди себя понять, где проходит тропа человеческая…»
— Как ты догадался? — восхищенно спросил Санька.
— Читал когда-то. Потом забыл, — сказал Гриша. — А все-таки в голове что-то осталось… Я белоусом бредить даже начал — все вспоминал, где слышал это слово. Ну и нашел! Это у Пришвина!
— Покажи!
Гриша протянул книгу, но в это время стекла в окнах тревожно зазвенели.
Взрыв услышали не только в Усачах, но и во всем колхозе. Люди насторожились. Вспомнив о саперах, каждый пожелал им счастливого возвращения.
Звено Мишука примчалось на пасеку в полном составе. Час прождали ребята, и он показался им бесконечным. Но вот из леса долетела походная песня. Запевала выводил знакомые слова о полевой почте.
Дед Евсей широко и радостно улыбнулся, а ребята наперегонки бросились к лесу.
— Товарищи хозяева болот, лесов и всех окрестностей! Взвод выполнил поставленную задачу! Путь открыт! Смело ходите по свей земле! — торжественно отрапортовал лейтенант и добавил: — Только в трясину не лезьте и на клыки кабанам не попадайтесь!
Подробности ребята узнали уже на пасеке. Еще несколько дней назад саперы обнаружили в Болотнянке немецкий танк. Лейтенант поручил двум солдатам обследовать затонувшую машину, а остальные бойцы продолжали прочесывать лес и болото.
Танк весь был под водой, и только ржавый ободок откинутой крышки верхнего люка выходил на поверхность. Десятки раз ныряли саперы вокруг танка. Они работали на ощупь в темной воде и выяснили, что в танке лежит почти весь боекомплект, а один снаряд даже загнан в ствол пушки.
Посоветовались и решили взорвать танк со всеми снарядами прямо в речке. Этот взрыв и слышали колхозники расположенных вблизи деревень.
— Но мы не до конца довели дело, — сказал лейтенант. — Надеемся, что вы закончите.
Ребята недоверчиво заулыбались.
— Вполне серьезно! — подчеркнул лейтенант. — Железа там осталось — тонны! И на берег выбросило, и в воде есть… Будет время, запрягите лошадку — и туда! Место найдете — не маленькие! О том, что металлолом нужен заводам, вы лучше меня знаете.
Саперы уехали. Запрет с леса и болота за Усачами был снят.
В тот же вечер Иван Прокофьевич подошел к штабу усачей, в котором проходило очередное совещание, и крикнул:
— Принимайте стройматериалы!
Ребята выскочили в огород. Парторг снял с плеча четыре доски и пояснил:
— Это для лыж. Попробуйте! Если подойдет древесина, получите на всех.
Лыжи
— Гренадеры, смирно! — Так дед Евсей встретил, ребят, когда они на следующий день пришли с досками на пасеку. — Кончилась ваша вольница! Я теперь генерал над вами!
Мальчишки подхватили шутку и закричали:
— Маршал!
— Генералиссимус!
Старик довольно погладил усы.
— Ладно, — сказал он. — Не генерал и не маршал… Я старшина! Это поважней любого генерала!
Пасечник словно помолодел за последние недели. Он сменил потерявшую цвет рубаху на новую гимнастерку, которую подарил ему командир взвода саперов. Дед Евсей и сам мог бы купить себе любую одежду, но не считал это нужным. Другое дело — подарок! Значит, оценили человека! И хотя гимнастерка была великовата, старик носил ее с удовольствием и, ложась спать, аккуратно расправлял складки, заутюженные еще на фабрике.
За гостеприимство саперы наградили бы деда Евсея и брюками, но во всем взводе не нашлось новых, а поношенные дарить не хотелось. Из-под новенькой гимнастерки у старика вылезали заляпанные воском и медом мешковатые штаны.
Одернув гимнастерку, дед Евсей спросил у ребят:
— С Иваном Прокофьевичем говорили?
— Говорили! — ответил Мишук.
— Все узнали?
— Все! Только кто еще с нами пойдет, — он не сказал. Не решено окончательно… Ты не слышал, дедушка?
— Кого назначат — тот и пойдет, — уклончиво сказал старик. — Вот меня назначили — и иду! Потому — приказ!.. И не пошел бы, а иду потеху вам справлять. И что с вами возятся? Помню, когда мне двенадцать было…
— Дедушка! — перебил старика Вовка, зная, что сейчас пойдут бесконечные воспоминания. — Ведь утонем в болоте без тебя!
Пасечник посмотрел на благообразную Вовкину рожицу. На ней не было и тени каких-то других, невысказанных мыслей.
— Что верно, то верно! — произнес польщенный старик.
Любил дед Евсей чувствовать, что он нужен людям, что без него нельзя обойтись. Хорошее чувство, светлое! Как раз оно и заставило уступить Ивану Прокофьевичу, который попросил пасечника возглавить поход по болотным тропам. Не стариковское это дело, но раз просят, значит, надо забыть о больной пояснице и о ногах, которые ноют по ночам. И пасечник согласился, проворчав почти то же самое, что и ребятам:
— И что ты с ними возишься, баловство разводишь? Помню, когда мне лет двенадцать…
Иван Прокофьевич был более терпелив, чем мальчишки. Он выслушал старика до конца и сказал:
— Евсей Митрич, давай тогда вернемся к прошлому! Согласен? Оденем наших парней в домотканые рубахи и…
— Это зачем? — возмутился пасечник.
— Вот и я говорю: зачем? И не баловство мы разводим! Это поощрение за хорошую работу! Ребята-то у нас молодцы, умельцы! И поощрение им потому не простое, а хитрое, с начинкой. Болото — это не парк для прогулок. Сходят — и еще кой-чему научатся, а ты вроде учителя будешь. Хотя бы лыжи, о которых ты говорил… Их еще сделать надо! Вот оно какое баловство получается!
«Лыжная фабрика» открылась под навесом, где старик мастерил новые и ремонтировал старые ульи. Первую доску он обстругал сам. Ребята стояли вокруг и внимательно смотрели.
— Уме-ельцы! — ворчал дед, вспоминая разговор с Иваном Прокофьевичем. — Вы мне рубанок да стамеску научитесь в руках держать!
Старик не пользовался никакими измерительными инструментами. Левый глаз и толстый, как маленькое копытце, ноготь на большом пальце заменяли ему и линейку, и циркуль, и карандаш. Ногтем он делал пометки, проводил прямые и закругленные линии. Объяснял отрывисто, но понятно.
— Болотная лыжа пошире снежной должна быть. И короче: лишняя длина ни к чему. По мху шибко не побежишь! Шагать надо, а не ехать. Носок загнуть покруче. С малым носом обязательно зацепишься. А как зацепишься, — своим носом в болото уткнешься!