to-va-rist-chi Вейнтрауб со смаком проскрежетал по-русски. – А сегодняшний ужин показался мне достойным поводом для того, чтобы откупорить пару бутылок… Видите, мадам де Габриак, сделка была абсолютно законной. И это касается каждого экспоната моей коллекции.
– При чём тут вино и реликварий? Вы же собирались рассказать про Урим и Туммим, – напомнил Мунин, в недоумении глядя на старика.
Вейнтрауб хищно улыбнулся.
– Я и рассказал. Дэнни вывез из Чехословакии камни вместе с вином. У него было разрешение. Контракт с правительством.
– То есть год возни с дипломатами, с контрразведкой и прочими – это отвлекающая операция?! – восхитился Одинцов. – Дэнни работал на вас и охотился не на ларец, а на камни?! И чехам платили вы, а не он?
Старик презрительно скривился:
– Откуда у него такие деньги… Ведь надо было ещё выкупить информацию про клад у самих Бофоров и заплатить им отступные. Сделка готовилась почти десять лет. Я использовал Дэнни втёмную. Нанял за комиссионные. Если бы он меньше болтал, реликварий вы бы тоже увидели в моей коллекции. Но я рискнул полумиллионом долларов и выбрал Дэнни именно за болтливость. Даже если бы его пытали, он мог выдать только ларец, а про камни узнал в последний момент, когда получил деньги на оплату контракта. И конечно, я не сказал ему, что это Урим и Туммим. Да он бы и не поверил… Вы ведь не поверили, хотя знаете намного больше.
– А как Урим и Туммим попали в замок? – не успокаивалась Жюстина.
– Узнаете, когда получите доступ к документам фонда, – пообещал Вейнтрауб. – Если коротко, их привезли с Ближнего Востока тысячу лет назад… Мадам, герцоги де Бофор ведут родословную от королей из династии Плантагенетов, как Ричард Львиное Сердце. Урим и Туммим передавали из поколения в поколение вместе с другими фамильными безделушками. Передавали как исторические артефакты, а не как священные реликвии. Нынешние де Бофоры не представляли себе, чем владеют, но я дал им за камни более чем достойную цену. Особенно если учесть, что за Бечов коммунисты не заплатили ни цента, а без моей помощи весь клад навеки остался бы в земле.
С этими словами старик в последний раз пригубил бокал и поднялся, сделав гостям знак продолжать ужин.
– Прошу вас, не спешите, – сказал он. – А я на сегодня достаточно поволновался и достаточно всего рассказал. Буду теперь ждать ответных откровений.
19. Про работу в удовольствие
Ночь на двадцать седьмое июля обитатели виллы Вейнтрауба провели разнообразно.
Мунин, воздавший должное старинному вину и ещё не вполне привыкший к смене часовых поясов, спал как убитый.
Хозяину дома перед сном пришлось не только вытерпеть более продолжительные, чем обычно, медицинские процедуры, но и получить нагоняй от врача – за невнимание к собственному здоровью: старик действительно переволновался.
Одинцов позволил медикам Вейнтрауба снова осмотреть и обработать раненую руку. Вернувшись к себе в номер, он принял душ и побрился, а ближе к полуночи постучал в дверь апартаментов Евы.
После долгого поцелуя Ева сказала:
– Ты сумасшедший. Хельмут ревнует меня всю жизнь и не знает, что я теперь с тобой…
– Уже знает. Раз ты меня впустила, всё ясно, – заявил Одинцов. – Завтра старику доложат. Не вижу смысла прятаться. Днём раньше, днём позже – какая разница?.. Слушай, он давно не мальчик, мы тоже не дети. Если бы ты была двухсоткилограммовым негром, другое дело…
– Дурак! – сказала Ева нежно.
– Дурак, – согласился Одинцов, крепче прижимая её к себе. – И сейчас ты увидишь, как я по тебе соскучился.
Ева соскучилась не меньше, и демонстрация затянулась до рассвета.
Жюстина тоже смогла уснуть только под утро. После того как Вейнтрауб оставил гостей в столовой, они уже без оглядки поговорили обо всём, что случилось за последнее время. И тут Жюстину ждали далеко не самые приятные сюрпризы. В какой-то момент она почти пожалела, что так неосмотрительно дала согласие работать на Вейнтрауба.
Рассказ Одинцова про то, как он за четыре дня умудрился попасть из российского города святого Петра в американский город святого Диего без визы, отнял немного времени. «Говори то, что думаешь, и не говори того, что знаешь» – замечательный рецепт для таких рассказов. Одинцов обошёлся без имён и профессиональных подробностей, а всю историю свёл в основном к туристическому походу через горы на границе между Мексикой и Штатами.
– Там Штаты по обе стороны границы, – проворчала Жюстина. – Официальное название Мексики – Мексиканские Соединённые Штаты. Знал бы ты, сколько у полицейских головной боли с такими туристами… А кто в тебя стрелял, если не секрет? В каких Штатах – в тех или этих?
Одинцов погладил повязку на руке и признался:
– По правде говоря, и там, и там. Наркобароны явно увидели во мне конкурента. Не знаю, как у них с бизнесом, но стреляют они хреново.
– Твоё счастье, – сказала Жюстина. – И не переживай за их бизнес. Дела у этих подонков идут слишком хорошо… Жертвы были?
– Ты же видишь, руку дробью задело, – невинным тоном ответил Одинцов, снова коснувшись повязки. – Хорошо, что я быстро бегаю.
Понимая, что дальнейшие расспросы бесполезны, Жюстина сменила тему.
– А почему вы все так спешили на встречу с Вейнтраубом? – спросила она. – Я же помню, что было весной. А теперь он говорит, что вы примчались по первому зову, и ему это ничего не стоило…
Вот здесь и начались действительно неприятные сюрпризы. Появление секретных документов КГБ, убийство Салтаханова, угроза жизни Евы, неприятности с российской полицией, нарушение Одинцовым подписки о невыезде – всё это сильно испортило Жюстине настроение. Однако прямой связи фонда Вейнтрауба с мрачными событиями не было, а косвенная связь просматривалась еле-еле – через Урим и Туммим. Вдобавок существование легендарных камней предстояло предать огласке лишь спустя неопределённое время, а их отношение к документам и убийству оставалось под большим вопросом: про это говорил только сам старик, да и то расплывчато…
Промучившись в сомнениях всю ночь, утром Жюстина принялась выполнять наставления Вейнтрауба.
– Берите моих юристов и выверните их наизнанку, – с ухмылкой сказал он. – Пусть докажут, что я не зря плачу им огромные деньги. Живыми не отпускайте!
Жюстина с головой ушла в работу над контрактом. Пожалуй, она и вправду была идеалисткой; про это упоминал старик, уговаривая экс-президента Интерпола возглавить свой Фонд. Но идеализм не отменял её здравого отношения к деньгам – и способствовал самому дотошному вниманию к каждой букве документов, которые предстояло согласовать и подписать. Следующие два дня Жюстины почти не было видно. Троица могла спокойно заниматься тем, чего ждал Вейнтрауб.
Еве, Одинцову и Мунину выдали макбуки с кодом доступа к облачному хранилищу файлов Салтаханова. Троица получила в своё распоряжение просторный кабинет на втором этаже дома. Впрочем, никто не возражал против того, чтобы они работали у бассейна…
– …или где угодно в пределах периметра, – сказал Штерн. – Мы отвечаем за вашу безопасность и рассчитываем на понимание.
– Похоже на домашний арест, – буркнул Одинцов, который в России ускользнул от куда более мягкого контроля.
Впрочем, здесь идти было некуда и незачем. Всё располагало к работе; охранники с мускулистыми лоснящимися доберманами на поводках лишь изредка попадались на глаза, а Штерн мог служить образцом любезности и предупредительности.
Обстановка здорово напоминала ту, в которой троица уже побывала благодаря Вейнтраубу. Только работать сейчас приходилось не на петербургском Каменном острове, а на американском острове Майами-Бич; студёный апрель сменился жарким июлем, и задача казалась если не более простой, то менее глобальной.
– С Ковчегом справились, и с этим справимся! – объявил Мунин, ныряя в исторические документы: это была его стихия. Глядя на него, Ева и Одинцов тоже погрузились в чтение.
Первые сутки Вейнтрауб не появлялся, чтобы самому отдохнуть и дать троице возможность освоиться с материалом. Наутро двадцать восьмого июля он приветствовал гостей за завтраком и никого ни о чём не спрашивал, но откликнулся на просьбу Одинцова о разговоре с глазу на глаз.
В сопровождении Штерна они отправились в кабинет старика и вышли на террасу. Отсюда открывался живописный вид – через кроны пальм на океанский залив. Вдалеке по бескрайней изумрудной глади скользили белоснежные яхты. С воды веял мягкий солёный бриз. Вейнтрауб отпустил Штерна, расположился в плетёном ротанговом кресле и указал Одинцову такое же кресло напротив.
– Я вас слушаю. Недолго, если можно. У нас обоих есть дела.
– Вы говорили Жюстине, что я очень спешил сюда из России, – сказал Одинцов. – Это правда, но мне надо было встретиться не с вами, а с Борисом. Он сделал запись убийства Салтаханова. Я хотел бы её увидеть.
Вейнтрауб отвечал, глядя в сторону океана:
– Борис отправлен домой. Здесь ему делать нечего, а там его охраняют мои люди. Зачем вам нужна запись?
– Из-за того, что произошло, в опасности оказалась моя любимая женщина. Я хочу понять…
– Ах, да, – холодно перебил Вейнтрауб, – вы и Ева… Мои поздравления, мистер Одинцов. Вы счастливчик! Не уверен, что Еве с вами повезло так же, как вам с ней, но… Мои поздравления. Что касается записи, с ней работают весьма опытные специалисты. Они предпримут все необходимые шаги. Если от вас для этого что-то потребуется, вам сообщат. До тех пор ваша безопасность в надёжных руках. Я имею в виду безопасность всех троих, и Евы в том числе. Сосредоточьтесь на работе. Сейчас главное и единственное, чем вы должны заниматься, – это анализ документов КГБ. Дальше мы с вами будем уточнять задачу до тех пор, пока не увидим решение, состоящее из последовательности простых шагов. Полагаю, к этому времени опасность, о которой вы говорите, уже перестанет существовать.
– То есть запись вы не покажете?
– Нет.
– Хорошо, – помрачнев, сказал Одинцов. – Тогда второй вопрос. Что это за история с родством Евы и Мунина?