– Мы лучше. Когда рассекретим – физики будут головы ломать вместе со всеми остальными. Можешь попроситься в компанию. А пока пусть стоит, – твёрдо сказал Одинцов.
Пока мужчины препирались, Ева не выпускала зеркало из рук. Кончиками тонких пальцев она задумчиво гладила идеальную поверхность и разглядывала своё отражение в чёрном стекле.
– Можно, я его хотя бы подержу? – попросил Мунин.
Ева вручила ему зеркало и сказала:
– Я догадываюсь, зачем были нужны камни. Поверхность слегка вогнутая. Камни могут задавать кривизну. Это шаблоны. Вы же не слышали про теорему Мёнье?.. Тогда нет смысла объяснять подробности. Идём отсюда. Оно притягивает.
Мунин не мог заставить себя расстаться с зеркалом. Он искал повод подержать его хотя бы ещё немного.
– А я… Я тогда знаю, зачем у Джона Ди было второе зеркало.
– Зачем? – хором спросили Ева и Одинцов.
– Это заготовка. Тамплиеры увезли Урим и Туммим в Южную Америку. Они пробовали сделать ещё одно зеркало из подходящих кусков обсидиана. Экспериментировали, но без шаблонов ничего не получалось. Потом Джон Ди забрал зеркало и заготовку в Англию. Может быть, он рассчитывал получить шаблоны. Их же хранили родственники Ричарда Львиное Сердце – помните, Вейнтрауб говорил?.. Или надеялся обойтись без камней. Но у Джона тоже ничего не вышло. Поэтому второй чёрный круг так и остался декоративным.
Одинцов забрал у Мунина зеркало, поставил обратно в шкаф и запер дверцы на ключ.
– Вот так, – сказал он.
Компания выполнила задачу, заданную Вейнтраубом, а самодеятельности Одинцов не терпел.
Штольберг с сожалением отпустил Клару, и компания вышла во двор. Клара тут же принялась теребить Мунина:
– Ты же его трогал, я видела! Ну скажи, скажи: что ты чувствовал?
– Зеркало как зеркало… Каменное, – отводя глаза, сказал Мунин.
– А мне можно будет? – Клара обвела троицу умоляющим взглядом. – Я же археолог. Вы не представляете, что это для меня значит… Можно?
Одинцов тоже взглянул на компаньонов.
– Можно, конечно. Мы же пока никуда не уезжаем. Зайдёте через денёк с Конрадом Карловичем к Штольбергу документы посмотреть, сядете в кабинете – он же их выносить не даёт, – и возьмёте хоть зеркало, хоть изразцы, чтобы описания сравнить. Не проблема.
– Спасибо! – От полноты чувств Клара неожиданно поцеловала Одинцова в щёку, а Мунин спросил:
– И что теперь?
– Предлагаю проветриться, – сказал Одинцов. – Конрад Карлович, ты в прошлый приезд грозился нам экскурсию по старому Яффо устроить. Самое время.
– Сперва завтрак, – сказал расчётливый Мунин: шведский стол входил в стоимость номера.
Компания набрала еды на тарелки и расположилась под фикусом.
– Ты плохо себя чувствуешь? – заботливо спросила Клара у Евы.
– Нет, просто думаю. Есть ещё мысль насчёт камней Вейнтрауба. Я нашла кое-что. Камни могли быть минеральными гармонизаторами…
По словам Евы, у каждого минерала есть своя частота внутренних колебаний. Они способны взаимодействовать с человеком на волновом уровне. Резонансная терапия показывает, что у человека частота вибрационного тела – от пятидесяти до восьмидесяти гигагерц. Ближе к нижней границе обсидиан с частотой пятьдесят пять, большинство других ближе к верхней, а частоту выше, чем у человека, имеют разве что алмаз, янтарь и бирюза. Когда учёные доберутся до камней Вейнтрауба, выяснится, на какой частоте они излучали. Но если тот, кто оперировал с зеркалом, зажимал их в кулаки, – резонанс вполне мог способствовать получению наилучшего результата.
– Тогда понятно, почему на пекторали у первосвященника были разные камни, – заметил Одинцов. – Не потому, что цвет разный или ценность разная, а потому что разные частоты. Двенадцать разных колен Израилевых. Двенадцать разных частот, кому какая ближе…
– Слишком однобоко, – проворчал Мунин, уплетая завтрак. – Там наверняка целый комплекс причин, это же символика. Хотя частоты… хм… Почему нет? Кстати, если гид в Иерусалиме был прав, и камни подавали какие-то сигналы, они могли не мигать лампочками, а работать на своих частотах… – Он запнулся под внимательными взглядами компаньонов. – Ну, если свет – волна, то здесь ведь тоже волны, только невидимые… Я что-то не то говорю?
– Всё правильно говоришь, – с уважением кивнула Ева, и Одинцов очередной раз подивился сообразительности историка, который обычно бравировал незнанием физики с математикой…
…а ещё Одинцов подумал, что теперь самые большие опасности позади, а значит, пора восстанавливать отношения с Евой: она по-прежнему его сторонилась.
День обещал быть жарким. Компания не спеша брела по улочкам старого Яффо, глазея по сторонам.
– Можете выбрать любой ресторан, – сказал Одинцов. – Приглашаю вас всех, будем кутить. Да, если кто забыл, напоминаю, что завтра у меня день рождения… Конрад Карлович, у Шрёдингера твоего любимого тоже. С тебя тост про кошку.
– А точно! – оживился Мунин. – Файлы Зубакина должны были уничтожиться двенадцатого августа, и вообще всё должно было кончиться. Вот оно и кончилось.
– Не говори гоп, – дружески посоветовал Одинцов, но историк не унимался:
– Помните майсу, которую гид рассказывал? Когда человек мог исцелять больных, но всю жизнь потратил на подготовку врачей и больниц, а сам никого так и не вылечил… Это же про нас! Работаем только на будущее…
– Мы его изобретаем, потому что предсказать не можем, – без особой иронии откликнулся Одинцов, и Мунин замолчал…
…правда, ненадолго: вскоре он уже рассказывал спутникам про Яффо – самый старый город на планете, в котором четыре тысячи лет не прекращалась жизнь. Компания услышала и про красавицу Андромеду, прикованную к скале у здешнего берега, и про Иону, бежавшего из Яффо, но возвращённого в чреве кита; и про царя Соломона, получавшего через местный порт ливанские кедры для строительства Первого Храма; и про Александра Македонского…
Компания наслаждалась возможностью гулять без оглядки. Мунин продолжал играть роль экскурсовода. Увлекая спутников, он свернул с улицы Яфет в какой-то узкий переулочек, – и четвёрка оказалась в Абраша-парке. Там историк двинулся по дорожкам среди ухоженных зелёных лужаек с такой уверенностью, как будто ходил здесь каждый день. Он привёл компанию на холм, откуда хорошо просматривалось бирюзовое море в ослепительных солнечных бликах, и объявил:
– Прошу! Мост желаний.
Холм разрезáла надвое расщелина с автомобильной дорогой, изгибавшейся по дну. Через расщелину был перекинут узкий деревянный мост с высокими перилами.
– Обратите внимание на северный поручень моста, – подражая манере гидов, сказал Мунин. – Там закреплены бронзовые барабаны с двенадцатью знаками Зодиака. Древняя легенда гласит: если положить руку на свой знак, посмотреть на море и загадать желание, оно непременно сбудется. – Историк не удержался от смеха и, потеряв серьёзность, прибавил: – Эту древнюю легенду, насколько я понимаю, сочинили в местном отделе по развитию туризма. Так что желания насчёт денег загадывать бессмысленно, бюджета наверняка нет.
– Я Скорпион! – сообщила Клара и пошла по мосту в поисках своего знака.
Одинцов сочувственно взглянул на Мунина.
– Повезло тебе…
– Ничего, разберёмся! – бодро ответил Мунин, а Ева положила руку на бронзовое изображение Рыб.
– Ты же вроде Близнецы, – удивился Одинцов.
– От июля до марта девять месяцев, – сказала Клара, похлопывая барабан со Скорпионом. – А март – это Рыбы. До чего же вы, мужчины, недогадливые…
Одинцов нахмурился.
– В каком смысле?
Клара вскинула брови и подняла глаза к выгоревшему небу, а Ева, закусив губу, посмотрела на Одинцова сквозь навернувшиеся слёзы.
– В самом прямом смысле, – сказала она. – И что? Да, я очень устала, я плохо одета, мне тридцать восемь лет… и я беременна.
Мужчины от этой новости всегда шалеют, но реагируют по-разному. Ошалевший Одинцов сглотнул и сказал:
– Я вызову такси.