Жил в Германии такой террорист по фамилии Баадер. За свои преступления он сел в тюрьму, но его со стрельбой освободили другие террористы во главе с женщиной по фамилии Майнхоф. Они стали любовниками и несколько лет грабили банки, убивали людей… В общем, ужас. Наконец, их поймали, судили, и оба умерли в тюрьме. Это было в семидесятых. А через двадцать лет про банду Баадера – Майнхоф рассказали на какой-то американской радиостанции. То ли сочетание фамилий звучало непривычно и привлекало внимание, то ли рассказ был слишком хорош, но парочку стали обсуждать тут и там. А в результате многие слушатели пожаловались, что в последнее время слишком часто слышат об этих террористах. Психологи назвали такое искажение сознания иллюзией частотности, а потом присвоили феномену имена бандитов.
– Баадер и Майнхоф не учёные, – говорила Ева, – это кровавые гангстеры. Их помнят только из-за иллюзии частотности. Например, ты узнал слово. Тебе начинает казаться, что его все часто говорят. Хотя просто раньше ты его не знал. Слышал, но не давал… не уделял внимания. Это феномен Баадера – Майнхоф. Ты раньше не знал про Федерацию Сент-Киттс и Невис. Теперь узнал. Когда слышишь название один раз и два, мозг принимает это как начало системы. Тебе начинает казаться, что теперь все говорят про Сент-Киттс… О’кей, русские случайно слышат, как американец говорит: «Россия», и думают, что американцы говорят про Россию всё время. Иди в Майами, спроси кого хочешь. Никто не знает, где Россия. Никто не говорит про Россию, кроме богатых русских, которые живут в Майами. Но ты думаешь, что все говорят. Это феномен Баадера – Майнхоф.
Мунин смотрел на Еву исподлобья.
– И что?
Тут в гостиной появился Одинцов. Он скользнул взглядом по компаньонам и опустился в кресло. Ева бросила ему:
– Я уже думала, тебя русалки украли в океан, – и продолжила вразумлять Мунина.
Она говорила, что подсознание умеет обманывать. Оно использует два когнитивных искажения, связанных с особенностями человеческой психики. Первое – это селективное внимание. Из огромного потока информации подсознание выхватывает маленький кусочек. Он такой же, как другие, но для тебя становится особенным. И тут подсознание использует второе когнитивное искажение. Большинство людей консервативны. Человек очень не любит, когда его точка зрения оказывается ошибочной. Поэтому подсознание тебе подыгрывает. Убеждает в том, что выбранный информационный объект – особенный, и к нему приковано всеобщее внимание.
– Вот твой выбор, – сказала она. – Два когнитивных искажения. Два трюка разума. Феномен Баадера – Майнхоф.
– Ты меня запутала, – признался Мунин, а Ева наконец обратила внимание на странное выражение лица Одинцова и спросила:
– Что-то случилось?
– Как сказать, – ответил Одинцов. – Принимайте в семью… братья и сéстры.
Мунин зыркнул на него с подозрением.
– Репетируете папу Карло?
– Привыкаю. Получил результаты анализа ДНК. Можете поздравить: я тоже ваш родственник.
– Да ладно! – чужим голосом сказала Ева с невесть откуда взявшейся интонацией базарной бабы и рывком села на диване. – А я-то думаю, чего меня к тебе тянет… братик!
– Хреновая шутка, – откликнулся Одинцов. – Полный бред. А Вейнтрауба нет и спросить не у кого. Надо клинику брать за кадык.
Ева поднялась и пошла к нему, приговаривая:
– Насчёт инцеста можешь не переживать. В третьем поколении это уже не грех и безопасно для генетики. У нас точно разные бабушки… Покажи, что тебе прислали.
– Нá, смотри. – Одинцов передал ей смартфон. – У меня от родственников секретов нет.
– Враньё это всё, – заявил Мунин. – Просто Вейнтрауб нас потроллил. Отомстил за то, что без Ковчега остался. Мы же анализы сдавали два месяца назад, больше даже. Откуда он мог знать, как всё будет?
– Посмотри свою программу, – велела ему Ева.
Мунин послушно вытащил из кармана смартфон, потыкал в экран и удивлённо хмыкнул.
– У меня данные обновились. Теперь здесь два ближайших родственника. Вы оба.
– Значит, программа срабатывает, когда мы к ней обращаемся, – задумчиво сказала Ева. – Вводим сырые данные, она каждый раз их заново сравнивает с базой и даёт результат… Слишком сложно для шутки. А результаты похожи на правду.
Одинцов и думать забыл, что в госпитале за компанию с Муниным отправил слюну на анализ в две клиники. Результаты ему прислали в тот же день, что и Мунину, только Одинцов уже был в дороге и почту не проверял. Собственно, к интерпретации анализа претензий у него не было: вся родня – северные славяне со скандинавами, остальное на уровне статистической погрешности…
Мунин вынес вердикт:
– Викинг! Хотя в вашем случае, учитывая многие нюансы, лучше сказать – русь.
– Понятное дело, вопросов нет, – сказал Одинцов. – Но каким тогда боком вас ко мне пристегнули?
– Может, всё-таки тебя к нам? – Ева вернула ему смартфон, и Одинцов пробурчал:
– Друзей твоих надо тряхнуть… которые люди в белых халатах…
– Не успеем, – сказал Мунин, и Ева подтвердила:
– Далеко. Наша лаборатория и клиника в Хьюстоне, штат Техас. А мы завтра летим в Израиль. У тебя же есть ответ оттуда? Там всё рядом. Сходишь в клинику и попросишь объяснений.
– Завтра, завтра… – пробурчал Одинцов. – Штерн, конечно, спит?
– Спит, – сказала Ева. – Нам тоже пора, день тяжёлый будет. Мне тебя ждать, родственник?
Одинцов взглянул в её смеющиеся глаза, и семь вздохов для принятия решения ему не понадобились.
Штерн был призван к ответу перед ранним завтраком, но не рассказал ничего внятного про генетический анализ.
– Мистер Вейнтрауб посвящал меня далеко не во все свои дела, – твердил он, и Одинцову пришлось отступить…
…а Штерн объявил троице, что в Израиле их будут встречать; посетовал на то, что не сможет проводить гостей лично, и куда-то умчался.
За завтраком Жюстина, поднаторевшая в официальных церемониях, произнесла патетичную напутственную речь. Правда, она быстро сменила тон и уже по-человечески призналась, как трудно начинать работу Фонда с похорон и противостояния с Лайтингером. Сказала, что ей будет очень не хватать поддержки трёх друзей, но…
– Вам предстоит решить намного более важную и сложную задачу. Учредитель Фонда был уверен в вашем успехе. Я тоже уверена. Для успеха у вас есть всё. Только – простите за такое сравнение! – у пассажиров «Титаника» тоже было всё. Головокружительные планы, деньги, слава… здоровье, в конце концов. Им не хватило одного: удачи. Я очень желаю вам удачи, друзья мои. Если от меня понадобится любая помощь, обращайтесь без колебаний.
«Роллс-ройс» миновал полицейские кордоны на выезде с виллы и в считаные минуты домчал путешественников к аэропорту Майами. Приехать надо было загодя: единственный прямой рейс в Израиль выполняла израильская авиакомпания «Эль-Аль», и агенты собственной службы безопасности компании перед регистрацией беседовали с каждым пассажиром. На это уходило много времени.
– У них всегда так, – сказал Одинцов. – Называется интервью. На любом рейсе. Зато с шестьдесят восьмого года израильский самолёт ни разу не угоняли. Работают супер, приятно посмотреть. Самая безопасная компания в мире… Сервис у них, правда, паршивый, – добавил он, – как и вообще сервис в Израиле, но безопасность на высоте.
– Ты с ними уже летал? – спросила Ева и, когда Одинцов угукнул, помянув свои путешествия с Вараксой, сказала: – Смотри, не проболтайся. У них в базе не может быть Майкельсона. Ты никогда не был в Израиле!
Одинцов снова восхитился сообразительностью Евы, хотя для профессионала её предупреждение было лишним. Зато Мунину не мешало напомнить, что он – не знаменитый историк, а Конрад Майкельсон, простой парнишка с Карибских островов, и путешествует в компании отца с его подругой. Ева тоже летела с новым паспортом.
Лентами на столбиках израильтяне отгородили в зоне регистрации площадку, где за миниатюрными высокими трибунами агенты «Эль-Аль» в строгих костюмах разговаривали с пассажирами – один на один.
– Держимся свободно, идём все вместе, – тихо скомандовал Одинцов, первым пересёк линию ограждения и уже в голос обратился к молодому агенту: – Здравствуйте! Мы вместе летим. Мы семья.
– Но это ещё не точно, – подхватывая игру, с томной улыбкой сказала Ева. – Не торопи события, Карл!
Агент устоял под её взглядом с поволокой. Выражение его лица оставалось бесстрастным, пока он просматривал паспорта Федерации Сент-Киттс и сличал фотографии с владельцами.
– Что с вашей рукой, мистер Майкельсон? – спросил агент.
Раны на Одинцове заживали, как на собаке. Врач перед выездом разрешил оставить только тугую повязку, но Одинцов рассудил, что рука на перевязи образу не помешает, а на вопрос ответил, как и коронеру:
– Неудачно искупался.
– Потому что мы в Штатах, а не дома, – вступил Мунин. – Там была табличка, что купаться нельзя.
Одинцов мысленно похвалил историка за находчивость и по-отечески ласково сказал:
– Конни, сынок, постарайся хотя бы две недели не расстраивать папу.
Щёки Мунина мгновенно залились краской. Сынком его ещё никто никогда не называл. Впрочем, румянец выглядел органично: агент «Эль-Аль», по всей видимости, списал его на внутрисемейные сложности и продолжил расспрашивать.
– Вы уже бывали в Израиле?.. У вас там есть родственники, друзья?.. Вы летите к кому-то в гости?.. Где вы собираетесь остановиться?
– Мы туристы. – Одинцов назвал отель, забронированный Штерном. – Хотим посмотреть Иерусалим, крепость Акко… ну, и другие святые места. На Мёртвое море съездим.
– Мы хотим сделать тест ДНК, – сказала Ева, ласково погладила Одинцова по плечу и прибавила: – Проверим генетику, пройдём обследование и уже тогда решим, семья мы или нет.
Одинцов покосился на неё.
– Спасибо, милая, – сказал он. – Не думаю, что это интересно кому-то, кроме нас.
– Вы сами собирали свои чемоданы?.. В багаже нет чужих вещей, посылок?.. Вас никто не просил что-нибудь передать в Израиле?