Одинцов пожал плечами.
– Их могли сделать позже…
– Чем и как? – повторил гид и, не получив ответа, сказал: – У Моисея был шамир! Нечто способное резать рубин, сапфир и алмаз. Намного более мягкие камни при строительстве Храма обрабатывали с помощью шамира. Это не металл, значит, строители соблюдали запрет. Не было ни фокуса, ни чуда. Был шамир.
– А Урим и Туммим тоже гравировали шамиром? – спросил Мунин и под страшными взглядами компаньонов поспешил загладить оплошность: – Я хотел сказать… я подумал, что если Урим и Туммим хранились внутри пекторали, на них тоже могли быть надписи… и если на тех камнях делали гравировку, то и на этих могли…
Гид развёл руками.
– Увы, не могу вам ответить. Урим и Туммим действительно хранились внутри пекторали, но никому в точности не известно, что они собой представляли и как выглядели. Описаний нет. Если это были камни – возможно, на них тоже нанесли гравировку. Но в домыслах я не силён, уж простите.
– А я другого не понимаю, – сказал Одинцов, продолжая уводить разговор от опасной темы. – Зачем вообще делать надписи на камнях, если всем и так известно, какой камень какому колену принадлежит и в каком порядке они расположены?
– Вот это вопрос по существу, – похвалил его гид. – Ответить на него с полной уверенностью я тоже не могу, но за тысячи лет накопилось некоторое количество предположений мудрецов Торы и учёных. Еврейский алфавит вы знаете?.. Впрочем, это не важно.
– Надписи на камнях содержали все буквы алфавита, – говорил гид. – Первосвященник, используя Урим и Туммим, задавал вопросы Ковчегу Завета. Некоторые исследователи считают, что Ковчег заставлял буквы на камнях вспыхивать или реагировать ещё каким-то образом, чтобы первосвященник мог сложить из них слова и прочесть ответ.
После расставания с гидом троица поехала на машине обратно в Яффо.
– Он так толком ничего и не сказал про шамир, – ворчал Одинцов. – А остальное вообще полная ерунда. Первосвященник, у которого на груди мигают буквы… Что, светодиоды или лампочки три тысячи лет назад?! Ерунда, спиритизм и ненаучная фантастика. Слушать стыдно.
Мунин, чувствуя вину, обернулся к компаньонам и попробовал их развеселить.
– Один знаменитый учёный рассказывал, что во время Первой мировой всякая мистика стала очень популярной, и его сёстры сильно увлеклись спиритизмом. Отец терпел, терпел их домашние сеансы, а потом сказал: «Я ещё допускаю, что вы можете вызвать дух Льва Толстого или Антона Чехова. Но никогда не поверю, чтобы они с вами, дурами, по два часа разговаривали!»
Историк хохотнул, но под суровым взглядом Одинцова осёкся.
– Ты, Конрад Карлович, старайся больше молчать при чужих людях, – посоветовал Одинцов. – Болтун – находка для врага. Знаешь, как сапёры время до взрыва считают?
– Знаю, – пробурчал обиженный Мунин. – Десять, девять, восемь, семь…
– Так точно. Вот и ты, прежде чем ляпнуть что-нибудь, сосчитай сперва в обратном порядке, а потом уже взрывай.
Ева вступилась за младшего товарища и сказала Одинцову:
– Ты тоже следи за собой. Иначе с нами скоро люди разговаривать перестанут. Гида зачем было дразнить? Безобидного гида, Карл!
Одинцов крякнул, получив шпильку за Конрада Карловича, и уставился в окно. Автострада, которая вела из расположенного в горах Иерусалима в приморский Тель-Авив, затяжными дугами плавно спускалась всё ниже. Вскоре по обе стороны дороги стали появляться густые заросли опунции, по-местному – сáбры.
Коротая время пути, Одинцов рассказал компаньонам про кактусы Центральной Америки, про их опасность и гастрономические свойства; про то, как они попали в Израиль, и про мексиканский безумный агат, который по неведомой причине оказался в чётках Вараксы. Мунин и Ева притихли под впечатлением от неожиданной эрудиции Одинцова. Перепалка была забыта, и час в дороге пролетел незаметно.
В Яффо приехали, когда уже стемнело. Путешественники убедились, что утром Штерн их не обманул: с подсветкой здание отеля «Бейт-Иеремия» выглядело гораздо интереснее, чем в ослепительных солнечных лучах.
Портье попросил гостей заглянуть в кабинет к Штольбергу. Старик с готовностью вручил Мунину флешку, сказав:
– Наверняка вы привыкли работать с электронными файлами. Это нам, старикам, надо чувствовать пальцами бумагу. Нам нужен запах бумаги, чернил и типографской краски; нужен шелест страниц… Ничего не поделаешь, возрастная органолептическая зависимость. – Штольберг пошевелил подагрическими пальцами. – Впрочем, бумажный архив тоже в вашем распоряжении, я только прошу ничего не выносить из кабинета и работать здесь… А теперь, с вашего позволения, мне пора идти. Фрау Штольберг не любит, когда я опаздываю к ужину.
– Одну минуту, – остановил его Одинцов. – Разрешите вопрос?
– Будьте любезны.
Старик заложил большие пальцы за проймы вязаного жилета и приготовился слушать, а компаньоны с первых слов поняли причину дневной задумчивости Одинцова.
– Вы нам троим так подробно рассказывали про наших предков… Я не представляю, какую работу для этого пришлось проделать, – сказал он, – но не сомневаюсь, что труд был адский. Тем более вы сами говорили, что темплеры – не учёные, а коммерсанты. Значит, привлекали кого-то со стороны, деньги тратили… А зачем? То есть я хочу сказать, что с самого начала было известно, кто такой Габриэль фон Одинцов. Сперва темплеры купили у него дома и землю, потом он им помогал, потом выкупил у них этот дом и жил в общине… Всё хорошо, всё понятно. Только зачем вы вдруг стали так подробно копать его биографию и потомков искать? Меня при этом было найти несложно, фамилия та же. Но мне раньше никто ничего не сообщал. А теперь вывалили всё это нам троим… Почему и зачем?
Орлиный профиль Штольберга заострился, взгляд стал строгим. Старик выдвинул ящик письменного стола и достал оттуда толстую пластиковую папку. Гости дружно вспомнили Штерна, когда Штольберг поправил папку, чтобы она лежала строго перпендикулярно краю стола, и начал:
– Эти документы я подготовил по распоряжению мистера Вейнтрауба. Он собирался сам поговорить с вами. Теперь, когда его больше нет, провести разговор уполномочили меня. Я отложил это на завтра, но раз уж вы спросили, молчать как-то неловко…
Вейнтрауб сотрудничал с общиной темплеров многие десятилетия. Он велел выяснить, кого из потомков оставил Габриэль фон Одинцов, когда четыре месяца назад познакомился в Петербурге с нынешним Одинцовым. Старый миллиардер хотел знать: это родственники или однофамильцы.
– Мистер Вейнтрауб был очень щепетилен в делах, – сказал Штольберг. – Все его сделки отличала юридическая безупречность. В начале нашего сотрудничества он как инвестор проектов общины проводил аудит и проверил, каким образом Магдалена фон Одинцов передала темплерам отель «Бейт-Иеремия». При этом выяснилось, что в тогдашней неразберихе возникла своеобразная коллизия – вы же помните, какое было время?..
Только-только закончилась Первая мировая война. Баронесса с дочерью жила в Египте. Интернированные немцы понемногу возвращались на пепелище. Вместо старой турецкой администрации в Яффо действовала новая британская. Часть архивов была повреждена или утрачена. Сделка с баронессой совершалась в не вполне определённом юридическом поле, дистанционно и срочно, поэтому вышло так, что темплеры не то чтобы купили «Бейт-Иеремию»: скорее, они получили его в бессрочное пользование. Если не вдаваться в детали, можно говорить об аренде.
Поскольку за долгое время, прошедшее с 1919 года, никто не предъявлял прав на отель, темплеры не беспокоились. Вейнтрауб тоже не беспокоился – до тех пор, пока не узнал, что нынешний Одинцов имеет к владельцу самое непосредственное отношение. Но и тогда миллиардер придержал эту информацию. Ситуация изменилась, когда месяца полтора назад лаборатория в клинике Вейнтрауба подтвердила генетическое родство между Одинцовым и двумя его компаньонами.
– Я не посвящён в детали, – сказал Штольберг. – Мне лишь было поручено провести дополнительные исследования, чтобы выяснить, как вы вообще могли оказаться родственниками, и установить степень вашего родства. Имея основную часть данных, проследить ещё две ветви потомков за сто лет не составило большого труда. Наконец, неделю назад мистер Вейнтрауб велел рассчитать стоимость аренды отеля за всё время, с учётом изменения средних арендных ставок, и вычислить сложный банковский процент, который начислялся бы, если бы платежи регулярно поступали в банк. С бухгалтерией мы знакомы гораздо лучше, поэтому…
Старик положил молочно-белую руку в едва заметных пигментных пятнах на папку.
– Здесь полный отчёт, начиная с тысяча девятьсот девятнадцатого года, – сказал он. – Уверен, что накопленная сумма произведёт на вас приятное впечатление. По распоряжению мистера Вейнтрауба долг за аренду полностью внесён в банк на специальный счёт. Это ваши деньги. Я расскажу, как их получить. Кроме того, меня уполномочили обсудить с вами продажу отеля – или новый договор аренды на современных условиях… Однако я всё же просил бы перенести это на завтра. Иначе фрау Штольберг в самом деле меня убьёт.
30. Про искусственный интеллект и натуральные мысли
– Охренеть! – выдохнул Мунин, когда Штольберг откланялся.
Троица вышла во внутренний двор. Он тоже был уютно подсвечен, как и фасад отеля. Среди стволов фикуса таились многочисленные лампочки, незаметные днём. Сейчас причудливые тени придавали дереву ещё большее сходство с фантастической многоножкой.
Ева объявила:
– Я теперь завидная невеста! Дом на Карибах, счёт в банке, и теперь ещё здесь… Интересно, сколько. Ну-ка, дай!
Она взяла папку из рук Мунина и направилась к освещённому столику под фикусом. Мужчины последовали за ней. Одинцов остался стоять, а историк сел рядом с Евой, которая быстро пролистала документы до итоговой суммы на последних страницах.
– Вау! – басом сказала Ева, и Мунин восторженно поддержал:
– Это даже если на троих разделить… ого-го! И гостиница в придачу… Всё-таки мы её продадим или в аренду сдавать будем?