Люсьен повернулся к Джиму и вновь положил руку ему на плечо. Видение задрожало и исчезло. Вместо него Джим увидел огромную сцену, Люсьена, играющего на скрипке, других музыкантов, набитый зрителями партер… А вот и красавица Беатрис в жемчужном ожерелье. Улыбки, звон бокалов. Люсьен, целующий Беатрис. И вдруг налетел ураган: изображения замелькали, словно кадры незнакомого фильма, и рассыпались в мелкую пыль.
– Не пугайся, – сказал Люсьен: они приближались к какому-то строению, напоминающему маленькую часовню посреди леса, заросшего высокими могучими деревьями. Над часовней виднелся большой деревянный крест.
– Где мы?
– В потайном месте. Здесь я умер. Точнее сказать, родился.
Люсьен толкнул высокую дверь, на которой красной краской были начертаны сотни таинственных символов. За дверью обнаружилась группа людей, их лица скрывали багровые капюшоны. В центре перистиля виднелся столб, соединявший пол и потолок. Люсьен встал возле него. Чуть поодаль Джим заметил Магали. Ему показалось, что лицо у нее испуганное. Какой-то старик крепко держал ее за руку.
– Что это за столб?
– Потеау, – ответил Люсьен. – Космическая ось. По нему восходят молитвы, а лоа спускаются на землю.
– Надо же…
– Когда я вернулся туда, где провел свою юность, боль, ненависть и отчаяние из-за утраты всей моей семьи не позволяли мне жить нормальной человеческой жизнью. Магали отвела меня к священнику-оунгану. На некоторое время я пустился во все тяжкие: игры, безумства, женщины, алкоголь. Мне хотелось забыться. Я перестал быть собой, но именно это было им нужно.
– Но зачем?
Люсьен тихонько засмеялся.
– Бокор… – прошептал он. – Никто не владеет этой силой, потому что она слишком могущественна и опасна. Люди считают, что посвященные мужчины и женщины – обычные колдуны, черные маги, которые за хорошую плату могут кого-нибудь извести. Ничего общего с реальностью это не имеет: у бокора особый путь, одна его рука вершит добро, другая – зло. Все прочее – легенды. Я был сосудом, где скапливались запретные силы. Оунган собрался подвергнуть меня инициации. Но вмешалась Магали. Она заявила, что это опасно, что я особенный. Но он ее не слушал.
Три дня и три ночи подряд я просидел в крошечной комнатушке без света, людей и пищи. Там не было даже воды. Мне запретили разговаривать. Комнатушка была такой тесной, что несколько раз мне казалось, что я умираю: я задыхался, мне было страшно. Но от страха тело становится более чувствительным, и силы, которые нас окружают, влияют на нас сильнее. Я был так напуган и подавлен, что машинально нашептывал заклинания, которые раньше не знал. Бессмысленные слова, которые слышал много лет назад и давным-давно забыл. Тут-то я и вспомнил перекресток дорог и того старика. Наконец меня выпустили. Вымазали в свиной крови и заплясали вокруг меня под звуки барабана и какие-то свои чертовы молитвы, от которых мне было еще хуже.
Неожиданно Джим почувствовал прилив беспокойства, будто бы тоже очутился среди этих мужчин и женщин. Кто-то принялся натирать все его тело кровью. Застучали барабаны, стоявший перед ним юный Люсьен закатил глаза и начал подергиваться в такт музыке.
– Я был их сосудом, – продолжил призрак. – Но в глубине души никто из этих мошенников не знал, что именно должно произойти. Они спрашивали меня, кто я, но в ответ меня лишь скручивали судороги и непереносимый жар обжигал все тело.
– Назови свое имя! – крикнул один из людей рядом с Джимом.
Обнаженный юный Люсьен стоял на коленях, его руки упирались в лужу крови, а голову скрывали тела танцующих. Видение было ужасно, но, несмотря ни на что, Люсьен с ними разговаривал.
– Я – Джаб.
Послышался шепот и учащенное дыхание. Присутствующие отскочили в сторону, а разодетый в красную тогу священник вытаращил глаза и задрожал.
– Бака, – крикнул Люсьен. – Бабко, Люсьен.
Магали оттолкнула чьи-то руки, которые пытались ее удержать, и ринулась к Люсьену. Опустившись на колени, подняла его с пола. Глаза Люсьена по-прежнему были белыми, а тело блестело от крови. Он был похож на ожившего мертвеца.
– Три лоа. Три демона жестокости. Это они приманили ко мне демонов. А может, те сами захотели в меня проникнуть. Ни в чьи планы это не входило. Я должен был пройти инициацию, стать бокором и самостоятельно избрать роль, которую буду играть в общине.
Люсьен засмеялся. Можно было подумать, что призраку доставляет удовольствие наблюдать за этой сценой. Однако в следующий миг юный Люсьен ухватил Магали за шею и принялся душить. Люди закричали. Отшвырнув Магали к каменной стене святилища, он неуклюже поднялся с пола и закрыл глаза. Открыв их вновь, он улыбнулся.
– Они должны были исправить свою ошибку. Покончить со мной. В противном случае я бы принес им неисчислимые бедствия. Да, это по-прежнему был я. Всего лишь я. Но теперь со мной были три лоа, способные разнести вдребезги весь их мирок, привычный уклад жизни, все то, что было им дорого.
– Они убили тебя? – спросил Джим, и в голосе его слышалась искренняя печаль.
Люсьен кивнул.
– Да, живым мне уйти не удалось. Маленький бокор – это было слишком для их убогих умишек. Они думали, что сумеют контролировать церемонию, как делали это более двухсот лет, но духи ведут себя иной раз непредсказуемо… Их тупость была одной из причин: опасаясь молитв и заклинаний, которые старик лоа вложил в некую часть моего мозга, они превратили меня в то, что я есть. А потом я вернулся. Это и был мой путь, – он усмехнулся. – Уничтожить суеверия, к которым свелась древняя мудрость предков, покончить с фальшивыми колдунами, якобы подчинявшими лоа своей воле ради денег или славы. Сотни религиозных общин, созданных в корыстных целях. Это не было религией предков. Не таким видели предки духовный мир. Они призывали стать свободными, как в давние времена, когда люди боялись лоа, молились им и приносили жертвы, ища защиты, исцеления или убежища. Вуду – это не бизнес. И не цирк.
– Ну, хорошо. Предположим, ты вернулся. Но какое все это имеет отношение к Пойнт-Спириту?
– Я давил этих людишек одного за другим. Ты не можешь себе представить, с каким наслаждением я всматривался в их лица, искаженные ужасом. И это я уничтожил Магали. Не смотри на меня так, Джим. Потерпи немного – и все поймешь. С каждой смертью слухи о возвращении Люсьена становились все более настойчивыми. Магали с нетерпением ждала, когда же я наконец явлюсь и к ней тоже. Она готовилась принять любую судьбу. Но я так и не пришел, и ожидание поглотило всю ее жизнь без остатка. Оно иссушило ее. Я наказал эту женщину за все то зло, которое она мне причинила, но сохранил ей жизнь ради ее же добра.
Образ святилища померк, и Джим оказался перед домом Виктора Берри и Мэри Энн.
– Мы, духи, обычно спим или дремлем. После той кровавой оргии я чувствовал себя опустошенным. Все, чего жаждала моя душа, – это укрыться в своем доме, в единственном убежище, где я был счастлив с женой. Я провел там много времени, лежа на полу. По крайней мере так мне казалось, я же не был человеком. То, что для меня два дня, для тебя – двадцать лет, Джим. Проснулся я лишь с появлением Виктора. Он был одним из моих потомков. Я-то думал, они извели весь мой род…
– Но у твоего брата были дети, он оставил после себя потомство, – напомнил Джим.
– Его отпрысков трудно было назвать полноценным потомством. Они умирали один за другим. В них не было ничего от моей породы. И даже от брата. – Люсьен пожал плечами и горделиво поднял голову. – Надо заметить, я ничего не помнил о событиях, связанных с этим городом. Знал только, что пребывание в Пойнт-Спирите наполняет меня покоем, что это мой дом. Родилась Элизабет. Некоторое время спустя – Пенни. В ней уже тогда гнездилась болезнь. Ее клетки были поражены. Я видел смерть в этой маленькой девочке, когда ей было всего несколько месяцев. Я знал, какая судьба ее ждет. Я снова страдал. Страдал, как раньше. Когда я склонился к ее колыбели, на меня нахлынула память о прошлом. Я впал в глубокий транс, забыв вовремя исчезнуть, и ее мать меня увидела. На секунду взгляд Мэри Энн пересекся с моим. Я увидел в ней сострадание, любовь и печаль. В ее девочках текла моя кровь. Их человеческая природа связывала меня с землей. Клянусь, больше всего на свете мне хотелось вылечить больные клетки, но они разрушали мою малышку. У меня не хватило сил. Я не сумел ее спасти!
– Она очень переживала из-за дочери, – сказал Джим.
– В то время она еще не знала, что дочь больна. Пенни была младенцем. Мэри Энн переживала из-за мужа и его измен, о которых молчала. Иногда потихоньку плакала. И однажды я вспомнил, как меня предали. Вспомнил лесопилку, мою жену, обесчещенную теми, кого я любил. И тогда я узнал нечто, что до сегодняшнего дня было тайной.
После этих слов он вновь схватил Джима за руку. В лицо им подул ветер. Видение рассыпалось, подернулось туманом. Они перенеслись в современную квартиру. На низеньком столике стояли бокалы для шампанского, из-за приоткрытой двери доносились возбужденные голоса.
– Только от тебя зависит, готов ли ты видеть то, что я собираюсь тебе показать. Предупреждаю: то, чему ты сейчас будешь свидетелем, изменит судьбу многих людей. Что скажешь?
Джим в растерянности моргнул.
– Нет… ты не имеешь права лишить меня этого знания…
– Я всего лишь предложил тебе выбор, – улыбнулся Люсьен. Он поднял руку, указывая пальцем на дверь, и проговорил: – Итак, сейчас мы узнаем правду.
И тогда Джим его увидел. Высокий, стройный человек со светло-каштановыми волосами и зелеными, как у Элизабет, глазами – стоя лицом к двери, он наливал себе в бокал шампанское и, наполовину обнаженный, разговаривал с лежавшей в постели женщиной, едва различимой среди простыней.
– Вот оно, предательство… – прошептал Люсьен ему на ухо.
В это мгновение человек обернулся. Это был Виктор Берри. Молодая женщина приподнялась, чтобы взять протянутый бокал. Джим едва сдержал возглас изумления.
– Не может быть.