Едва ли не треть дневника занимали рассуждения о том, как сделать паразитом непаразитирующее растение, но главное – там имелось подробное описание данного действия. Разумеется, все эти построения были сугубо теоретическими.
Вряд ли мистер Карниворри планировал воплотить подобный эксперимент в жизнь, но миссис Браун была решительно настроена сделать это за него. И более того – последние несколько лет именно этим она и занималась.
Любопытно, что сказали бы прочие жильцы дома № 12, узнай они о том, что она задумала. Вероятно, тут же подняли бы бунт. Шнаппер уже слишком близко подобрался к правде – он не оставлял своих попыток разоблачить ее, догадываясь, что с определенных пор размножение Праматери проходит не так, как проходило всегда.
На деле миссис Браун не заботили прочие дети Праматери, не заботило размножение. Ее интересовала лишь одна вещь – как изменить то, что она каждый день видела в зеркале. Ею завладела навязчивая идея: она должна вернуть себе молодость любой ценой.
Никто в доме не знал, отчего все те, кого она обращала, в ком взращивала семя Праматери, оказывались чахлыми и неполноценными. Каждый из тех, кого они со Шнаппером впоследствии селили в меблированных комнатах на границе с Гарью, не выдержал ее… прикосновения. Прикосновения ее гаусторий. Именно она делала из новообращенных «калек» – люди называют таких кататониками, но это не была кататония. Присосавшись к своей жертве, она забирала у нее жизненную силу – слишком много этой жизненной силы: гаустории плюща, которые она себе привила, были слишком агрессивными и вместо того, чтобы оплести сердечный клубень, они вгрызались в него.
Чувствуя, что очередной подопытный вот-вот умрет, миссис Браун всякий раз вовремя себя останавливала – зачем опустошать их полностью? Ее интересовало не убийство, но захват: оплести, срастись с жертвой, сделать ее, молодую и сильную, полную жизненных соков, частью себя. Или, вернее, себя – частью ее. Это и был рецепт миссис Браун по возвращению молодости.
Одной из первых жертв ее эксперимента стала Китти, но девчонке повезло больше других: миссис Браун поняла, что эта дрянь не подходит, почти сразу и не превратила внучку в сомнамбулу только лишь потому, что ее отвлекли. И тем не менее сердечный клубень Китти был поврежден, он не смог в должной мере питать ее ноги, и они завяли. Впрочем, старухе не было до этого дела – она продолжила свои поиски…
А затем потянулись годы бесплодных попыток. Одна за другой ее похожие на лунатиков жертвы наполняли меблированные комнаты, и всякий раз она выходила к жильцам, произнося одну и ту же фразу: «К сожалению, и на этот раз семя проросло не до конца…»
А потом дом охватила болезнь. Эксперименты пришлось отложить.
И вдруг, когда миссис Браун уже совсем отчаялась, появился тот человек.
Господин, которого привел доктор Степпл, представился профессором Мунишем, старым другом и коллегой мистера Карниворри. Профессор сообщил, что мистер Карниворри посвятил его в свою тайну, и более того: откуда-то этот странный человек прознал, что именно первая дочь Праматери пытается сделать.
Миссис Браун все отрицала и уже собиралась его выгнать, но то, что он ей предложил, все изменило. На примере привитой комнатной мухоловки Муниш продемонстрировал ей то, чего она так желала для себя: прямо перед ней – на чайном столике в гостиной старая мухоловка-паразит захватила другую, молодую. Ее сердечный клубень оплел и поглотил сердечный клубень жертвы.
Миссис Браун не поверила собственным глазам. Ну а этот таинственный профессор сказал, что у него есть средство для подавления прожорливости гаусторий. Разумеется, она спросила, что он хочет взамен, и тут же приняла его условия. Это была выгодная сделка – профессор Муниш предложил избавить ее от того камня преткновения, который долгие годы порождал свары и конфликты в этом доме.
У миссис Браун появилось то, чего ей так недоставало. Оставалось найти подходящую жертву. И вскоре она нашлась.
Когда Китти рассказала бабушке о своей новой подруге, старуха поняла, что это именно тот человек, которого она так долго искала. На чаепитии ее надежды оправдались: молодая, красивая, сильная… Захватив Полли Трикк, она должна была не просто вернуть себе утраченное – ей предстояло приобрести нечто новое…
Миссис Браун даже сглотнула от предвкушения. До того, как семя Праматери разрастется в полноценный сердечный клубень, оставались считанные часы. И тогда она откроет этот футляр, введет себе микстуру Муниша и захватит Полли Трикк, срастется с ней, станет ею… И по-новому взглянет в это зеркало. Без омерзения, без желания тут же отвернуться, без…
Додумать миссис Браун не смогла. Ее мысли прервали.
– Что?
Она вдруг почувствовала.
Спазм.
Но не свой.
Миссис Браун задрала голову и пораженно распахнула рот.
– Праматерь…
А затем дом вздрогнул. Мебель в спальне чуть подпрыгнула, гардероб накренился, а люстра над головой закачалась, сбрасывая с себя комья пыли.
– Нет… – в отчаянии прошептала миссис Браун. – Не-ет, только не сейчас…
Она поднялась на ноги и двинулась в коридор. С каждым шагом она ощущала нервические судороги внутри стен. Ощущала невидимые токи, проходящие сквозь дом, от его основания и до чердака. Голова закружилась…
Держась рукой за стену, миссис Браун пошла по коридору. У лестницы, ведущей на чердак, она остановилась. И зажмурила глаза.
– Что с тобой? – шевельнулись сухие старческие губы. – Что произошло?
Но Праматерь не ответила.
Миссис Браун чувствовала, как бурлят соки, как сотрясаются и дрожат самые мелкие волокна, как шуршат листья, и это шуршание с каждым мгновением превращается во все нарастающий шепот.
Праматерь вышла из своего полусна! Что-то пробудило ее!
Нужно было срочно вернуть ее обратно, успокоить, пока не случилось непоправимое…
– Поговори со мной! – закричала миссис Браун.
Праматерь игнорировала. Откуда-то сверху донесся скрежет, словно кто-то тянул по полу ржавую железную кровать, с потолка отвалился и упал кусок штукатурки, ткань обивки стены с треском отделилась и в нескольких местах провисла уродливыми карманами.
– Праматерь!
Миссис Браун, задыхаясь от ужаса, поставила ногу на ступень, и тут дверь квартиры, сорвавшись с петель, с грохотом вылетела из короба, вырванная чьей-то рукой.
Миссис Браун обернулась и обомлела. На пороге стоял тот, кого там быть попросту не могло.
***
Дом вздрогнул.
По стене проползла извилистая трещина, и гвоздь, дрожа и проворачиваясь, начал выбираться наружу.
Висевший на нем портрет мистера Карниворри сперва накренился, а затем рухнул на лестничную площадку.
Через весь дом прошел порыв сквозняка, взметая пыль под ступенями. Раздался чей-то недоуменный возглас, где-то хлопнула дверь. А на сводах холла на первом этаже зашевелились лозы растения.
Листья зашелестели-зашептали. Из глубины висящего под потолком зеленого кокона прозвучал приглушенный ответ, и растение начало расплетаться.
Слой за слоем лозы отступали, будто раскрывая жуткую утробу, и в какой-то момент из нее выпала бесформенная груда в темно-синей форме.
Констебль Шнаппер поднялся на ноги.
В его изломанной и искореженной фигуре лишь отдаленно проглядывал тот человек, которым он был прежде. Конечности торчали в стороны под неправильными углами, вывернутая шея лежала на плече, из разодранной кожи на лице текла зеленая кровь, а из прорех по всему телу выбивались побеги с заостренными бордовыми листьями.
И тем не менее он не ощущал ни боли, ни даже каких-либо неудобств.
Нетвердой походкой, издавая при каждом шаге хруст, констебль подошел к постаменту со Скверлум Каберботам и одним движением сорвал футляр.
– Дыши… – вырвалось хриплое из горла Шнаппера, и цветок распрямился на стебле.
Скверлум Каберботам сжал бутон в комок, а в следующее мгновение его багрово-рыжие лепестки резко развернулись, и в воздух вырвалась туча светящейся пыльцы. А затем еще одна и еще одна. Темный холл заполнился ею и осветился.
Цветок дышал так яростно, словно впервые в жизни. Порция за порцией он выплевывал пыльцу, раз за разом стягивая и расправляя бутон. Его стебель исходил спазмами, как человеческое горло.
Пыльца оседала на мундире и лице констебля, застревала в волосах и усах. Шнаппер открыл рот и вобрал в себя сноп рыжих искр, а затем развернулся и, покачиваясь, двинулся к выходу из подъезда. Подойдя к двери, он распахнул ее и вставил железный крючок в петлю на стене, чтобы дверь не закрывалась. Облака пыльцы потянулись на улицу, смешиваясь с туманом.
Шнаппер стоял и, словно в каком-то полусне, глядел, как крошечные огоньки замешиваются с мглой, расползаясь все дальше от дома. Легкий порыв ветра коснулся лица констебля… Ветер… он сделает все остальное… Вскоре пыльца достигнет домов на улице Флоретт, проникнет в подъезды и квартиры, заберется в гостиные и спальни. Никто не спасется…
Дом содрогнулся в очередной раз, уже сильнее.
Шнаппер развернулся и пошел к лестнице. Скверлум Каберботам продолжал исторгать пыльцу, и вскоре в холле уже почти ничего нельзя было разобрать из-за заполонившего его светящегося облака.
Констебль пробирался в этом колышущемся мареве. Проходя мимо постамента, он задрал голову – удерживавшие его совсем недавно лозы заползали в широкое черное отверстие в потолке, прежде скрытое пологом из листьев. Они втягивались в трубу, проходящую сквозь весь дом. Стены холла задрожали, покрываясь расползающимися трещинами. С грохотом рухнула стоявшая у лестницы вешалка. Праматерь сбрасывала оковы сна…
Шнаппер двинулся вверх, преодолевая ступени на вывернутых ногах, держась за перила сломанными пальцами. Лежавший на лестнице портрет домовладельца треснул под его башмаком, но он этого даже не заметил.
Двери некоторых квартир были открыты. Из темноты прихожих выглядывали бледные перепуганные лица. Жильцы не понимали, что происходит. Они его сейчас не заботили…