– Прошу прощения?
– Это настоящее название «Дон Жуана»: «Наказанный распутник». Знаете, я провел детство в Риме. Мой отец был в некотором роде дипломатом. А мать опубликовала замечательный перевод «Божественной комедии». Итальянский для меня практически родной язык.
– Я читал об этом.
– Я был несправедлив к родителям. А потом их не стало, и я понял, как мало их ценил. Никогда не вините родителей в своих проблемах. Пообещайте мне, что будете более снисходительны к своим.
– Обещаю.
– Завтра я расскажу вам о своем детстве, если хотите. Разве не говорят, что именно в этот период происходит все самое важное? Это может вас шокировать…
– Вы имеете в виду «заинтересовать»?
– Разве я не так сказал?
Мне нужно поспать. Недолго, всего несколько минут. У меня такое ощущение, что даже в самые тяжелые минуты одиночества я не пил так много, как сегодня. Александр не только ничего не сделал, чтобы обуздать меня, но и оказался грозным сообщником.
Будит меня громовой голос статуи Командора:
Pentiti, scellerato! [23]
Я даже представляю себе адское пламя, которое вскоре охватит этого негодяя. Александр на месте, сидит напротив меня. Он смотрит на меня, но ничего не предпринимает.
– Александр, верите ли вы, что человек всегда несет наказание за дурные поступки?
– Не знаю. Полагаю, все зависит от того, насколько дурны эти поступки.
– Я говорю об ужасных поступках…
– Считается, что можно избежать суда человеческого, но не Божьего.
– Вы верите в Бога?
– Я агностик, месье. А вы?
– Раньше я не верил в Бога. Но теперь сомневаюсь. Когда чувствуешь, что конец близок, лучше принять меры предосторожности.
Dammi la mano in pegno! [24]
Последняя сцена оперы всегда вводила меня в экстаз. Но сегодня она приводит меня в ужас. Пойду ли я за статуей, если она протянет мне руку? Осмелюсь ли встретить свое возмездие?
È l’ultimo momento! [25]
Да, конец наступит. Я только надеюсь, что наступит он как можно позже.
По щекам стекает влага. Похоже, я плачу. Удивительно, какую власть имеет музыка над нашими душами…
– Фабьен?
– Меня зовут… Нет, ничего, я слушаю.
– Простите меня.
– За что?
– Разве вы не понимаете? Простите меня за то, что я украл ваш успех.
– Быть может, вы сделали это не нарочно…
– Конечно, нарочно! Я завидовал вам, и сейчас говорю об этом. Я помню, как я впервые прочитал ваш роман… О, я плакал, как плачу сейчас. Мне кажется, я никогда не читал ничего хоть отчасти столь же прекрасного.
– Мне очень приятно слышать это от вас.
– А вы должны меня ненавидеть! Никто не имеет права красть чужие творения!
– Не расстраивайтесь так, месье. Хотите еще выпить? Это вас успокоит.
– С радостью. In vino veritas, как говорится…
– Истина в вине, – переводит он.
– Хм… хорошо. Мне нравятся образованные молодые люди.
Поскольку я больше не могу поднять бокал к губам, он помогает мне. Заботится, будто мать, которая кормит детеныша. Он склоняется надо мной. Его лицо тонет в тумане. Я вижу лишь очки и всклокоченные волосы.
Chi l’anima mi lacera? Chi m’agita le viscere? [26]
Музыка выкручивает мои барабанные перепонки. Я трепещу всем своим существом. Доведенный до предела, Дон Жуан издает крик отчаяния, и ад разверзается пред ним. В гостиной снова наступает тишина.
– Я знал, что в конце концов ты вернешься…
– Правда?
– Да. Я знаю, что ты умер, но Командор тоже был мертв. Я очень сожалею о том, что сделал… Ты простишь меня, Фабьен?
– Если ваши сожаления искренни, конечно, я вас прощаю.
– Я никогда не говорил искреннее, чем сейчас, поверьте мне. Я так много лгал в жизни, так манипулировал людьми, чтобы получить желаемое… Не говоря уже о… не говоря уже о том ужасном убийстве, которое я совершил. Знаете, в конце концов я не получил от него такого уж большого удовольствия. Неподходящая цена человеческой жизни.
С приливом энергии я беру бокал и выпиваю его до дна.
– Я знаю, как загладить свою вину, Фабьен. И тогда вы больше не будете сомневаться в моих добрых намерениях.
– Как?
– Я верну вам вашу рукопись – это меньшее, что я могу сделать.
– Вы сохранили ее?
– Разве хватило бы у меня смелости уничтожить оригинальную версию вашего шедевра?
– Где она сейчас?
– В моей комнате, в глубине сейфа. Вместе с письмом, которое вы мне прислали. Я храню их как реликвии. А еще там… моя исповедь.
– Я не знал, что вы написали признание.
– Да, да… Я сделал все, что мог. Жду не дождусь, когда услышу ваше мнение. Полагаю, это лучшее, что я написал, ведь я переносил мысли и чувства на бумагу со всей возможной искренностью. Но… но мне нужна помощь. Не проводите ли вы меня в мою комнату, Фабьен?
– Конечно, я помогу вам.
– Вы так добры ко мне, и это после всех тех неприятностей, которые я вам доставил…
Он просовывает руки мне под мышки, помогая подняться. Я в таком состоянии, что с первого раза у него ничего не выходит.
– Двадцать девять ноль девять восемьдесят три…
– Что вы хотите сказать?
– Двадцать девять ноль девять восемьдесят три – это код от сейфа, на случай, если я не доберусь до комнаты. Это дата твоего рождения, Фабьен, разве ты забыл?
– Нет, месье, я ослышался.
– Мне не дойти – я пьян как сапожник.
– Вы дойдете! Постарайтесь.
Внезапно мне кажется, что я вешу целую тонну.
– Вы не оставите меня, Фабьен?..
– Почему вы спрашиваете?
– Мне показалось, что вы хотите покинуть этот дом. Что вам надоело жить со старым пьянчугой.
– Ну же, не надо так волноваться. Я останусь здесь столько, сколько потребуется.
Окончательно успокоившись, я позволяю Фабьену проводить меня до лестницы и помочь подняться по ступенькам. Я и не воображал, что все сложится так легко и просто…
Я утопаю в безмятежности. Быть может, я даже счастлив.
Глава 6Приманка
Пемполь, неделей раньше
Очаровательный отель, в котором они остановились, находился прямо в гавани. Из их смежных номеров открывался прекрасный вид на прогулочные суда. Идеальное место для отпуска или романтического уик-энда. Но Марианне Бельво было плевать на вид. Она проехала четыреста километров от Руана, взяв на неделю отпуск, не для того, чтобы отдыхать или наслаждаться видами.
На едва застеленной кровати лежали фотографии и документы – плоды неустанной охоты, кропотливой работы, которая уже давно вышла за рамки профессионального интереса и превратилась в навязчивую идею. На снимках, сделанных с помощью телеобъектива, был только один объект: Фабрис Арто. Вот он дома, на террасе, потягивает алкоголь из бутылки или стоит, нетрезво покачиваясь, на оконечности Гильбена. Другие фотографии, более старые, были сделаны в Париже в те редкие случаи, когда писатель покидал квартиру.
С ноутбуком, принтером и кучей папок гостиничный номер стал похож на штаб-квартиру полиции. Чтобы избежать любопытных взглядов и вопросов горничных, Марианна повесила снаружи на дверную ручку табличку «Не беспокоить».
Она как раз заканчивала последние приготовления, когда раздался стук в дверь. На пороге появился молодой человек двадцати одного года – темноволосый, с миндалевидными глазами, довольно симпатичный. Не дожидаясь приглашения, он стремительно вошел в комнату.
– Ну, что скажете? – спросил он, показывая новую стрижку.
– Минутку.
Марианна быстро достала из ящика маленького письменного стола фотографию Фабьена Лертилуа – последнюю, сделанную перед его самоубийством, – и сравнила портрет с лицом посетителя.
– Неплохо… – Она быстро провела рукой по волосам мальчика, растрепывая прическу. – Так даже лучше. Ты же не хочешь показаться чистюлей?
Затем полезла в сумочку и нащупала футляр, в котором лежала новая пара очков.
– Вот, примерь. Это нейтральные линзы, просто стеклышки – тебе должно быть удобно.
Он надел очки и посмотрелся в зеркало в прихожей.
– Нормально, но я не очень на него похож. Вы не смогли отыскать другую модель?
– Тебе не нужно быть копией Фабьена, это было бы подозрительно. Нет, всё в порядке. В таком подавленном состоянии, как сейчас, Арто наверняка будет потрясен, увидев тебя, и наверняка позволит войти в свою башню из слоновой кости. Тебе нужно обязательно его заинтриговать. Знаю, что спрашивала тебя об этом сотни раз, но ты и в самом деле уверен, что вы с ним никогда не встречались?
– Абсолютно уверен. Когда он бывал в «Трех вязах», я там не появлялся. И мама спрятала меня от журналистов, когда… ну, вы понимаете. Моих фотографий в прессе не было.
Встав перед ним, Марианна положила руки юноше на плечи.
– Ты готов, Антуан?
Он кивнул, не произнося ни звука.
– Я хочу услышать, как ты это скажешь, – продолжила она. – Если сомневаешься, еще есть время все отменить, понимаешь?
– Я готов, и у меня нет никаких сомнений. Мы ведь столько работали не для того, чтобы струсить в последнюю минуту, правда?
– Ты меня успокоил.
– Вы действительно считаете, что он клюнет на приманку? Чем больше я думаю об этом, тем больше нитей вашего плана вижу.
– Поверь, чем больше таких нитей, тем лучше. А если не получится, придумаем что-нибудь еще… – Майор отодвинула несколько фотографий с края кровати и села. – Хорошо, давай прорепетируем в последний раз.
– Марианна, мы вчера целый день репетировали! Я больше не могу.
– Знаю, знаю… Еще разок. Мы месяцами готовились к этому, но стоит чуть-чуть промахнуться – и всему конец. Сейчас ты во всем уверен, но как только выйдешь на сцену, поплывешь. – Она решительно кивнула юноше. – Начинай, я слушаю.
Молодой человек немного поворчал, но подчинился: