а-то подавали за семейным столом, будь то стаканчик доброго пива, отбивная или кофе, привезенные с родины. В первую очередь – человеческое достоинство, остальное не так важно.
Иногда – очень изредка – Томми удавалось забыть, что он в Афганистане. До тех пор пока на испытательном полигоне не рвались бомбы, не взлетали набитые солдатами вертолеты и оттуда, с небес, открывались ужасающие картины опустошения, груды мусора, разрушенные города и поселки.
– Я совершил страшную ошибку, Элен, – пробормотал он, глядя в потолок.
Из-за лекарств взгляд его словно остекленел. Синяков и царапин, оставленных марионеткой, видно почти не было. Его большие зеленые глаза беспокойно метались по палате не то от страха, не то из-за внутренней боли. Никогда прежде он не был так напуган. Ему было просто необходимо с кем-то поговорить.
Ларк стоял, прислонившись к стене. На похороны он заехал лишь на минуту, после чего незаметно улизнул. Он терпеть не мог похороны. Да и утешать был не особый мастак. К тому же утро выдалось на редкость суматошным: сперва Пол Джонс, потом эти ребята, а теперь еще «свой парень».
Он снял шляпу и положил на столик, где стояла тарелка с остывшей едой, к которой Томми так и не притронулся. Посмотрел на Элен. За эти дни она заметно похудела, лицо вытянулось, юбка свободно ерзала на талии туда-сюда. Элен сидела возле Томми, сложив на коленях руки и уронив голову. Ларк был уже стар и иной раз тупил; тем не менее даже он знал, какие чувства питает Элен к этому парню. Случалось, шериф над ней подшучивал. Да, он охотно признавал Элен как профессионала, однако полагал, что она не подходит для Томми. Сейчас он раскаивался в своих грубоватых шуточках: Элен от парня не отходила ни на шаг, ухаживая за ним как одержимая, и Томми с благодарностью принимал ее заботу.
– Но я ничего ей не сделал, – промямлил он заплетающимся языком. – Жизнью клянусь, ничего не сделал. Она была совсем еще девчонка. Хорошенькая такая. Жила неподалеку. Иногда… иногда она приоткрывала свое красивое личико, и мы за ней в шутку ухаживали. Таскали все необходимое ее братьям и сестрам. Братьев и сестер у нее хватало, и все голодали… Но в ту ночь ребята как с ума посходили. Даже не помню толком, как все произошло, с чего началась эта беда. Мы будто бы опьянели от горя. Невозможно описать, что это значит. Тебя будто жжет изнутри, и ты ничего не можешь сделать, чтобы как-то утихомирить это жжение. Никакие лекарства не спасают. Мы к тому времени потеряли многих ребят! Во время операции… посреди пустыни… Она так в меня верила…
Элен наклонилась к нему. Ларк кашлянул.
– Томми, но ты же не виноват.
– Нет, это не так. Я отвел ее к ним, я ее там оставил. С другими солдатами. Думаю, пусть она забудет ненадолго эту проклятую войну, познакомится хоть немного с нашей страной, узнает наши обычаи, наш гуманизм. – Он невесело хмыкнул и закрыл руками лицо. – Дети войны… Честное слово, я сам не знаю, как это началось. Она была рядом, а через секунду я потерял ее из виду. А потом услышал крики, мольбы о помощи. А ребята смеялись… Когда я добрался до их казармы, я уже на ногах едва держался. Чем бы я ей помог? Разве я мог спасти ее? О боже! – воскликнул он, не в силах сдержать рыдания. – Это был просто кошмар! Они ее насиловали! И все из-за меня! Ее глаза… как она молила о помощи… А я ничего не сделал! Они… они держали меня… Мне…
– Хватит, пожалуйста! – крикнула Элен. – Ты же сам понимаешь, что ничего не мог сделать. Раскаиваешься в грехах, которые не совершал!
– Но я позволил этому случиться!
– Ты был всего лишь ребенком в солдатской форме, мальчишкой, играющим в войну, – перебила его Элен.
Томми посмотрел на нее затравленно и испуганно. Ларк устало опустился в ближайшее кресло.
– Марионетка про это знала… Она заставила меня все пережить заново. Вернула в пустыню, в тот лагерь. И шепотом напомнила, что я ничего, ничегошеньки не сделал, чтобы помочь. Потому что я подлый трус! Вечная война… она признает только силу, уничтожая все вокруг… Я слышал, как стонали проходящие мимо люди, слышал плач посреди дорог, видел придорожные кладбища Джалалабада…
– Томми, перестань… – взмолилась Элен.
– Марионетки не существует, – сказал Ларк. – Это всего лишь инструмент в руках злобного духа. Когда-то твой прадед работал у него бригадиром. Неужто дед не рассказывал тебе историю Брайдел-Вейла? Наверняка ты про это слышал. Вот она тебя и преследует, Томми. Призрак использует твои страхи, промахи, слабости… Если бы он хотел, чтобы ты умер, тебя бы сейчас тут не было. Он хочет сломить тебя, свести с ума.
Томми вытаращил глаза и приоткрыл рот. Казалось, он сейчас закричит.
– Но ты не один, сынок. Кое-кто сейчас в таком же положении, что и ты. И таких немало…
– Брайдел-Вейл… – прошептал Томми, погружаясь в дремоту. Успокоительные наконец подействовали, и говорить ему было сложнее. – Точно. Там-то все и началось…
39
Мэри Энн стояла у окна, пока Джим и Алан готовились взяться за сад. По дороге домой с кладбища все соблюдали благоговейную тишину.
Рассказ Дэнни подорвал силы Мэри Энн, хотя в глубине души она чувствовала себя счастливой. Это как еще раз проводить усопшего в последний путь. Ее маленькая дочь, ее великая любовь, ее муж. Ее религиозность, всегда такая крепкая, такая нерушимая, несколько лет назад отошла на второй план. И дело не только в призраке, не в том, что ее покойная дочь явилась к своему лучшему другу, но и во всем происходящем. Кто бы мог вынести такое непосильное бремя? Видимо, она могла.
Да, много дней подряд нестерпимая боль разрывала ей сердце, полностью лишив какого-либо желания жить дальше. Но в этот момент она почувствовала себя сильной. Может быть, именно это ощущение силы помогло ей не пасть духом, услышав слова Алана о Викторе и его родстве с Люсьеном. Было бы ей легче, если бы сам Виктор во всем признался? Она не была в этом уверена, как и в том, что по какой-то причине муж намеренно скрывал от нее эту часть своей жизни. Но правда сама вырвалась наружу. Да, Виктор ее обманывал. Что ж, одним обманом больше, одним меньше, какая разница? Она поделилась этими мыслями с Аланом. Тот посмотрел на ее с сочувствием и любовью, а затем, прикрыв дверь, потихоньку поцеловал. В тот момент Мэри Энн не решилась признаться Алану в том, что ей было известно о развлечениях Виктора во время его отъездов. Но в глубине души ей хотелось сбросить с себя этот груз, к тому же доктор был полной противоположностью Виктора. Это было для нее важно, это помогло бы ей забыть прошлое вместе с бессонным ночами, проведенными в одиночестве.
За размышлениями она не заметила, как дочь вошла в комнату и выглянула в сад с неменьшим любопытством. Мэри Энн уже открыла рот, собираясь что-то сказать, но дрожащий голос Амелии заставил ее вздрогнуть от неожиданности.
– Нам нужно поговорить, Мэри, – она подошла ближе. – Прежде всего хочу обсудить это с тобой.
– Что ты имеешь в виду?
– Ничего особенного, не пугайся. Я лишь хотела помочь Роберту. Через несколько дней его сын переедет к нему, и мне кажется, если бы я с ними пожила там некоторое время, все было бы проще. Помогала бы с домом, ухаживала бы за Дэнни. У них было бы больше времени на общение, да и вообще всем вместе веселее.
Мэри Энн улыбнулась и посмотрела на Элизабет. С видом заговорщика девочка ушла на кухню, оставив сестер вдвоем.
– Ты в него влюблена, я угадала? Достаточно видеть, как у тебя блестят глаза, когда ты на него смотришь.
Амелия покраснела. Затем вздохнула и опустила глаза.
– Мне жаль его, Мэри. И не только из-за того, что он вынужден был молчать и терпеть год за годом. Я знаю, что эта ситуация очень непроста для него. Ему о многом надо поговорить с мальчиком, но день длинный, и, быть может, я помогу ему пережить трудные моменты.
Мэри Энн взяла ее руки в свои и с нежностью их поцеловала.
– Все будет хорошо, не беспокойся. Поговори с ним как можно скорее. Настало время подумать немного о себе, сестренка. Ты же знаешь, с нами будут Алан и Джим.
Несколько секунд сестры молчали, потом обнялись. Амелия вышла из гостиной, и вскоре Мэри Энн услышала, как она спускается по лестнице и выходит из дома.
Она отправилась на кухню. Элизабет стояла у стола и пила из стакана молоко, наблюдая за мужчинами в саду. Мэри Энн поморщилась, едва сдерживая улыбку: оба гостя были по пояс голые. Похоже, они о чем-то горячо спорили. Судя по тому, как размахивал руками Алан и хмурился Джим, указывая в угол сада ближе к решетке, речь шла о том, где именно копать и сваливать ли землю с одной стороны канавы или с другой.
– Если ты воображаешь, что мама не замечает, как ты смотришь на этого писателя, ты очень ошибаешься, малышка, – неожиданно произнесла Мэри Энн. Элизабет пожала плечами. – Я не собираюсь читать тебе проповедь, радость моя. Я лишь хочу, чтобы ты была осторожна и не забывала, что Джим рано или поздно уедет отсюда. – Девочка нетерпеливо посмотрела на мать и вздохнула. – Главное – будь благоразумна, Эли, – продолжила Мэри Энн. – Я не желаю, чтобы ты поступала опрометчиво или сделала что-то такое, в чем потом пришлось бы раскаиваться.
– Что, например?
– Для начала – смотри не влюбись в него.
Доброжелательность, с которой Мэри Энн всегда разговаривала с дочерью, сделала их отношения предельно доверительными. Любая другая мать принялась бы кричать и топать ногами, предположив, что дочка-подросток того и гляди закрутит роман с мужчиной старше, голос же Мэри Энн звучал спокойно и мягко.
– А если это уже случилось – или мне, малолетке, так кажется? – поинтересовалась Элизабет, не сводя глаз с Джима. – Я знаю, что с девчонками вроде меня такое иногда бывает. Это вполне нормально и логично.
– Ты никогда не была такой, как другие девочки, радость моя. – Мэри Энн задумчиво смотрела в окно. – Я всегда знала, что тебя притягивают люди постарше, тебе интересны их знания и опыт, тебе нравится разговаривать с ними. Маленькая, ты любила сидеть на коленях у отца, когда он бывал дома и приглашал гостей. Ты слушала, о чем они разговаривают. Тебе не было еще и пяти лет, а ты уже обожала общество взрослых. Могла подолгу сидеть в их компании с какой-нибудь игрушкой в руках, прижавшись к отцу и наблюдая за происходящим. Чуть позже стало ясно, что ты унаследовала от Виктора страсть к чтению. Просила ставить тебе диск со сказками или часы напролет просиживала с какой-нибудь книжкой или комиксом, слушая детскую музыку или историю о Спящей Красавице. Ты была необычным ребенком…