— И для работы дюз тут нет ничего необычного, — вставил Горелов. — В сущности, мы совершенно упустили из виду, что для нашего «Пионера» лед — это та же вода. И если бы не желание ускорить его освобождение, мы могли бы, не в обиду будь сказано товарищу Чижову, обойтись даже без его ультразвуковой пушки. Дюз и накала корпуса вполне достаточно, чтобы прожечь ледяную стену, как масло горячей иглой. Да вот, как видите, к нашему прискорбию, никто из нас не догадался о такой простой вещи. И я могу только поздравить себя и всех нас, что мы работаем на такой подлодке, как это чудесное творение советской техники, и под начальством такого находчивого и изобретательного капитана, как наш Николай Борисович! План великолепный, и нужно лишь скорее, немедленно приняться за его осуществление, чтобы не терять драгоценного времени.
Капитан, до сих пор сидевший неподвижно, с полузакрытыми, по обыкновению, глазами, на мгновение приподнял веки и бросил на Горелова быстрый, короткий взгляд. Уже в следующее мгновение он с тем же спокойным, бесстрастным лицом слушал старшего лейтенанта Богрова.
— Николай Борисович! — говорил старший лейтенант. — Дело так ясно и мнение командного состава подлодки настолько уже определилось, что, я думаю, можно было бы действительно перейти к получению ваших конкретных распоряжений о начале и порядке работ по реализации плана.
Капитан, однако, еще раз обратился к совещанию:
— Я очень прошу, если у кого-либо есть малейшее сомнение или хотя бы простой вопрос, заявить об этом.
Среди воцарившегося молчания неожиданно в каюту донесся приглушенный хор густых и низких мужских голосов. Как будто издалека неудержимыми победоносными волнами вливались в каюту величественные звуки «Интернационала».
— Что это? — посмотрел на комиссара капитан.
— Репетиция к сегодняшнему вечеру, — последовал тихий ответ.
— А! — проговорил капитан улыбаясь. — Вероятно, придется вечер отложить.
— Я думаю, что концерт, который вы организуете вместо этого вечера, доставит команде неизмеримо больше радости, — сказал комиссар.
Капитан кивнул ему головой и обратился к совещанию:
— Товарищи, позвольте считать, что ваше мнение о плане положительное. Возражений как будто не было.
— Правильно! Правильно! План великолепный! Ничего возразить нельзя! — послышались голоса.
— Отлично! — сказал капитан. — Итак, предлагаю к исполнению следующее. Товарищу Семину немедленно собрать всю свободную от вахты часть команды. Я сделаю ей сообщение о принятом нами плане. Сейчас полдень. После обеда, в тринадцать часов, старшему лейтенанту Богрову перевести подлодку и все механизмы в походное боевое положение. В четырнадцать часов, по авральному сигналу, всей команде быть на своих местах. Корпус подлодки держать «на парý». В четырнадцать часов десять минут подлодка под моим командованием приступит к повороту на зюйд. В дальнейшем руководствоваться моими распоряжениями. Объявляю совещание закрытым.
Полынья в айсберге оказалась очень узкой для семидесятиметрового «Пионера». Поворот подводной лодки носом на юг, к более узкой ледяной перемычке, начатый восемнадцатого июля точно в назначенное капитаном время, требовал большой осторожности и терпения.
Капитан стоял посредине центрального поста и, не сводя глаз с носовой и кормовой частей экрана, напряженно следил за медленными сложными движениями корабля. От усталости, такой естественной после непрерывной тридцатишестичасовой работы, на лице капитана не осталось и следа.
Вдохновенная работа над проектом, конец пассивного ожидания смыли все будто свежей водой.
— На одной сотой право на борт! На одной сотой задний ход! Стоп назад! Вперед на одной сотой! — следовали одна за другой тихие команды.
Пальцы лейтенанта Кравцова играли на клавишах, кнопках, рычажках и маховичках щита управления труднейшую симфонию разворота подводной лодки почти на месте.
— Стоп! Чорт возьми, — с веселой озабоченностью неожиданно промолвил капитан, — тут, пожалуй, не развернешься! А ведь мы в самой широкой части полыньи… Вот задача!
— Дюзы почти упираются в этот ледяной мысок, — сказал лейтенант, пользуясь передышкой и разминая свои почти сведенные от напряженной работы пальцы.
— Да, а на носу, почти у самой мембраны ультразвукового приемника, ледяной берег… Чорт его знает, что делать!
— Не послать ли Скворешню взорвать мысок?
— Возня с этими взрывами! Да еще так близко от подлодки. Уж лучше разрыхлить его ультразвуковой пушкой. Или — нет! Вот идея! Давайте устроим маленькую репетицию с накалом. А ну-ка, Юрий Павлович, поднять накал до тысячи градусов!
— Есть накал до тысячи градусов! Пятьсот… Шестьсот… — вслух отсчитывал лейтенант по пирометру поднимавшуюся температуру корпуса, — есть восемьсот градусов… девятьсот… есть тысяча!
— Так держать! Вперед на одной сотой! Право на борт на одной сотой! Так держать! Великолепно! Режет! Режет… Так держать… Так держать… Замечательно! Как масло ножом!
Лейтенант не в силах был удержаться, чтобы хотя краешком глаза не взглянуть на носовую полосу экрана. Он успел лишь увидеть полупрозрачные струи пара, стремительно вырывавшиеся кверху из-под носа корабля, и медленно уходившую налево темную массу, льда, нависавшую, как козырек. Раскаленный нос легко и уверенно выжигал в ледяном берегу полыньи широкий жолоб, прочищая себе путь направо. Еще минута — и подводная лодка очутилась в свободной воде, носом к югу.
— Стоп! Что скажете, Юрий Павлович, а? — весело спросил капитан. — Удачная репетиция?
— Замечательно, Николай Борисович! — воскликнул лейтенант. — Пройдем, как по маслу! Обязательно пройдем!
— Кажется, с сегодняшнего дня из нашего лексикона исчезло слово «лед» и заменилось «маслом», — улыбнулся капитан. — Когда мы окажемся по ту сторону айсберга, я внесу эту поправку во все свои словари. Ну-с, Юрий Павлович, к делу! Вперед на одной сотой!
Подводная лодка медленно скользила на глубине сорока метров, приближаясь к южной ледяной стене.
Через три минуты во всем корабле почувствовался легкий толчок, содрогание, мгновенная остановка.
Подавшись слегка вперед, в позе необычайного напряжения, капитан стоял посредине рубки, не спуская глаз с экрана и прислушиваясь к тому, что происходит впереди. Темная масса льда медленно, едва заметно продвигалась по передней части экрана мимо мембран ультразвуковых приемников, расположенных на носу корабля. Корпус его содрогался в мелкой, почти неощутимой дрожи под давлением работающих дюз.
— Поднять накал до двух тысяч градусов! — отдал команду капитан.
Уже на полутора тысячах градусов дрожь прекратилась. На двух тысячах градусов движение темной массы на экране ускорилось и достигло одного сантиметра в минуту. Сопротивление льда совершенно не ощущалось.
— Вперед на пяти сотых!
Подлодка заметно двинулась вперед. Снаружи в пост управления проникло низкое протяжное гудение.
— Что это? — быстро спросил лейтенант, оглянувшись на капитана, который продолжал неподвижно стоять посреди поста.
— Лед и вода превращаются в пар при соприкосновении с накаленным корпусом, а пар устремляется в узкую щель между корпусом и льдом… — последовал ответ и за ним новая команда: — Вперед на одной десятой хода!
Гудение за корпусом усилилось, сделалось выше и тоньше, как голодный волчий вой в зимнюю ночь.
Капитан внимательно следил за экраном.
Подводная лодка медленно, но упорно вгрызалась в лед. Корпус ее уже почти на пять метров проник в ледяную стену.
— Вперед на пятнадцати сотых! — вновь прозвучала команда.
Движение подлодки немного ускорилось, но волчий вой за обшивкой превратился в резкий, пронзительный свист. Опять почувствовалось содрогание корпуса. Лед не успевал таять. Часть давления дюз была лишней и расходовалась на сотрясение корабля. Надо было дать и этой части возможность работать полезно.
— Подготовить носовую пушку! — послышалась сквозь свист громкая команда капитана. — Звук! На полную мощность!
Гармоничное гудение гигантского оргáна наполнило корабль, борясь с пронзительным свистом за оболочкой судна. Ультразвуковая пушка вступила в работу, разрыхляя лед впереди и этим ускоряя его таяние. Ее лучи захватывали пространство большее, чем окружность подлодки в самом широком ее месте. Диаметр тоннеля увеличился, увеличилась щель между корпусом корабля и ледяными стенами тоннеля, пар получил свободный выход, и свист прекратился.
Пушка работала великолепно. Аморфная масса, в которую она превращала лед, таяла, мгновенно превращаясь в пар, не дожидаясь даже прикосновения раскаленного носа подводной лодки. Теперь уже пар, а не лед, становился препятствием для дальнейшего увеличения скорости корабля. С огромной силой пар сопротивлялся кораблю, словно подушка, сжатая доотказа. Он стремительно несся назад вокруг корпуса подводной лодки, обжигая своим дыханием ледяные своды тоннеля, расплавляя их и еще более увеличивая его размеры. Огненно-красный нос корабля висел в пространстве, наполненном упругим газом, лишенный уже опоры воды. Вокруг «Пионера» началась новая яростная схватка — между паром и водой. Выжимаемый упорным продвижением подводной лодки, пар с неистовым напряжением гнал воду из тоннеля, ища себе выхода наружу. Под огромным давлением наружных водяных масс в полынье, бешено клокоча, вздуваясь в пене и пузырях, вода в тоннеле яростно сопротивлялась напору горячего пара. Корпус подводной лодки между тем углубился в толщу льда почти на восемь метров.
— Вперед на двух десятых! — послышалась сквозь гудение пушки команда капитана.
Это была предельная мощность, которая должна была довести продвижение подводной лодки до расчетной скорости — трех метров в час. Дальнейшее усиление работы дюз было бы бесцельно. Упругость и сопротивление пара возросли бы настолько, что оказались бы непреодолимыми для подводной лодки.
Круглый раскаленный таран, повинуясь команде, с равнодушным упорством полез вперед. Вода должна была еще немного отступить под новым напором пара. Подводная лодка медленно продвигалась, все дальше и дальше проникая в ледяное тело айсберга.