Я уже плелся ко входу в хижину, когда наконец-то оформилась мысль, которая не давала мне покоя последние пару часов.
- Эй, - окликнул я Гамаюн. - А как Игра называется?
- Игра-то? - птица лязгнула перышками, расправив и сложив крылья. - А Супербол.
Мои ноги приросли к земле.
Я слышал про Супербол. Все маги слышали. По легенде, изобрели его сразу после Распыления, когда каждый, попробовав первый раз запылиться, считал себя всемогущим.
Говорят, Товарищ Седой когда-то был чемпионом. Только он очень не любил об этом вспоминать...
Сев прямо в пыль, я обхватил голову руками. Я должен был догадаться! Говорят, летальных девять из одиннадцати - это норма. Остальные двое отделываются тяжелыми травмами...
Пять лет назад Игру запретили. По крайней мере, в цивилизованных странах.
- Бвана... - я поднял голову. - Вы знали? - Лумумба сложил губы трубочкой.
- А это имеет значение?
- Уже нет.
Я поднялся и побрел, куда глаза глядят.
Наверняка Лумумба тоже играл. И одно то, что он остался жив, говорит о мастерстве. А еще жестокости, безбашенности и беспринципности. Совсем, как у дракона.
Вот всегда он так. Талдычит о взаимоуважении, о том, что я ему друг, товарищ и почти что брат... А сам берет и выворачивает всё наизнанку. И ладно бы, хоть предупреждал - так нет, ждет до последнего, а потом заявляет, что так и было...
...С тех самых пор, как я был зеленым юнцом, неопылившимся новобранцем первого призыва...
Гасили мы вурдалаков в Сколково - они там в подвале пятиэтажки закусочную устроили. Меню: молоденькие девицы в ассортименте. Я там такого насмотрелся...
Так вот: придумал Лумумба сделать меня живцом. Наложил дивчачью личину, а мне даже не сказал. И всё бы ничего, но он это не вечером, перед выходом на задание сотворил, а еще утром, когда я на занятия в академию торопился... Меня потом полгода Ванессой дразнили. А ему что? Привыкай, говорит, юный падаван. С кем поведешься - от того и забеременеешь...
- Вань? - меня догнала Машка и, пристроившись рядом, взяла за руку.
На душе сделалось муторно. Ладошка у неё, как всегда, была замурзанная, липкая. Но такая жесткая, несгибаемая, что мне сразу стало ясно: капец нам в этой игре просто гарантирован. Она каждого чужого игрока как личного врага воспримет. Выпотрошит и набьет из них чучела прямо там, на поле... И как мы после этого будем доказывать, что наша сотрудница - не киллер-берсерк, привезенный в Африку специально, для охоты на местных магов?
- Вань, руку раздавишь.
- Извини. Я нечаянно.
Может, заколдовать её? Превратить в малый камушек, да и схоронить за пазухой, промеж других амулетов? А когда всё кончится...
- Ну чё ты такой кислый? - она дружески ткнула меня в бок. - Не ссы. Мы обязательно что-нибудь придумаем.
А глаза добрые-добрые...
Горизонт посветлел. Небо полыхало, как павлиний хвост, по нему, тоскливо курлыча, куда-то на юг тянулся клин розовых фламинго.
Раздался гулкий звон. Если б кому-нибудь пришло в голову отлить колокол размером с пятиэтажку, звонил бы он именно так. С соседней пальмы сорвалась туча крыланов и окатив нас гуано, унеслась.
Немного подождав и заключив, что прицельного ядерного удара не последует, мы, матерясь сквозь зубы, принялись чиститься. Машка вместо тряпочки приспособила мягкий банановый лист...
С неба рухнула птица Гамаюн.
- Эй, а чего это вы, словно в прорубь с дерьмом опущенные? Ладно, можете не отвечать. Сигнал слышали? Игра началась.
Глава 11
Глава 11
Маша
Дар убеждения у шефа был феноменальный. Ладно, я - за любой кипишь, кроме голодовки. Ладно Ванька. Как ученик, он обязан подыгрывать всем вытребенькам учителя. Но как Базиль убедил играть Сета - тайна сие великая есть.
Треп о какой-то там сделке, на мой взгляд, фигня. На то Сет и хозяин своему слову: захотел - дал, захотел - взял...
Словом, когда взошло солнце, мы оказались на поле, как одуванчики перед газонокосилкой. Такие же воздушные и хрупкие с недосыпу...
Поле было круглое, как блюдце. Или как громадное блюдо - дальняя кромка скорее угадывалась, чем виднелась. Покрывал его веселенький коврик зеленой травки.
- Вань, ты что-нибудь видишь? - подпрыгивая и вытягивая шею, я пыталась разглядеть плацдарм. - Вань, не стой столбом, подсади меня.
- Куда подсадить?
- Да себе на плечи, орех ты кокосовый... Мне тоже посмотреть охота.
Поворчав, что не нанимался таскать ворон и мелких рыжих вредин, он подчинился.
- Ну вот, теперь другое дело!
С высоты Ванькиного роста поле казалось не таким уж и громадным. Просто большим. Окружали его заградительные щиты, за ними подымались трибуны. Они расходились концентрическими кругами, как Мальстрем, и были забиты до отказа.
Черное курчавое море рождало впечатление, что где-то неподалёку обретается еще три-четыре Африки, всё население которых собралось здесь, на стадионе.
Море волновалось, скандировало речевки - звук грохотал, как прибой во время шторма. Хотелось тихо опуститься на травку, прикрыть голову и ползти в сторону кладбища...
А ворот на поле, сюрприз, сюрприз!.. Было сразу восемь штук. Нет, я не шучу. И не заливаю. И даже не приукрашиваю. Похожие на клетки для волкодавов, они были расставлены по окружности, на равном расстоянии друг от друга. Интересное кино... Значит, играть будут все команды сразу? И почему наша птичка забыла рассказать о такой мелкой, совсем незначительной детали?
Перед воротами стояли игроки. Справа от нас - гориллы. Ихний капитан даже помахал нам громадной лапищей. Слева - почти что люди. В настоящей спортивной форме, в шлемах с забралами, наколенниках и бутсах. И я говорю "почти", потому что, положив руку на сердце, были это совсем не люди.
Это были ящеры. Здоровенные такие тритоны с зеленой чешуйчатой кожей, раздвоенными языками и шипастыми бревнами вместо хвостов. Они во всю выпендривались перед публикой: делали стойки на руках, мгновенно собирали и разбирали пирамиду из собственных тел и крутили сальто.
Трибуны ревели.
Пигмеи стояли сразу за тритонами. Я еще подумала: - дяденьки-полицейские пришли следить за порядком. Но ошиблась. Дяденьки-полицейские пришли поиграть. В их руках не было привычных копий, зато имелись тяжелые на вид дубинки.
Внешне дяденьки-пигмеи тоже преобразились. Лица их, раскрашенные белыми точками, издалека напоминали посмертные маски. Те самые, что в перспективе украсят братские могилы других команд...
- Гамаюн, - позвала я. Ворона сидела на другом Ванькином плече. От птицы пахло нагретой смазкой и раскаленным железом. - Ты говорила, оружие запрещено.
- Это не оружие, - откликнулась птичка. - А спортивный инвентарь.
Я отвернулась, и посчитала до пяти. Очень хотелось скинуть вредную тварь на землю, разобрать на запчасти и прыгать на них, пока железные детальки не превратятся в труху...
- Почему ты нам не сказала? Об инвентаре, восьми воротах... Может, в последний момент выясниться, что играть надо тремя мячами?
- Ну...
- Короче, ты облажалась, Гамаюн. Не спорь. После таких проколов тебя точно сошлют. И даже не в Москву, а куда-нибудь в Сибирь, на лесоповал. Будешь своими байками лесорубов травить.
- У нас нет никакого инвентаря! - завизжала ворона. - И всё равно мы не умеем им пользоваться... Крылья, ноги и хвост - вот то, что нужно для победы.
- Еще голова, - пробурчал Ванька. - У нас она, как выяснилось, одна на всех. Да и та в Москве осталась.
Игру напарник не одобрял. Еще ему не нравились я, Лумумба, Гамаюн, Бумба, Сет и жара. Но больше всего ему не нравилась Африка.
Ваньке хотелось побыстрее раскрыть преступление. А потом вернуться в Москву и заняться скучными, рутинными делами. Такими, как зачистка Московского метро от упырей.
А солнце жарило по полной. Я сейчас реально поняла, что свет может давить, как мешок с песком. Причем песком, хорошенько прокаленном на сковородке... Засвистев невинный мотивчик, я принялась обозревать остальные команды.
И наткнулась на пристальный взгляд желтых, с синими крапинками, глаз. Принадлежали они строгой на вид тетеньке с высокой прической из косичек, одетой во всё белое.
На мгновение эти глаза закрыли собой весь мир. Широко распахнутые, гипнотические, они завораживали и затягивали в себя. В их глубине что-то вращалось... Голова закружилась, зеленое поле вдруг стало вертикальной стеной, а затем и вовсе перевернулось.
- Маша! Маша, очнись! - еле успела перехватить Ванькину лапищу, отведенную для удара по второй щеке.
- Тебе палачом работать не предлагали? - буркнула я, пытаясь языком пересчитать зубы. - Один узник - один удар. И хоронить не надо: скатали в трубочку, и на полку.
- Я думал, тебе плохо!
- Мне хорошо. Особенно, когда не расплющивают и не бьют по морде, - я потерла гудящую скулу. Синяк, наверное, до коленок доползет...
- Ну извини, что я о тебе беспокоюсь.
Громко засопев, напарник отвернулся.
Я закусила губу. Ну почему у нас так? Только я к нему приласкаюсь - тут же грубит, отталкивает. А если он ко мне льнет - я пинаюсь... "По полям, по дубравам, дружат Марья с Иваном..." Да что-то дружбы той - с воробьиный нос. Расстройство одно.
Сделав вид, что это я просто шнурки завязывала, я поднялась. Затем постаралась найти взглядом тетку. Как-то хитро надо к ней присмотреться, чтобы снова в обморок не загреметь...
А тетка-то и не думала прятаться. Стояла себе неподалёку и усмехалась. Красивая. Скулы высокие, как небоскрёбы в Москве, кожа - будто кофе с молочно-розовой пенкой... А повадки - как у трущебной кошки.
Вздохнув, я отвернулась.
Магов я навидалась достаточно. И сгорающих свечками однодневок, и пылающих газовыми горелками долгожителей... Вот Лумумба например, или товарищ Седой, могли погасить свет в комнате, просто подмигнув.
Эта тётка могла погасить целый дворец. Не моргая.
Рядом с тёткой-кошкой тёрлись двое подростков. Всё было при них: дреды до плеч, полосатые вязаные беретки и широкие клоунские штаны. Один дымил громадной козьей ногой, а другой, нацепив круглые черные очечки, вытянулся на траве - принимал солнечные ванны.