План рухнул, когда из-за холма навстречу вынырнула машина. Одинцов взялся за пистолет, но тут же убрал его в рюкзак вместо с кобурой. Он решил, что это ещё один патруль: с чего бы гангстерам ездить ночью с дальним светом?
Догадка оказалась верной, это был такой же патрульный «форд», как и у Одинцова. Его водитель сперва, как полагается, сменил дальний свет на ближний, но, подъехав ближе, снова включил дальний – и вдобавок целую люстру на крыше. Что-то им не понравилось: видимо, Одинцов заехал не туда или как-то не так повёл себя при встрече с коллегами. От яркого света он ослеп и остановил машину…
…а пограничники повели себя грамотно. Водитель с револьвером встал за распахнутой дверцей своего «форда» и взял Одинцова на прицел, а напарник пошёл вперёд. Над левым нагрудным карманом у пограничника сверкал золотом номерной жетон, справа на широкой планке читалась фамилия – Хантер. Оружие Хантера тоже смотрело в сторону Одинцова.
Одинцов сидел, не двигаясь и держа руки на руле, как положено в Штатах. Стекло водительской дверцы было опущено.
– Выйти из машины! – приблизившись, велел Хантер.
– Здесь раненый офицер, – сказал Одинцов. – Его надо в госпиталь…
– Выйти из машины! – гаркнул пограничник. – Медленно! Держать руки так, чтобы я видел!
– Офицер Хантер, ваш друг может умереть. Я тоже ранен.
Одинцов тяжело шагнул из машины на землю, сгорбившись и держа забинтованную руку неуклюже, чтобы не возникло сомнений в серьёзности раны. Рука действительно болела.
Хантер окинул его взглядом. Кроме довольно чистого бинта, каждый квадратный дюйм Одинцова был покрыт пылью после многочасового перехода в горах и кувыркания по земле. Грязная корка засохла там, где пыль смешивалась с пóтом и водой, которой Одинцов поливал голову. На скуле грязь облепила кровавую ссадину, а на щетине висела комками, превращая лицо в уродливую маску.
Пограничник толкнул Одинцова.
– Руки на капот, быстро! – опять прикрикнул он и вгляделся в распахнутую дверь салона. Там на пассажирском сиденье, завалившись вбок, скрючился раненый.
Одинцов послушно положил руки на капот и расставил ноги, а Хантер позвал второго:
– Рэй, у нас проблема!
Второй пограничник, названный Рэем, подбежал к машине, а первый уже вытащил наручники, чтобы сковать Одинцова, но на мгновение замешкался. Этого мгновения Одинцову хватило, чтобы локтем здоровой руки ударить Хантера под дых, лягнуть в голень и нанести ещё пару коротких ударов – болезненных и шокирующих, но без повреждений. В следующую секунду он уже поддерживал обмякшего беднягу, стоя у него за спиной, и упирался стволом отнятого револьвера офицеру в висок.
– У вас проблема, Рэй! – подтвердил Одинцов и велел: – Бросай пушку, или я вышибу ему мозги!
Рэй поколебался и нехотя бросил револьвер в сторону.
– Проблема в том, что ваш друг умирает, – продолжал Одинцов. – Его надо быстро везти в госпиталь. Наручники!
Рэй затянул браслеты на своих запястьях, по команде Одинцова выбросил ключ и забрался в отсек для задержанных, отделённый от салона решёткой. Хантер ещё не совсем очухался. Одинцов сам сковал ему руки и заставил занять пассажирское сиденье, чтобы поддерживать раненого, который теперь сидел между ними.
– Едем в Сан-Диего, – объявил Одинцов. – Через горы, мимо посёлков. Показывайте дорогу.
Он тронул машину с места, бампером отодвинул с пути встречный «форд» и прибавил газу. Рэй послушно выступал в роли навигатора. Спустя некоторое время, поняв, что грязный бродяга ему не угрожает, он спросил:
– Кто ты? – и после долгой паузы услышал в ответ:
– Человек.
Одинцов старался говорить невнятно, чтобы пограничники не запомнили толком голос и манеру речи; чумазое лицо в случае чего они тем более не опознают.
– А что ты здесь делаешь? – не отставал Рэй.
– Заблудился.
В былые времена спецназовцы называли это строчкой старой песни: он шёл под Одессу, а вышел к Херсону. Конечно, встреча с пограничниками была возможна, только случилась не так, как предполагал Одинцов, заставила изменить маршрут и нарушила его планы. Хотя – почему нарушила? Он двигался в нужную сторону, к тому же благодаря машине опережал график…
– Классно водишь, – заметил разговорчивый пограничник.
Одинцов и вправду показывал класс: немногие способны так лихо петлять по неизвестной дороге ночью в горах, да ещё с простреленной рукой. Камни веером разлетались из-под колёс машины и сыпались в чёрную пропасть, которая была всюду, кроме освещённого фарами пятна впереди. Хантер вжимался в кресло на особенно рискованных поворотах, а Рэя, который не сообразил пристегнуться, бросало в зарешёченном отсеке из стороны в сторону.
Большей частью дорога змеилась по гребням гор и огибала вдоль кромки заказник Отей Оупен Спейс. За ним Одинцов свернул на неприметную грунтовку, мимо которой наверняка проскочил бы без подсказки, и выкатился на Оупен-Лейкс роуд. Весь путь занял минут сорок.
В нескольких милях по трассе налево, к западу, лежал Сан-Диего; здесь уже можно было наткнуться на полицию. Одинцов повернул в сторону города, остановил пикап у обочины и велел Хантеру:
– Садись за руль.
Он взял у пограничника ключ, отпер наручники, пересел на пассажирское сиденье и подпёр плечом раненого. Отнятый револьвер в руке Одинцова напоминал Хантеру, что глупостей делать не надо.
Когда «форд» миновал озеро Лоуэр Отей, по сторонам потянулась уснувшая городская окраина. За придорожной парковкой с несколькими машинами Одинцов скомандовал Хантеру остановиться. Он рванул из автомобильной рации провод с микрофоном, вытряхнул патроны из револьвера, протёр его своей банданой и бросил оружие за спинку сиденья. Протерев руль и рычаги, Одинцов с рюкзаком под мышкой вышел из машины.
– Рэя освободишь позже, – сказал он Хантеру и отправил ключ от наручников вслед за револьвером. – Вот что, парни… Я не знаю, что произошло с вашим другом. Наткнулся на него случайно. Точно так же вы могли сами найти его и отвезти к врачам. А меня просто не было. О’кей? Это лучше для всех… Гони в госпиталь. И пусть ваш друг останется жив. Гони!
Одинцов захлопнул дверцу. Хантер тут же рванул с места и через несколько секунд привычно включил проблесковые маячки на крыше машины, хотя дорога была пуста. Мигающий огнями «форд» умчался к центру города, а Одинцов повернул в обратную сторону. Он не слишком надеялся на то, что пограничники скроют его участие в спасении раненого. Но сейчас они заняты, – значит, есть время до тех пор, когда полиция пойдёт по его следу. А офицер, даст бог, и вправду выживет…
Дойдя до припаркованных машин, Одинцов без труда угнал какую-то женскую малолитражку и проехал вдоль окраины Сан-Диего ещё километров пять к северу. Машину он бросил неподалёку от водохранилища Свитуотер, пешком вышел на пустынный берег, снял всю одежду и хорошенько выкупался, смыв с себя дорожную грязь. Рука болела, но терпимо.
После купания Одинцов наощупь сбрил щетину и переоделся в чистое. Пригодились шорты, купленные Родригесом, и кубинская белая рубаха: её свободные рукава скрыли серый влажный бинт с пятнами крови. Сделать перевязку было нечем – запас бинтов ушёл на раненого офицера. Соваться в ночную аптеку Одинцов не рискнул. Пограничники видели его со стрижкой, поэтому пришлось надеть парик: длинные волосы по плечам и выбритое лицо основательно изменили внешность.
Рюкзак с грязной одеждой Одинцов выбросил в ближайший мусорный контейнер из тех, что ранним утром увозят на свалку. В мусор отправились и керамические вкладыши – бронежилет навсегда превратился в обычную сумку-сосиску. Правда, выстрелы из дробовика местами изодрали кевлар в клочья, поэтому снова пригодился чехол, который маскировал сумку в аэропорту Канкуна. Лёгкий багаж выглядел пристойно, а сам Одинцов ничем не отличался от обычного туриста.
Из всего, что было при нём на выезде из Тихуаны, теперь оставалось только самое необходимое: смартфон с пауэр-банком, свежая футболка, несессер, деньги, документы, отнятый в Мексике пистолет – и туристское одеяло. Одинцов расстелил его под прибрежным кустом, улёгся, сунул сумку под голову и вполглаза подремал до рассвета.
Будильник смартфона блямкнул, когда в Сан-Диего было шесть утра. В это время на Восточном побережье уже девять, и Ева наверняка проснулась.
Можно звонить.
16. Про трёх уникумов
За минувшие несколько дней Ева извелась в ожидании Одинцова, но и времени даром не теряла.
Перед вылетом из Нью-Йорка она успела заехать на Седьмую авеню и в тамошних бутиках нанесла заметный урон своему банковскому счёту, зато теперь не чувствовала себя замухрышкой. С нею в Майами доставили чемодан с гардеробом, достойным ослепительной путешественницы.
Первые шаги на подиуме Ева сделала больше двадцати лет назад, и последние тоже остались далеко в прошлом, но за время научной работы бывшая модель не растеряла умения впечатлять мужчин. Вейнтрауб ждал её к ужину, и Ева вышла из гостевых апартаментов настоящей королевой.
Облегающее платье оставляло плечи открытыми, а разрез позволял любоваться умопомрачительными ногами. Стройности и длины им добавляли едва заметные туфли на тончайшем каблуке. Вечерний макияж и роскошные вьющиеся волосы, собранные в замысловатую причёску, довершали неотразимый образ.
Окинув Еву взглядом, Вейнтрауб шелестом сухих ладошек изобразил аплодисменты и заметил:
– Тебя стоило пригласить хотя бы ради этого зрелища.
– Большое спасибо, – благосклонно кивнула Ева. – После того как меня объявили мёртвой, особенно хотелось напомнить себе и окружающим, что я ещё жива.
Шпилька была предназначена Борису, которому Вейнтрауб разрешил остаться на ужин и переночевать в своём особняке. Бывший муж наговорил Еве комплиментов, но при первой же попытке расспросить её о вчерашних событиях Вейнтрауб заявил:
– Вам нет нужды знать больше, чем вы знаете. Я обещал обеспечить вашу безопасность, а чрезмерное любопытство ещё никому не удлинило жизнь.