– Ладно, я попробую, – вздохнула Ева. – Представьте себе, что в аквариуме плавает рыба. Её снимают две телекамеры – одна спереди, другая сбоку. Вы в другой комнате и не знаете про аквариум. Перед вами два экрана. Там две разных рыбы: одна видна в профиль, другая анфас. Вы внимательно смотрите и решаете, что рыбы связаны друг с другом. Например, они поворачивают – по-разному, но в одно и то же время, – и теперь вы видите первую рыбу анфас, а вторую в профиль. Они синхронно ныряют, синхронно шевелят хвостом и открывают рот. В вашей реальности вы делаете вывод, что две рыбы мгновенно координируют свои действия. А в реальности аквариума – это не две рыбы, а одна, которую вам показывают на разных экранах с двух сторон. Теперь представьте себе Вселенную…
35. Про космическое единство и трёх королей
Во Франкфурте троица не задержалась ни на одну лишнюю минуту.
Немцы подтвердили, что не зря славятся аккуратностью. Самолёт «Люфтганзы» прибыл вовремя, багаж в аэропорту выдали быстро и не тянули с пограничными формальностями. В Германии догадались учесть паранойю израильской службы безопасности, которая уже пропустила пассажиров сквозь сито: вряд ли эти двести человек сильно изменились за четыре часа полёта на многокилометровой высоте. Наверняка сыграла роль и привычка европейцев жить общим домом, когда гостей страны встречают именно как гостей.
– Следующая остановка – Кёльн, – объявил компаньонам Одинцов.
Междугородный экспресс отправлялся прямо из аэропорта. Во Франкфурте считали, что транзитным пассажирам нет нужды кочевать с багажом через город к вокзалу и создавать сутолоку. Кассовые автоматы избавили троицу от очереди за билетами… Шаг за шагом германский порядок позволял свести к минимуму время между прибытием самолёта и отправлением поезда.
– Почему немцы смогли сделать, чтобы всем было удобно, а у нас не могут? – наивно спросил Мунин, ещё не привыкший ко многим заграничным обычаям. Ева только пожала плечами; Одинцов тоже промолчал. В его советской молодости на такие вопросы полагалось отвечать: «Зато мы выиграли великую войну!». Сейчас ответ не годился, но другого по-прежнему не было.
Длинная серебристо-серая сигара экспресса ICE напоминала своего родственника – скоростной поезд «Сапсан», который курсирует между Петербургом, Москвой и Нижним Новгородом. Одинцов расщедрился и отдал без малого четыре сотни евро наличными за три билета в первый класс.
– Всё для тебя, – сказал он Мунину, и Ева надулась.
Нутро вагона было похоже на самолёт. Большие кожаные кресла с высокими подголовниками стояли по три в ряд – два бок о бок и одно через широкий проход, застеленный ковровой дорожкой. Мунин предложил двойное место Еве с Одинцовым, но Ева сказала:
– Нет уж! – и устроилась в гордом королевском одиночестве.
Это был не только её каприз: за час езды от Франкфурта до Кёльна мужчинам предстояло уложить в головах то, что рассказала Ева. Они раскрыли макбуки, подключились к местной сети Wi-Fi – и забыли обо всём.
Ева тем временем дошла до обзорной площадки, расположенной сразу за кабиной машиниста; полюбовалась оттуда пейзажами Центральной Германии, которые пролетали за толстенным стеклом, и вернулась в своё кресло. Мунин и Одинцов едва заметили её отлучку: они были погружены в работу – проверяли, уточняли и конспектировали то, что каждый считал нужным.
Порядок сложился ещё во время поисков Ковчега Завета. Никто не знал, какая именно информация может принести пользу делу. Поэтому компаньоны объединяли свои знания и делились друг с другом любыми соображениями, которые возникали по ходу работы. Прошлые успехи подсказывали, что стоит обратить внимание и на философию, и на холономную теорию, раз уж мысли о них пришли в голову.
Ева говорила, что на Земле и в космосе человек взаимодействует с веществом в трёх состояниях: твёрдом, жидком и газообразном. Но во Вселенной намного больше плазмы, из которой состоят звёзды, – в них заключена основная масса вещества. Плазма – это ионизированный газ со свободными электронами. Каждый электрон сам по себе движется хаотично. Поэтому физика Дэвида Бома удивило, что колоссальное множество частиц в плазме как будто согласуют поведение между собой и действуют как одно гигантское целое. Из них складывается что-то вроде амёбы – пусть примитивного, но всё-таки живого существа.
Ева напомнила разговор у Вейнтрауба про кошку Шрёдингера и квантовую неопределённость:
– Пока ты не смотришь на кошку в ящике, она живая и мёртвая одновременно. Пока ты не смотришь на электрон, он одновременно и частица, и волна. Был ещё Нильс Бор, который в том же духе утверждал, что частицы вообще не существуют в отсутствие наблюдателя…
Однако, по мнению Бома, элементарные частицы существовали независимо от того, наблюдают за ними или нет. А то, что индивидуальный хаос электронов создаёт в совокупности абсолютно организованное движение, Бом объяснил при помощи квантового потенциала.
– Это такое же поле, как гравитационное или магнитное, – сказала Ева. – Только оно не слабеет с расстоянием, а равномерно пронизывает всё пространство и содержит информацию. Каждый электрон движется сам по себе, но знает про все остальные частицы. Корабли в море тоже движутся сами, но по радио всем одновременно сообщают, как изменить курс, чтобы не столкнуться с другим кораблём или обойти шторм…
– В классической науке, – продолжала Ева, – поведение системы в целом – это сумма действий каждой части. А Дэвид Бом заявил, что всё происходит наоборот, и поведение отдельных частей – это производная от целого. Не события в плазме зависят от хаотичного движения электронов, а движение каждого электрона зависит от событий. Любой частице отведена своя роль. Исполнением этой роли управляет квантовый потенциал, который сообщает электрону необходимую информацию.
Бом противоречил Бору, но тут парадоксальным образом подтвердил его мысль: электроны не являются независимыми частицами материи. Первичная реальность – это не частицы, а именно целое, которое они составляют.
– Если бы вы понимали язык математики, я бы объяснила за пять минут, – снова вздохнула Ева. – На уровне квантового потенциала всё пространство едино, понимаете? Нет смысла его делить на здесь и там, потому что каждый электрон получает информацию обо всех остальных электронах независимо от того, где находится. Это происходит одновременно в каждой точке пространства. Нет разницы между здесь и там. Пространство едино. А связь между электронами – как между изображениями одной и той же рыбы на разных экранах…
Наблюдателю кажется, что частицы существуют отдельно друг от друга и координируют свои действия. А в реальности это не самостоятельные объекты – это разные проявления глубокого единства Вселенной.
К тому времени, когда экспресс из Франкфурта прибыл в Кёльн, у обоих слушателей головы гудели от натуги. Рассказ Евы причудливо сочетался с рассуждениями Мунина. С точки зрения философии целое было важнее и больше, чем сумма его частей. Физика утверждала, что Вселенная едина, и человек пытается по кусочкам уместить её в сознании…
…и как раз это пока в сознании не укладывалось. Шутка Евы об угрозе для психики всё меньше напоминала шутку.
Поезд сбросил скорость, прошуршал по мосту через Рейн, плавно втянулся в гигантское здание Центрального вокзала и замер. Выйдя из вагона, трое компаньонов, не сговариваясь, поглядели вверх. Там на головокружительной высоте ажурные арки поддерживали остеклённую крышу, словно небесный свод, и дневной свет заливал перроны.
Вокзальные часы показывали половину пятого, значит, в Майами было девять тридцать утра. Одинцов мысленно поблагодарил немцев за повсеместную сеть Wi-Fi, велел компаньонам обождать и связался в мессенджере с Жюстиной. Новостей про Штерна не было: секретарь Вейнтрауба как сквозь землю провалился.
– Мы переехали в Кёльн, – сказал Одинцов. – Ты Рихтера предупредила?
– Мог бы не сомневаться. Когда я что-то обещаю, я делаю, – с некоторой обидой ответила Жюстина и дала мобильный номер учёного.
– Найди время свободное, чтобы без спешки и лишних ушей, – извинившись, попросил Одинцов. – Есть разговор.
Жюстина имела право знать про Урим и Туммим. К тому же она могла подкинуть какую-то дельную мысль и помочь с разгадкой тайны камней. А пока Одинцов передал телефон Еве для следующего звонка: со слов Жюстины, Маркус Рихтер вовсе не был академическим сухарём и предпочитал общаться с дамами.
Действительно, в разговоре с Евой учёный проявил чудеса любезности. Он порадовался, что друзья мадам де Габриак приехали так быстро, и посетовал на то, что сейчас занят.
– Я позвоню сразу, как только освобожусь, – пообещал Рихтер. – А вы в Кёльне уже бывали? Нет?.. Чтобы не терять времени, загляните в собор. Он совсем рядом, вы увидите.
Путешественники сдали чемоданы в камеру хранения, вышли на привокзальную площадь – и увидели.
На другой стороне площади темнела махина древнего готического здания, изукрашенного скульптурами, лепниной и кружевом арок. Две почти чёрные башни высотой с пятидесятиэтажный небоскрёб вонзали остроконечные шпили в безоблачную высь. Казалось, внутри собора может легко уместиться современный стадион. Грандиозное сооружение подавляло всё вокруг, и даже вокзал уже не казался таким огромным.
– Шестьсот лет строили, – говорил Мунин по пути к собору. – И всё время что-нибудь доделывают. Есть поверье, что последний день строительства станет днём конца света.
Из бездонной памяти Мунин выудил и поведал компаньонам старинный анекдот про архитектора Герхарда фон Риле, который взялся сделать расчёты уникальной конструкции собора и составить чертежи. Задача оказалась нерешаемой: ошибка следовала за ошибкой, а дело не двигалось. И тогда фон Риле заключил сделку с Люцифером. В назначенный день на рассвете, с первым криком петуха, дьявол должен был принести, нынешним языком говоря, готовую проектную документацию – и забрать бессмертную душу архитектора. Но хитрая жена фон Риле прокукарекала чуть раньше. Герхард получил расчёты с чертежами, а когда раздался крик настоящего петуха, обманутый дьявол понял, что души ему не видать, и в ярости произнёс проклятье: как только собор будет достроен, человечество погибнет.