К ужину Вейнтрауб надел смокинг; Жюстина в строгом красном костюме тоже выглядела торжественно, а кельнеры вынесли к столу ещё две бутылки старинного вина из чешского замка герцогов де Бофор. Старик обратился к гостям с речью.
– Леди и джентльмены, – сказал он, – я рад сообщить вам, что юридические формальности позади. Мы с мадам де Габриак пришли к окончательному согласию и подписали все необходимые документы. Отныне она – полноправный глава Фонда Вейнтрауба. Мои люди готовят пресс-релиз и до полуночи разошлют его в информационные агентства. В ближайшие дни мы проведём пресс-конференцию и прочие мероприятия, которые приличествуют такому событию, но уже с завтрашнего дня всех нас ожидает новая увлекательная жизнь. Мои поздравления!
Компания встретила радостную новость перезвоном бокалов. Жюстина с благодарностью выслушала добрые слова от Одинцова, Мунина и Евы, а в ответ сказала:
– Дорогие друзья! В новом для себя качестве я предложила мистеру Вейнтраубу идею, которую он охотно поддержал. Нам хотелось бы видеть вас троих сотрудниками Фонда. Простите за официальный стиль: это вопрос не только личной симпатии, но и организационной целесообразности. Вам предстоит работать с экспонатами коллекции, которая передана фонду. Для посторонних это намного сложнее – я имею в виду доступ к экспонатам и прочее. Со своей стороны могу обещать, что наше сотрудничество не обременит вас лишними обязанностями, поскольку мне известны задачи, которые поставил перед вами основатель фонда.
Троица переглянулась.
– Я не против, – сказал Мунин.
Ева многие годы участвовала в проектах Вейнтрауба, и её ответ разумелся сам собой. Все ждали, что скажет Одинцов, который неожиданно спросил, глядя в упор на хозяина дома:
– Как вы думаете, почему группа Зубакина получила название «Андроген»?
– Я полагал, что вы сами найдёте ответ, если он почему-либо важен, и сообщите его мне, – невозмутимо сказал Вейнтрауб.
– Зубакина не интересовали Урим и Туммим, – продолжал Одинцов с мрачным видом. – Он искал самый настоящий Философский камень, чтобы изготовить эликсир вечной жизни. Сталин хотел жить вечно, и для этого ему было ничего не жалко. Секретная дача, деньги, золото, всё что угодно – пожалуйста! Вас тоже интересует именно этот эликсир. Урим и Туммим – это для отвода глаз. Вы нас обманываете, и я хочу знать, в какую игру мы на самом деле играем.
Ева и Мунин смотрели на Одинцова с изумлением, но его интересовала только реакция Вейнтрауба. Одинцов намеренно выводил старика из равновесия, чтобы изменить положение, в котором находилась троица. Проблемы копились уже вторую неделю. Одинцов пока ничего не сделал, чтобы с ними справиться, – и толком не мог ничего сделать. Вейнтрауба такая ситуация вполне устраивала. Он гарантировал своим гостям безопасность и красивую жизнь на территории виллы; остальное его не касалось. А Одинцова совсем не грела перспектива сидеть взаперти на птичьих правах и бояться даже нос высунуть за ограду. Да и сколько ещё можно так просидеть? Неделю? Месяц? Год? А что дальше?
– Вы нас используете, – сказал Одинцов. – И я говорю: стоп. Давайте по-честному. Или вы подтверждаете, что интересуетесь эликсиром, потому что хотите жить вечно, или…
– Я хочу жить вечно, – перебил его Вейнтрауб. – Вы хотели это услышать? Вы это услышали. Мне почти сто лет, и планов у меня хватит ещё на столько же, а потом будет видно. Вы говорите, что я вас использую? Безусловно. У меня к вам прагматический интерес, и я никогда этого не скрывал. В отличие от меня, мадам де Габриак испытывает к вашей компании дружеские чувства, но и она тоже будет вас использовать, когда ей понадобится. На мой взгляд, это вполне нормальные отношения между деловыми людьми. Вы нужны мне, я нужен вам, и все мы используем друг друга. По крайней мере, до тех пор, пока наши цели в чём-то совпадают. Зубакин искал Философский камень? Прекрасно. Дайте мне тайну этого камня, дайте мне тайну эликсира! И заодно расскажите, почему группа «Андроген» не могла параллельно решать несколько задач. Или вы забыли, что предки Зубакина – шотландцы во главе с чернокнижником Брюсом? Забыли, что они имели самое непосредственное отношение к тайнам Ковчега Завета?
Всё это старик проскрипел с натянутой усмешкой, и усилившийся немецкий акцент выдавал его напряжение. Казалось, Одинцов обезоружен прямотой Вейнтрауба, которой сам же потребовал. Но если старик так решил – он ошибался.
– Я не знаю, как устроен бизнес в Америке, – сказал Одинцов, – и вообще не разбираюсь в бизнесе, особенно если сравнивать с вами. У меня совсем другая профессия. Но я считаю, что прочные деловые отношения могут быть построены только на честности. Вы сейчас были откровенны. Хочу ответить вам тем же. Урим и Туммим, которые лежат в хранилище, – это просто древние камни, не более того. Тайну Философского камня мы открыть не сможем, и я скажу вам, почему…
Вейнтрауб замер; Одинцов пустился в объяснения, и продолжительная речь переросла в дискуссию между ним, Евой и Муниным. За всё время знакомства они едва ли не впервые слышали от Одинцова столько слов сразу. Не иначе, он тоже кое-чему научился у своих товарищей. Жюстина постепенно втянулась в разговор, а Вейнтрауб слушал молча. Наконец, когда все уже порядком выдохлись, Одинцов подвёл итог, снова обратившись к старику:
– Никто из нас не скажет вам, сколько ещё понадобится времени, чтобы понять, на каком свете мы находимся и в какую сторону надо идти. Одно могу сказать точно: результата не будет, по крайней мере, до тех пор, пока мы заперты здесь. Предлагаю завтра обсудить новые условия сотрудничества, потому что иначе нет смысла его продолжать.
В наступившей тишине Вейнтрауб встал из-за стола, сухо попрощался и вышел, так ничего и не ответив.
Штерн ждал его за дверью. Он собирался сопроводить Вейнтрауба до спальни, но в лифте старик выбрал путь к хранилищу. Штерн остался у стальной двери; Вейнтрауб вошёл внутрь.
Старик пытался справиться с потрясением. Многие годы никто не противоречил ему в открытую, как Одинцов. Никто не бросал в лицо упрёки в обмане. Никто не позволял себе сказать: «Стоп!» и ставить жёсткие условия. При этом Вейнтрауб слишком хорошо знал, кто такой Одинцов и в каком положении он находится, чтобы понять: сказанное – не блеф. Если Одинцов решил выйти из игры, он это сделает. И сманит за собой Мунина с Евой. Хотя даже если он уйдёт без них, троица прекратит своё существование, а от оставшихся не будет нужного толку. Одинцов и вправду не бизнесмен; он не станет считаться с потерями, что-то выторговывать и пытаться перехитрить Вейнтрауба, – он по-военному обрубит концы, и всё.
А главное, Одинцов говорил правду, и дискуссия за столом это подтвердила. Группа «Андроген» не добилась успеха. В тридцать восьмом году Зубакина, большинство его сотрудников и кураторов расстреляли, включая самогó главного комиссара госбезопасности Ягоду. Немцы тоже не могли ничем похвастать. По следам Блюмкина на Тибете побывала экспедиция штурмбаннфюрера СС, начальника секретного мистического отдела «Аненербе» Эрнста Шеффера. Благодаря отцу Вейнтрауб встречался с ним в Берлине, но про заметные достижения Шеффера не слыхал.
Русские пытались завершить исследования группы «Андроген» до самого распада Советского Союза. Работу несчастного Зубакина в недрах КГБ продолжали новые научные группы. На флешке Салтаханова нашлись данные о проектах «Аргус», «Ромб», «Орион»… Конечно, Вейнтрауб слукавил в разговоре с Евой. Самостоятельно прочесть документы он и вправду не мог, но велел всё перевести: старик хотел знать, с какой информацией работает троица. Там было много интересного, но не было главного – ключа к тому, над чем в действительности работал Зубакин.
Вейнтрауб прошёл всю спираль хранилища, тяжело опираясь на трость и не поднимая жалюзи над экспонатами. Его целью была последняя комната-сейф с единственной витриной, на которой лежали Урим и Туммим.
Узкий луч света, прорезав полумрак, упёрся в синюю подкладку с камнями. Вейнтрауб смотрел на свои сокровища, и в ушах его звучали слова, сказанные Одинцовым за столом:
– Ваши Урим и Туммим – это просто древние камни. Очень ценные или не очень, пусть Мунин скажет или Жюстина, я понятия не имею. Но это просто камни, без всякой мистики. Кто-то когда-то их сделал. Как – неизвестно. Все знают, как были сделаны Ковчег и скрижали: есть подробные описания в Торе, есть инструкции… А про Урим и Туммим ни слова. Не сказано даже, чтó это такое. Значит, во-первых, люди сами хорошо знали, как их делать, и во-вторых, могли сделать без особых проблем. То есть это было что-то совсем простое и понятное, вроде тех же камней. Я не знаю, как Урим и Туммим коммуницировали с Ковчегом. Допустим, как пульт управления с телевизором. А три тысячи лет назад – всё. В пульте сели батарейки. Ещё до того, как Ковчег отправился в Россию. И новый пульт люди почему-то сделать не смогли. Наверное, пытались – или искали, чем заменить, но не смогли. А старые Урим и Туммим стали не нужны. Потому что их не реанимировать. Если это были ваши камни, то уже три тысячи лет они – просто камни.
На слова кого-то другого Вейнтрауб не обратил бы внимания. Ему тоже приходили в голову похожие мысли. Но тут про Урим и Туммим говорил Одинцов. Участник троицы, которая доказала свои особенные отношения с Ковчегом Завета. Он говорил, а двое других пусть не поддерживали его, но и не опровергали. Значит, в целом Одинцов прав.
Только вчера Вейнтрауб обмолвился, что у него нет Ковчега Завета, зато есть троица, Урим и Туммим. Сегодня выяснилось, что нет ничего: камни – всего лишь камни, а троицы вот-вот не станет. Многолетние усилия оказались напрасными, надежды на близкий успех пошли прахом. Надо начинать всё сначала и, возможно, искать что-то совсем другое.
Урим и Туммим на витрине расплывались. Вейнтрауб стёр со скулы набежавшую слезу.
– Wer hat Wahl, hat auch Qval, – прошептал он. – Кто выбирает, тот мучается…
Выбор для Вейнтрауба был делом привычным, а вот сил, чтобы мучиться, больше не осталось. Свет в его глазах померк, сердце потянуло куда-то вниз непомерной холодной тяжестью; старик покачнулся, выронил трость и кулём рухнул на пол перед витриной, где лежали бесполезные камни с древними гравировками – Урим и Туммим.