Глава 18Дедукция
Остаток дня прошел как в замедленной съемке. Все гости собрались в гостиной, но не из желания составить друг другу компанию, а из опасений встретиться в коридорах дома лицом к лицу с убийцей. Он все еще гулял на свободе, этот мерзавец, и не было никакой гарантии, что до конца выходных он не выкинет какой-нибудь номер. Несмотря на предупреждения комиссара, Моро взял блокнот и начал писать статью, хотя и горько сожалел, что под рукой нет портативного «Ундервуда».
Каждые четверть часа или около того он читал отрывки вслух. Катрин Лафарг сочла текст живым и удачным. Генерал был возмущен непристойным поведением журналиста и пригрозил подать на него в суд, если тот продолжит упоминать его имя. Доктор Вотрен, более внимательный к форме, чем к сути, поправил несколько фраз, которые показались ему сомнительными с точки зрения грамматики.
Мадам Лафарг пила вино, листала журналы и мечтала, сидя на диване. Вотрен, вспомнивший художественные амбиции юности, поставил перед собой задачу нарисовать как можно более точный план первого этажа; он утверждал, что загадку убийства можно разрешить, если тщательно изучить дом. Генерал обнаружил в библиотеке первое издание рассказов Эдгара Аллана По в переводе Бодлера и принялся скептически перелистывать «Убийство на улице Морг», о котором Моро упоминал накануне.
Разочарованный, что на него не снизошло озарение, доктор Вотрен наконец оставил свой эскиз и сел рядом с Гранже, который перелистывал страницы так, словно книга ему сразу наскучила или, что еще хуже, сильно его встревожила.
– Что вы ищете на этих страницах, генерал?
Старый солдат не поднял глаз, но все же соизволил ответить:
– Сам не знаю. Книга меня заинтриговала. Я хочу знать, почему Моро упомянул о ней вчера.
– Я все слышу, генерал! – крикнул журналист с другого конца комнаты.
– А мне все равно! В ней ничего такого, что может нам помочь. Глупейшая история с орангутангом… Теперь я понимаю, за что не люблю фантазии. – Гранже закрыл книгу и наконец посмотрел на доктора. – Видите ли, Вотрен, я из тех, кого называют картезианцами. В этом преступлении не было никакого колдовства. Мы должны посмотреть на это дело как на математическую задачу. Я уверен, что разгадаю тайну раньше других.
– Если желаете знать мое мнение, я считаю, что убийство мог совершить только представитель низших социальных слоев.
– Вы так думаете?
– Спросите комиссара, он вам ответит: большинство преступников вообще нигде не учились. Преступность – это признак дремучести. Ландрю был сыном фабричного рабочего и швеи.
– И что он делал? Сжигал своих жертв в печи! Никогда ему не придумать такой загадки, как убийство в запертой комнате.
– Это правда, – согласился доктор Вотрен. – Но я все же поставил бы на слуг: Анри или повариху.
Генерал посмотрел на него с упреком.
– Подозревать мадам Валлен? Вы серьезно? Сомневаюсь, что она в жизни убивала кого-нибудь, кроме гусей и кур. Напротив, я полагаю, что убийца обладает интеллектом выше среднего. Возможно, он даже скрывает ум под какой-то личиной…
– А вы присмотритесь! Кто сказал, что Анри плохо скрывает ум?
Моро, подняв глаза от блокнота, вступил в разговор:
– Будьте последовательны, доктор. Вы утверждаете, что убийца – хам, но при этом воображаете, что Анри мог годами скрывать, что он – настоящий гений преступного мира! Парадокс…
Мадам Лафарг очнулась от задумчивости:
– Оставьте бедного Анри в покое. Никто не выбирает среду, в которой рождается. Слуги имеют право на наше безоговорочное уважение. Где бы мы были без них?
Доктор раздраженно пожал плечами.
– Меня все время мучает вопрос: если один из нас – убийца, то куда пропало оружие? После убийства мы не отходили друг от друга ни на шаг. Комиссар обыскал всех нас, обыскал кабинет, коридор и гостиную. Не мог же револьвер волшебным образом испариться!
Генерал задумчиво погладил кожаную обложку книги.
– Это простое соображение опровергает вашу теорию, дорогой доктор. Убийца – далеко не хам и не простак. На самом деле он, пожалуй, умнее всех нас…
Вскоре после шести вечера Рене Кожоль с треском опустил на рычаг телефонную трубку. Он долго беседовал со своим коллегой Буассонаром, а затем с молодым Люсьеном, который провел вторую половину дня в лабиринтах Центрального архива. Отдышавшись, он поспешил в библиотеку, где в огромном кресле дремал измученный бессонной ночью Форестье.
– Ты не ошибся! Отпечатки пальцев заговорили.
– Катрин Лафарг? – спросил Форестье, выпрямляясь в кресле.
– Откуда ты знаешь?
– Потом объясню. Сначала расскажи, что вы нашли.
Кожоль протянул комиссару лист бумаги, на котором была записана информация. Настоящее имя Катрин Лафарг – Ивонн Мерсье. Ее отец был владельцем парижского кафе. После того как ее соблазнил прокурор, Ивонн Мерсье несколько лет проработала в борделе на улице Сен-Сюльпис. В 1932 году ее арестовали за то, что она шантажировала клиентов, угрожая раскрыть секреты, которые они доверяли ей в постели.
– Вот почему ее отпечатки пальцев хранятся в нашем архиве. Однако обвинения против нее отозвали, а судебное разбирательство отменили.
– Почему?
– Одним из ее клиентов был Феликс Лафарг. Он часто развлекался с ней в борделе и не нашел ничего лучше, как влюбиться в нее до безумия. Настоящая сказка! Лафарг поднял свои связи, чтобы избежать суда, и сразу же попросил ее руки. Ивонн сменила имя, чтобы избежать скандала, придумала себе новую биографию… Из обычной развратницы она превратилась в одну из самых респектабельных женщин Парижа. Чего только не бывает!
– Как ты узнал?
– Я ничего не знал. Скажем так, у меня возникли некоторые подозрения. В этой женщине нет ни капли естественности. Вчера вечером она обвешалась драгоценностями с ног до головы, словно хотела поразить нас своим богатством. При этом была пьяна и явно приняла дозу кокаина. В ее речи то и дело звучали уличные словечки, совершенно неуместные для женщины ее положения. Вот я и подумал, что с ней что-то не так.
– Буассонар говорит, что хоть она и привела свою жизнь в порядок, но все равно не стала белой и пушистой: коллекционирует любовников…
Форестье заговорщически улыбнулся.
– Полагаю, что, не случись здесь убийства, Моро оказался бы в списке ее завоеваний. Видел бы ты, как она с ним заигрывала!
– Думаешь, это она шантажировала графа?
– Возможно.
– Но какой в этом смысл, если она и без того богата?
– Это деньги ее мужа. И даже если б он знал о ее приключениях, вряд ли дал бы ей достаточно на роскошную жизнь. Шантаж для нее – способ заработать немного на булавки.
– Но чем она шантажировала графа? Угрожала рассказать о его неприятностях в делах?
– Вряд ли она знала подробности… Что там нашлось на остальных?
Кожоль машинально взглянул на лист бумаги.
– На генерала – абсолютно ничего. Образцовый военный с незапятнанной репутацией. Медали, награды и все такое…
– Плоховато: слишком добродетельные люди всегда кажутся подозрительными…
– Вотрен, в свою очередь, скорее гуру, чем врач.
– Так предполагал и граф.
– Гонорары у него ошеломляющие. У него первоклассные состоятельные клиенты, которых он нашел в столичных салонах. Ходят слухи, что он выдает пациентам опиаты и другие подобные вещества, и не только по медицинским показаниям.
Услышав последнюю фразу, Форестье приподнял брови.
– А Феликс Лафарг случайно не в списке его клиентов?
– Об этом у меня информации нет.
Комиссар разочарованно вздохнул.
– А что насчет Моро?
– Живет в достатке, как и мадам Лафарг. Ведет расточительный образ жизни, ловелас, проводит время не в самых скромных компаниях.
– Ты видел его «Бугатти»? Чтобы купить такую машину, мне придется пять лет откладывать пенсию… Что-нибудь еще известно об этом журналисте?
– Два года назад он угодил в полицию после драки в игорном доме. Он провел ночь в вытрезвителе, но ни суда, ни разбирательства не последовало.
– Подключил связи, я полагаю.
– Он успел завести много полезных знакомств. Его статьи уже свалили двух министров… Он – бешеная собака, и власть имущие с ним очень осторожны.
– Из нашей четверки он больше всех знал о графе. И все же мне этот парень нравится. Он намеренно раздражает окружающих, но мне он по душе. А что насчет Анри?
Кожоль покачал головой.
– Ни арестов, ни досье. До того как попасть сюда, он успел поработать еще в нескольких местах, и всюду его хвалили. Если преступник Анри, то он взъелся на Монталабера за что-то определенное. Но у него было одно преимущество перед остальными…
– Ты намекаешь на то, что дворецкий знает этот дом и привычки хозяина как свои пять пальцев?
– Вот именно. В практическом смысле у него была возможность подготовиться к преступлению лучше, чем у кого бы то ни было.
– Из него вышел бы первоклассный актер. Ты видел, как он потрясен случившимся?
– Возможно, даже слишком потрясен. Несмотря на то что он провел почти тридцать лет в этих стенах, Монталабер был для него всего лишь работодателем.
Инспектор принялся обмахиваться листом бумаги будто веером.
– Что ж, – продолжил он, – учитывая обстоятельства, я полагаю, что пришло время побеседовать с мадам Лафарг.
– Нет. С доктором.
– С доктором?
Глаза Форестье блеснули.
– Я все больше убеждаюсь, что эти двое знали друг друга еще до приезда в «Дом трех вязов». И разговорить Вотрена нам будет гораздо проще.
Как и рассчитывал комиссар, доктор, не особо отпираясь, признал, что познакомился с мадам Лафарг задолго до предыдущего вечера.
– После убийства, – проговорил он, вытирая влажный лоб носовым платком, – я подумал, что это могут обратить против нас. Решат, что мы были сообщниками. Ведь мы первыми оказались у двери кабинета. Если б о нашем знакомстве узнали, никто не поверил бы, что это простое совпадение.