Историку не нравились рассуждения насчёт электричества и розетки. Он предложил пример из Ветхого Завета, который приводил Вейнтрауб со ссылкой на Книгу Эзры.
– Евреи хотели узнать, можно ли есть жертвенное мясо, – рассуждал Мунин. – Вариантов много. Можно есть, или нельзя есть, или можно с оговорками… Проблема в том, что вопрос исключительной важности; правильный ответ – только один, а идей по этому поводу – туча. Ведь людей много, и люди разные. Договориться между собой невозможно: кто-то всё равно будет недоволен, кто-то будет сомневаться… Доверить принятие решения даже самым умным – опасно. А вдруг ошибутся? Единственный выход – получить правильный ответ из Вселенной. Она-то находится в равновесии! То есть она гармонична, иначе всё давно рухнуло бы. Значит, пространство найдёт в себе и выдаст абсолютно правильный ответ на любой вопрос. Но для этого нужны Урим и Туммим с Ковчегом Завета…
– Нужен федиверзум, – вдруг сказал Одинцов.
Он уже успел пожалеть о своём недавнем выпаде в адрес Дилана Мэя. Старик вовсе не выжил из ума и говорил очень дельные вещи. Федиверзум устраняет границы для свободного обмена информацией. «Будущее не стелется перед нами, как дорога, – сказал Мэй. – Это наш собственный выбор, и до тех пор, пока мы не нарушаем законы Вселенной, мы формируем то будущее, которое хотим».
– Зеркало не нарушает законы, – согласилась Ева. – Оно по этим законам работает. Оно бесстрастно: хаос человеческих мыслей отражается в нём так же, как абсолют Вселенной…
Мэй говорил, что легче изобрести будущее, чем предсказать его. Мунин понимал это как разницу между владельцем и управляющим, о которой обмолвился во время выступления в Британской библиотеке. За спиной Ивана Грозного стояли предки – длинная вереница Рюриковичей, которые семьсот лет создавали Россию. Поэтому царь Иван считал себя хозяином страны, а выборного короля Стефана Батория – менеджером, которого наняли, чтобы управлять Польшей. Та же история с будущим: хозяин создаёт его сам, а менеджер лишь пытается предугадать, как будут развиваться события. Мэй прав, потому что первый получит именно то, что изобрёл, а второй наверняка ошибётся.
Еве пришли на ум слова Бориса, сказанные в гостях у Вейнтрауба. Бывший муж признался, что после развода ходил к психоаналитику, и тот научил его визуализировать желаемое. «Это работает! – уверял Борис. – Я очень хотел тебя увидеть, тысячу раз представлял себе нашу встречу, и вот – пожалуйста». Борису казалось, что в этой малой части он изобрёл своё будущее…
– Андроги`н, первый совершенный человек у Платона, помните? – говорил Мунин, в азарте навалившись грудью на стол и размахивая руками. – Адам существовал в полной гармонии со Вселенной, потому что сам был абсолютно гармоничен. А когда он разделился, гармония нарушилась.
Одинцову это напомнило про голографическую плёнку, которую можно резать снова и снова: изображение останется целым, но качество будет ухудшаться с каждым новым разрезом.
– В этом смысле очень показательна аксиома Коула, – заметила Ева. – Количество интеллекта – величина постоянная. Если интеллект сосредоточен в одном Адаме – он там абсолютно весь, целиком. А если обрезки распределить на миллиарды землян… Словом, я нам не завидую.
– Вот сейчас обидно было, – насупился Мунин, и Ева поспешила его утешить:
– Я не сказала, что распределение равномерное. Речь о том, что интеллекта не становится больше с увеличением числа людей. Сколько было при сотворении мира, столько и осталось. Интеллект Адама равен интеллекту всего нынешнего человечества. Смирись.
– Мэй говорил, что в библейские времена великие истины открывались простым пастухам, а сегодня их не понимают даже выпускники университетов, – напомнил Одинцов. – Значит, дело не в ущербном образовании. Просто народу с тех пор стало в тысячу раз больше, а интеллекта каждому досталось в тысячу раз меньше…
Мунин погрозил Одинцову пальцем.
– Не надо передёргивать! Мэй совсем другое имел в виду. Систему образования придумали ущербные люди, которым невыгодно растить кого-то умнее себя. Середняки хотят, чтобы все были середняками. А тех, у кого мозгов хотя бы как у пастуха времён царя Давида, система выдавливает… или вообще уничтожает.
Клара не встревала в разговор, но слушала, раскрыв рот, и стрекотала клавишами макбука. Собеседники по необходимости переходили с русского на английский. Когда Мунин в двух словах пояснял Кларе, о чём речь, или ей удавалось выхватить из потока речи термин вроде аксиомы Коула, – девушка спешно искала формулировку в Интернете…
…а троица шаг за шагом подбиралась к тому, как же всё-таки работало чёрное зеркало Урим и Туммим.
Одинцов, много знавший о Востоке, говорил про мудрость буддистов: мир – это сумма человеческих представлений о мире. Например, все думают, что небо голубое. Но если все подумают, что небо зелёное, – оно станет зелёным.
Ева говорила про авторов Кёльнского собора: они не предвидели будущее, они его изобретали. Грандиозный проект запустил ход и задал направление последующих событий на сотни лет вперёд. Многовековая людская суета была хаотичной только с виду: поколения строителей – от каменщика до императора – участвовали в абсолютно строгом, предопределённом процессе.
– Дилан Мэй был прав насчёт искусственного интеллекта, – говорил Мунин. – Это не умение быстро считать, а умение вытащить из Вселенной очередное знание. Заставить её развернуть ответ на нужный вопрос – и благодаря этому изобрести колесо, или готическую архитектуру, или что угодно ещё.
– А мы, значит, с вами – обрезки голограммы, – задумчиво сказал Одинцов. – Объединились втроём и чуть-чуть улучшили качество изображения.
Мунин возмутился.
– Ничего себе чуть-чуть! У нас всё видно, как на ладони! Правильно сделали, что объединились! – Он повторил мысль Евы, оброненную между делом в прошлых разговорах: – Потому что если разрéзать великую картину на миллион кусочков, можно в самых мелких деталях описать один кусочек, но такое описание не даст никакого представления обо всём шедевре…
– …а в нашем случае шедевр – это всё человечество, – кивнула Ева.
«Когда двое делают одно и то же, это не одно и то же», – цитировал Броуди слова древнего римлянина. А когда одно и то же делают сотни, тысячи и миллионы людей – это тем более не одно и то же, потому что люди разные. В поисках ответа на вопрос, который жизненно важен для всех, надо учитывать всех. Отражать и суммировать мыслеформы каждого – только так получается абсолютно правильный ответ.
– Я вчера не хотела говорить про передачу информации, потому что не помнила всего, что нужно, надо было почитать кое-что, – сказала Ева. – Информации нужен носитель, частицы или волны – это одно и то же. Носитель не может двигаться быстрее скорости света. Информация из глубин Космоса попадёт к нам только через сотни тысяч или миллионы лет. Но Урим и Туммим передают её мгновенно. А как? – Ева улыбнулась Мунину: – Это знание из Вселенной вытащили китайцы…
Нашлось экспериментальное доказательство тому, что мгновенная связь возможна, если она происходит без передачи частиц.
Квантовая система с нестабильной частицей – это ящик с кошкой Шрёдингера. Частица распалась – кошка мертва, не распалась – кошка жива. Пока ящик закрыт, для наблюдателя она жива и мертва в равной вероятности. Узнать точный ответ можно, только если открыть ящик. Система застывает: кошка оказывается либо живой, либо мёртвой. Открыли в первый раз – увидели, что кошка живая. Открыли во второй раз – увидели, что мёртвая. Открыли в третий, в четвёртый, в сотый… Чем чаще это происходит, тем чаще застывает система, и каждый раз кошка находится в одном определённом состоянии. Если открывать ящик очень-очень часто, – это практически то же самое, что открыть и больше не закрывать. Система застынет в том состоянии, в котором была в момент, когда ящик открыли в самый первый раз.
– И кошка… то есть частица как носитель информации уже не важна, – говорила Ева. – Важно только то, распалась она или не распалась. В первом случае света нет, это логический ноль, абсолютная темнота. Во втором – свет есть, это логическая единица…
Когда Ева забиралась в научные дебри, мозги у Одинцова быстро вскипали.
– Проще никак? – по обыкновению спросил он.
– Если частица никуда не летит, её скорость не влияет на скорость передачи информации, – сказала Ева. – А единица или ноль, свет или тьма, да или нет – это двоичный код, которым можно зашифровать всё что угодно и мгновенно передать по квантовому каналу. Так понятнее?
Мунин, покосившись на Клару, осторожно кивнул заодно с Одинцовым, а Ева добавила, что человеческие мыслеформы и сами люди связаны не потому, что непосредственно влияют друг на друга. Их связывают единые законы мироздания, нарушить которые никому не под силу.
– Любые физические явления, события, поступки, мысли – всё что угодно происходит из единой основы. Любое изменение в одной части Вселенной мгновенно изменяет все остальные части.
– Нет человека, который был бы как остров, сам по себе, – торжественно произнёс Мунин знаменитые слова Джона Донна. – Каждый человек есть часть материка, часть суши; и если волной снесёт в море береговой утёс, меньше станет Европа…
Это было похоже на пароль, и Одинцов закончил цитату, но без патетики:
– Я един со всем человечеством, а потому не спрашивай, по ком звонит колокол: он звонит по тебе… Получается, Вселенная через Урим и Туммим давала ответ, который не нарушал мировую гармонию. Например, запрещала есть жертвенное мясо…
– …или разрешала совать пальцы в розетку, – смилостивился Мунин.
58. Про тайну с продолжением
Разговор вышел долгим, и к этому времени уже стемнело. Над столами во дворе отеля зажглись уютные светильники. В переплетении ветвей фикуса вспыхнула россыпь лампочек. Одинцов глядел на их созвездие, щурясь от дыма сигареты. Мир определённо был един, и всё в нём было взаимосвязано. Даже дерево здесь появилось не просто так. Полтораста лет назад его посадил предок троицы – обладатель фамильного перстня и носитель древней тайны. А теперь фикус шуршал над головами трёх потомков барона, которые собираются вернуть эту тайну людям.