ку от Анси. Мы жили в больших зданиях, за очаровательной обстановкой не замечая их ветхости и отсутствия комфорта.
Хоть я и не получал никакого удовольствия от этой навязанной жизни в обществе, мне, по крайней мере, представилась возможность изучить ровесников. Я с легкостью перенял их язык и жесты, притворялся, что мне весело, стараясь не отличаться от окружающих. Пока все наслаждались беззаботной атмосферой летних каникул, я пытался понять своих сверстников, расшифровать тайну радости, с которой дети предавались совершенно бесполезным занятиям, навязанным нам: мы гуляли по лесу, искали сокровища, сидели по вечерам у костра… Весь этот маленький мир бурлил на сцене, а я был внимательным зрителем.
Однажды днем мы пошли на озеро купаться. Плавал я плохо, а вот безрассудства мне было не занимать, и потому я уплыл от берега дальше, чем следовало. Мне нравилось расширять границы возможностей, приближаться к опасности, только чтобы потом почувствовать удовлетворение от того, что я ее избежал. Издали, с берега, послышались крики. Я неистово болтал ногами и руками, пытаясь удержаться на плаву. Иногда мое лицо наполовину погружалось, и в ноздри попадала вода. В этот момент мне в голову пришла мысль – одна из тех удивительных мыслей, которые порой тревожат не на шутку: «А что, если я утону прямо здесь, прямо сейчас, не пытаясь выплыть?» На секунду я представил, что мое тело лежит на пляже, а вокруг кричат и плачут дети и воспитатели…
Мысли о собственной смерти вызывали во мне два противоречивых чувства: вязкий страх исчезнуть и болезненное увлечение небытием. Естественно, я ужасно боялся умереть, но в то же время мне хотелось утонуть, чтобы во плоти испытать мучительное ощущение смертельного погружения под воду. Как это случится? У меня начнутся судороги? Я потеряю сознание? Возможно, так меня искушал дьявол. Но факт остается фактом: я замер, и мое тело скрылось под водой и начало тонуть. Я задержал дыхание. Легкие у меня не слишком здоровые, поэтому я знал, что продержусь не дольше нескольких секунд. Моя жизнь вовсе не пробежала у меня перед глазами. Я знал, что умру, но не делал ничего, чтобы изменить ход событий.
Внезапно меня схватили за руку. Кто-то тянул меня на поверхность. Прошло несколько секунд, прежде чем я понял, что этот «кто-то» – мальчик из лагеря. Я забыл его имя, но вспомнил, что он хороший спортсмен. Откуда он взялся? Когда я плыл, то никого рядом не видел. Он просунул руки мне под мышки, чтобы тащить к берегу. Но, повинуясь рефлексу выжившего, который еще не верит, что спасся, я запаниковал и случайно ударил мальчика локтем в висок. Он закричал, и его голова скрылась под водой. Я обернулся и обхватил его руками за шею, цепляясь, будто за спасательный круг.
Затем внутри меня что-то произошло. Паники не было: я всплыл. Так почему же я удерживал голову своего товарища под водой?
Сильно оттолкнувшись ногами, он вырвался, и мы оказались лицом к лицу. Из его рта вырвалась струя воды и ударила мне в лицо. Пока он пытался перевести дыхание, я подтянулся к его плечам, чтобы снова увлечь под воду. Он сопротивлялся, но я под влиянием эйфории с необычайной силой сжимал его плечи и бил коленями в грудь.
Никогда не забуду чувство, которое испытал, когда тот мальчишка оказался в моей власти. Я мог пощадить его или убить, причем безнаказанно. Я прекрасно знал, что ничем не рискую. Его смерть назвали бы несчастным случаем: парень по глупости утонул в озере, пытаясь спасти попавшего в беду друга. Так и скажут.
Неизвестно, удалось ли бы мне осуществить эту роковую затею: как только я подумал, что мы остались одни, рядом с нами вынырнул воспитатель и спас мальчика. Меня охватило сильное разочарование: мерзавец помешал мне решить чужую судьбу.
Вызывать пожарную бригаду или скорую помощь не пришлось. Как только мы оказались в безопасности, на нас посыпались вопросы. Заговорив первым, я объяснил, что меня скрутило судорогой и что в панике я чуть не утопил своего друга. По глазам мальчика было видно, что он не верит ни единому моему слову. Однако возразить не осмелился.
До конца лагерной смены он ни разу со мной не заговорил и старался держаться от меня подальше. Если же мы встречались, я видел в его глазах страх. Он понял, что за внешностью двенадцатилетнего мальчика скрывается душа будущего убийцы.
Глава 10Исповедь (2)
Вскоре я понял, что эпизод на озере Анси был не случайным. В тот день в моей жизни открылась дверь, которая больше никогда не закроется.
Я думал, что реальность вернет мне те ощущения, которые я испытал в воде – в другой, волнующей форме, в самый неожиданный момент, – но ничего не произошло.
Если мое детство было тихим и томительным, то и взрослая жизнь была обречена стать такой же. Чем дольше я жил, безо всяких головокружительных приключений, тем упрямее во мне росло желание убить человека. Разумеется, у этого желания не было никаких рациональных мотивов – по крайней мере таких, о которых можно прочесть в колонке криминальных новостей. Не было ни жадности, ни ревности, ни страсти. Мой мотив был непонятен мне самому, я не мог разгадать его внутреннюю суть.
Именно в книгах я впервые обнаружил отголосок своего желания совершить убийство. В семнадцать лет я случайно купил у торговца подержанными книгами старый экземпляр «Короля без развлечений» Жана Жионо. Вечером, при свете лампы, я, горя как в лихорадке, жадно листал страницы этой книги. Восторг, который я так долго ждал, наконец охватил меня. Герои этой книги – убийца и капитан Ланглуа, следователь, – были не просто персонажами выдуманной истории; они были мной, а я – ими. Это были люди, измученные скукой и бездельем, ищущие любого способа отвлечься от заурядной жизни. Ни игры, ни любовь, ни дружба не могли отвлечь их от муки существования на этом свете. Чтобы преодолеть ее, им нужно было что-то особенное: первый совершил серию убийств, второй покончил с собой с помощью динамита, чтобы в один прекрасный день не превратиться в такого же убийцу. Эта книга стала не просто книгой, а зеркалом, в котором я увидел свой истинный облик.
В одном я был уверен: покончить с жизнью, как капитан Ланглуа, я не хотел. После неудачного самоубийства на озере я окончательно расставил все точки над i, и теперь у меня не было выбора: когда-нибудь мне придется совершить убийство. Почему я не сделал этого раньше? Почему я ждал столько лет? Полагаю, жизнь преподносила мне достаточно развлечений, чтобы отсрочить неизбежное.
Литература помогла мне. Книги показали героев, одержимых убийством: Раскольников в «Преступлении и наказании», Лафкадио в «Подземельях Ватикана», Тереза и Лоран в «Терезе Ракен», Мерсо в «Постороннем»… Каждая из них позволила мне пережить головокружение от преступлений.
Листая страницы, мне удавалось возродить, пусть и в ослабленном виде, те сильные эмоции, которые переполняли меня, когда я держал голову товарища под водой. Но чтение приводило и к ужасному разочарованию, потому что, какими бы яркими ни были эти истории, перевернув последнюю страницу, я оставался пустым и потерянным. Хуже того, книги разжигали во мне аппетит к запретному поступку.
Долгие годы в библиотеках и книжных магазинах я выбирал книги по единственному критерию: есть ли в сюжете убийца? Криминальных романов для широкой публики я избегал, ведь в них преступников рисуют грубыми мазками, и предпочитал тратить время на литературные шедевры.
Начитавшись книг, я начал писать. Подобно лекарству, освобождающему организм от продуктов жизнедеятельности, писательство стало противоядием от моих наклонностей. Свои первые страницы я написал еще подростком, но это были бледные подражания, которые я не сохранил. Хотя мой стиль не был лишен достоинств, я не мог найти ни одной темы, которую стоило бы изложить на бумаге. Вернее, страшась заглянуть в глубины своей души, я старательно избегал обращаться к единственной теме, которая меня действительно интересовала: к убийству.
Работа над первым романом, который я назвал «Исповедь», заняла пять лет. Дописал я его, уже работая преподавателем в университете. Книга получилась не без недостатков, но я очень ею гордился. Отправляя рукопись в издательство, я воображал, как получаю приглашение на съемочную площадку телешоу «Бульон культур» и скромно киваю в ответ на похвалы от Бернарда Пиво. К сожалению, вместо этого меня окатил холодный душ разочарования. В ответ я получил стандартные письма с отказами. Единственный отзыв от чистого сердца прислал редактор «Издательства де Креси»: этот мерзавец посоветовал мне «немедленно бросить писать, чтобы сохранить психику читателей относительно здоровой».
После этой неудачи я впал в депрессию. Надо сказать, что в то время я переживал сложный период: мой брак начал распадаться, а работа совершенно меня измучила. Мне нравилось выступать с кафедры и прививать студентам любовь к литературе – так возникала иллюзия того, что я не совсем бесполезен в этом мире. Однако уровень студентов, которые каждый год наводняли лекционные залы, приводил меня в отчаяние. Энтузиазм угас, лекции стали куда менее увлекательными, а склонность к художественным отступлениям привела к тому, что в один прекрасный день мне пришлось покинуть лекционный зал. Группа студентов пожаловалась декану, назвав мои лекции заумными и бредовыми.
Чтобы сгладить ситуацию, я организовал в университете одну из первых писательских мастерских. Моя все более ужасающая репутация не облегчила дело, но, поскольку я был готов преподавать этот курс бесплатно, мне предоставили помещение в полуподвале, неотапливаемое, больше похожее на чулан, чем на классную комнату. Какое право я имел претендовать на то, чтобы учить кого-то писательскому мастерству? Никакого, конечно, но три чудака, которые соизволили записаться на семинар, показали настолько посредственные способности, что жаловаться было бы наглостью.
Прислонившись к письменному столу и отвернувшись к окну, сквозь которое в класс лился тусклый свет, я слушал, как студенты читают мне чепуху, которую сочинили в своих тесных комнатах общежития. Потрясающее ощущение. Никогда прежде я не сталкивался с таким отсутствием таланта. Почему я решил продолжать? Возможно, хотел зациклиться на своих неудачах, встав плечом к плечу с другими бездарными начинающими писателями, которые, как и я, никогда не добьются успеха. Несомненно лишь одно: никаких чудес от этой мастерской бездарностей я не ждал.