Амелия присела перед ним на корточки и положила руку ему на колено. Роберт выпрямился. Он дрожал, как дитя.
– Я полнейший невежда в том, что касается любовных признаний. Я столько лет ни о чем таком не думал, занятый только собой и своей работой, и этим… всем этим безумием… а теперь ты здесь…
Амелия не знала, что именно придало ей силы – собственное ли отчаяние, убеждение в том, что терять больше нечего, или его покорный, потерянный вид. Она поднялась с пола и страстно его поцеловала. Она всего лишь хотела, чтобы он замолчал: она не понимала ни слова из того, что он говорит. Роберт переживал гораздо сильнее, чем она, и этот факт необъяснимым образом наполнил ее энергией и решимостью. Он ее любит! Как горячи и одновременно влажны были его губы! Когда она наконец отстранилась, он выглядел как подросток на первом свидании. Она снова его поцеловала, на этот раз крепче. Он осторожно погладил ее лицо, а она стояла между его коленей, которые пылали, будто два факела: под тканью брюк она чувствовала трепет его кожи. Она вообразить не могла, насколько сложно будет Роберту признаться в своих чувствах, как труден для него малейший физический контакт. Он был как ребенок в облике взрослого. Но затем что-то будто бы в нем лопнуло, глаза засветились сверхъестественным светом. Эти глаза смотрели прямо на нее, и выражение их изменилось. Его грудь вздымалась и опадала – так взволновал его их чуть более близкий контакт. Амелия медленно отстранилась, однако Роберт с силой придвинул ее обратно, ухватив за затылок. Его глаза жадно обшаривали ее тело, будто отыскивая что-то в складках ее одежды.
– Если бы ты знала, какая ты прелестная… Если бы ты только видела себя моими глазами, видела такой, какой я видел тебя все эти годы…
Амелия затаила дыхание. Роберт ее поцеловал.
– Не уходи, Амелия… – бормотал он прямо ей в рот, покусывая ее губы. – Не уходи, а то я умру. Я этого не переживу. Я не смогу без тебя жить…
– Я никуда не уйду, Роберт.
Желание и тревога сводили ее с ума. Он долго не отрывался от ее губ, впиваясь в них все более страстно.
– Нет, не надо, прошу…
Он тоже поднялся. Подошел к кровати, заставив ее отступить на шаг, затем посмотрел так, будто не понимает или не сознает причину своих действий. Он по-прежнему дрожал, глаза его застыли. Амелия положила ладони ему на щеки. Она почти успокоилась.
– Я никуда не уйду, – повторила она.
– И завтра не уходи. И послезавтра… Никогда не уходи… Оставайся со мной навсегда…
Проговорив это, он опять яростно впился в ее губы.
45
Элен ненадолго отвлеклась, пока шериф и мэр обсуждали строительство павильона, который планировалось установить в центре площади. Ларк утверждал, что павильон слишком велик, ему возражал Юлиус, который пообещал всему городу, что будет установлена просторная сцена для музыкантов и газовые обогреватели в форме вертикально стоящих зонтов для поддерживания тепла, а также палатки с фастфудом для всех участников праздника. Это было последнее, что она уловила из их разговора, и единственное, что толком поняла. Слишком не терпелось ей вернуться домой, проверить, все ли в порядке с Томми, и, главное, спрятаться наконец от всей этой суеты. Сначала клиника доктора Фостера, затем участок, потом утренние звонки от одного из жителей города, клятвенно утверждавшего, что в дом проникли грабители, – все это коловращение казалось ей бессмысленным.
Каждый год, когда сентябрь подходил к концу, происходило одно и то же. Мэр из кожи вон лез, устраивая дурацкий праздник, который теперь не значил для нее ровным счетом ничего. А Ларка все это просто изматывало. Из окрестных городишек и поселков съезжалась публика. Люди охотно раскошеливались, чтобы посмотреть спектакль или послушать концерт. Как-то раз Юлиус даже привез цирк, и это вдобавок к аттракционам, народу пришло немерено, и городская казна изрядно пополнилась. Все это было очень важно, но в этот момент… в этот момент Элен ничего не волновало и тем более не интересовало.
– Иди домой, Элен, – бесцветным голосом проговорил Ларк, простившись с мэром. – С минуты на минуту подъедет Перкинс. Он займется звонками. Надеюсь, ночь будет спокойная.
Ларк неуклюже похлопал ее по плечу, на что Элен отозвалась благодарной улыбкой. В эти дни шериф будто бы забыл свой обычный сарказм и держался с ней куда более дружелюбно. Его взрывной темперамент заметно сдал, и вел он себя с ней уже не как начальник, а как родственник или друг.
Элен неуклюже поднялась. У нее затекло все тело, а штаны за эти дни стали велики и сидели мешковато.
– Поесть не забывай, – наставительно заметил Ларк. – Если что-то случится или у Томми будет еще один кризис, звони мне. А сейчас ступай домой. Не хочу, чтобы этот парень надолго оставался один. Не очень-то я ему доверяю.
– Все сделаю как скажете, – послушно ответила Элен. Ответным жестом дотронулась до шерифова плеча, взяла сумку и удалилась.
Перкинс стоял у подножия лестницы и курил, когда она закрыла за собой дверь. Он задумчиво смотрел на площадь, на металлический каркас будущего павильона, который воздвигали в том месте, где решено было установить сцену, на суету, царившую в это время в центре города. Сбоку вдоль тротуара стояли два припаркованных грузовика, а также несколько контейнеров с металлическими брусьями и палетами.
Перкинс смотрел на Элен рассеянно, а когда она спустилась по лестнице, махнул рукой и вздохнул.
– Каждый год одна и та же история, – язвительно проговорил он. – Надеюсь, три праздничных дня подряд хотя бы немного успокоят жителей.
– Я тоже надеюсь, – отозвалась Элен. Пахло свежей древесиной. Холод понемногу начинал спадать. На мгновение ей стало спокойно и хорошо. – По крайней мере по ночам не будет мерещиться, что ты на кладбище. Думаю, всем нам нужен этот праздник.
Перкинс пригладил свои редкие волосы и направился к лестнице. Элен зашагала к машине и, прежде чем сесть за руль, последний раз взглянула на металлический каркас и припаркованные грузовики.
– Увидимся завтра, Перкинс.
Тот в ответ улыбнулся и исчез за дверью участка.
Когда она подъехала к дому, в гостиной горел свет. В окне она заметила Томми. Он сидел в кресле перед телевизором. Войдя в дом, она остановилась на пороге: Томми дремал с пультом в руке, уронив голову на плечо. Сон отныне был для него освобождением, необходимой роскошью. Элен все еще стояла с сумкой в руке. Она вспоминала тот вечер, когда Томми появился у нее дома. Он сидел на трехместной софе, полуприкрыв глаза. «Я не был плохим человеком, – бормотал он. – Я ни разу никого не обидел. Я был мальчишкой, к тому же пьяным. И все равно это моя вина. Моя вина, потому что это я ее туда повел, потому что мне хотелось, чтобы девушка немного отдохнула в оазисе, где ей ничего не грозит». Он застонал от невыносимой скорби, и Элен ничем не могла его утешить.
– Томми, просыпайся, – сказала она, приближаясь к креслу. Из телевизора лился тихий ручеек голосов.
Томми поднял голову и растерянно осмотрелся. Затем выпрямился, покашлял, чтобы прочистить горло и выключил телевизор.
– Элен… – сказал он.
Потер глаза, тщетно стараясь приспособиться к яркому свету под потолком гостиной, и улыбнулся. Улыбка вышла невинной, почти ангельской и немного печальной.
Он посмотрел на Элен.
– Ты хорошо себя чувствуешь? Пойду приготовлю что-нибудь на ужин.
Томми кивнул, не сводя с нее больших печальных глаз. Она вновь спрашивала себя, как случилось так, что женщина, подобная ей – не слишком красивая, полноватая и совершенно запущенная в плане макияжа и всего такого, – влюбилась в парня, подобного Томми. Томми обладал достоинствами, которые оценит любая женщина: юность, дерзость, уверенность в себе, отличная физическая форма, связанная с его профессией, квадратная физиономия, высокие скулы, смелый, прямой взгляд. Парню удавалось сохранять внутреннее достоинство и неколебимое спокойствие даже в этой жуткой ситуации. На первый взгляд ничего выдающегося в нем не было, но твердость взгляда и неторопливость в движениях завораживали. Элен полюбовалась завитками каштановых волос, спадавших на лоб. Она положила сумку на стол и, усевшись перед Томми, уперлась локтями в колени и уставилась на него. Настоящий солдат, подумала она. Молодой воин, способный выстоять в любых условиях. Лишь эта чертова заваруха выбила его из седла, но и теперь он готов возродиться из пепла. «Да, я могу сдаться, – было написано на лице у Томми. – Иногда обстоятельства сильнее меня, но отныне я не собираюсь склонять голову и готов смотреть смерти прямо в лицо». Что ж, его время пришло.
– Что-нибудь случилось, пока меня не было?
Томми затряс головой и тихонько засмеялся. Рана в губе затянулась, и в целом вид у него был более приятный для глаз и чуть менее брутальный. Он указал пальцем в сторону коридора.
– Она там, – прошептал он. Слова словно застревали у него в горле. – Кажется, я не назвал тебе ее имя: ее звали Амира. Она была там, в дверях. Ничего не сказала, только улыбалась несколько часов подряд, а я старался на нее не смотреть, чтобы не испугаться.
– В коридоре? Тебе что, правда померещилась какая-то девушка?
Томми коротко кивнул.
– Потом снотворное подействовало, и я уснул, – продолжал он. – Но знаю, что она ко мне подходила. Когда я уже крепко спал, к моей щеке прикасались ее длинные холодные пальцы. Она хотела, чтобы я потерял контроль. – Томми нагнул голову и снова усмехнулся. – Она пыталась…
– Скажи, она что, умерла после той ночи?
– Она исчезла, а я вернулся в Америку. Много дней пытался ее найти, но было сложно иметь дело с местными после того, что произошло в лагере. Так я никогда и неузнал, жива она или нет. Хотя сейчас получается, что вроде как умерла. Да и не важно это, честное слово, Элен. Мозги у меня натренированы для самых разных ситуаций, и хотя история с марионеткой в плане самоконтроля – полный провал, я понял, с чем столкнулся, и отныне снова могу держать себя в руках. Пусть делает что хочет: ходит за мной, преследует, выскакивает из-за угла. Доктор Фостер сделал все анализы: я чист, как стеклышко. А вы видели, в каком состоянии я был.