Одинцов перебил:
– Думаю, вашим коллегам было бы интереснее обсудить это непосредственно с тем, кто нашёл Ковчег. – Он похлопал Мунина по плечу. – Раз уж мы здесь, организуйте ему лекцию в узком кругу и проверьте свои сомнения на прочность.
– О! – Рихтер не сразу нашёлся с ответом: предложение застало его врасплох. – Честно говоря, я не рассчитывал на такую щедрость при первой встрече. Надеялся разве что получить интервью для нашего сайта. Лекция – это предел мечтаний. Теперь даже не знаю, как вас благодарить…
Мунин тоже был удивлён словами Одинцова, но для виду скромно потупился.
– Не стоит благодарности. Впрочем… Нас интересует ваше собрание артефактов с Ближнего Востока и ответы на некоторые узкоспециальные вопросы, – сказал он, а Ева добавила:
– Я действительно ничего не понимаю в археологии, но кое-что смыслю в логике. Вы говорите, что раввины требуют заново прятать особо ценные находки там, где они обнаружены. Однако в музее хранятся экспонаты, которые мадам де Габриак называла уникальными. Чем объяснить это несоответствие?
– Нет никакого несоответствия, – пожал плечами Рихтер. – У меня действительно есть уникальные экспонаты, но любой из них не идёт ни в какое сравнение, например, с Урим и Туммим. С ними вообще практически ничто не может сравниться.
При упоминании камней бокал с коктейлем дрогнул у Евы в руке. Мунин растерянно посмотрел на Одинцова, который сохранил покерное лицо и кивнул Рихтеру:
– Судя по тому, что с мистером Вейнтраубом вы встречались недавно, разговор у вас был на ту же тему, что и у нас. Мы не имеем права ни с кем обсуждать свою задачу. Однако Урим и Туммим действительно имеют к ней отношение. Глупо скрывать друг от друга очевидные вещи до тех пор, пока обмен информацией не нарушает режим секретности.
Похоже, Рихтер был доволен скоростью реакции Одинцова и чёткостью формулировки.
– Нет смысла надеяться на то, чтобы найти Урим и Туммим, – повторил он. – Увы, при всём уважении к покойному мистеру Вейнтраубу эта затея не имеет шансов на успех. Но даже если камни каким-то невероятным образом будут найдены, – а я утверждаю, что это невозможно! – даже в этом случае никто, ни один большой раввин и ни один авторитетный учёный не подтвердит их подлинность.
Одинцов опередил Мунина, который хотел что-то сказать, и предложил:
– Давайте обсудим это завтра, иначе наша милая вечеринка превратится в научную дискуссию. А я в науках не силён, зато приучен уважать мнение специалистов и религиозные чувства. Бог с ними, с раввинами… да и со всеми остальными тоже. Я прагматик. Для меня главное – не история предмета, а функция. Мне важно, чтобы устройство работало, и остальное уже по вашей части, про науку я судить не берусь. Вот, например, в Иерусалиме мы видели менóру…
Это был золотой ритуальный семисвечник высотой в рост человека, выставленный в специальной витрине на раскопках центральной улицы Старого города. Светильник изображал дерево; по три ветви выходили из ствола справа и слева и тянулись вверх. Сияющий ствол и ветви оканчивались на одном уровне чашечками в форме миндального цветка. Семи фитилям в этих чашечках полагалось освещать Святая Святых в Храме. Тонкая чеканка с изображениями яблок и цветов покрывала всю менору.
Гид рассказывал, что такой семисвечник служил христианским символом наравне с крестом чуть ли не тысячу лет. А золотая менора в Иерусалиме, по его словам, в точности повторяла ту, которая описана Моисеем в Книге «Исход».
– То есть никто не спорит, что это новая вещь, – рассуждал Одинцов. – Но её сделали под присмотром раввинов и в полном соответствии с Библией. На случай, когда появится Третий Храм, менора у евреев уже готова. А я что хочу сказать? Если можно заново сделать полноценный рабочий светильник, значит, можно заново сделать полноценные рабочие Урим и Туммим. Почему нет?
Рихтер надул раскрасневшиеся щёки и с шумом выдохнул, сделав брови домиком.
– Почему нет, слишком долго объяснять, – сказал он.
– О’кей, – неожиданно легко согласился Одинцов. – Завтра мы поделимся с вами кое-какими подробностями. Тогда, может быть, вы измените свою точку зрения…
– …или, может быть, мы изменим свою, когда посмотрим экспонаты музея, – сказала Ева из дипломатических соображений.
– А пока, может быть, ещё выпьем? – в тон собеседникам с надеждой спросил Мунин, и Рихтер просиял:
– Выпить – это прекрасная мысль! Но помните…
С этими словами он прицелился в историка пальцем, как персонаж знаменитых плакатов столетней давности. Еве этот жест напомнил нахрапистого дядю Сэма с подписью: «Ты нужен мне для армии Соединённых Штатов!», а Одинцов увидел в подгулявшем археологе красноармейца, который строго спрашивал: «Ты записался добровольцем?».
– Помните, – продолжал Рихтер, не опуская палец, – что я поймал вас на слове! Мы договорились, что вы расскажете про Ковчег.
– Чем скрепим договор? – осведомился Одинцов, и археолог развёл руками:
– На ваше усмотрение. Я под впечатлением от «Глубинной бомбы»… которая теперь «Кёльнские огни». В вашем военном арсенале есть ещё что-то подобное?
Одинцов удержался от соблазна предложить суровую армейскую смесь «Удар копытом». Наверняка можно было договориться с баром, чтобы там вскипятили пол-литра светлого пива, растворили в нём стакан сахара и, остудив, позволили гостям по вкусу добавлять в этот сироп водку. Но, во-первых, не хотелось долго ждать. Во-вторых, оригинальный рецепт всё же предполагал не водку, а чистый спирт, которого не держат в барах. И в-третьих, Одинцов собирался получить от размякшего Рихтера ещё кое-что, а «Удар копытом» уложил бы археолога наповал слишком быстро.
– Есть два военных коктейля, – сказал Одинцов. – «Шилка» и «Московский мул». Выбирайте.
С «Шилкой» всё было просто: на пол-литра светлого пива – сто граммов ликёра Cointreau.
– Почему «Шилка»? Что это? – спросил любознательный Рихтер.
– Город в Сибири, далеко за Байкалом, – откликнулся Мунин. – Знаете такое озеро?.. Боевые отряды казаков двигались оттуда на Дальний Восток и по пути основали Шилку на одноимённой реке. Восемнадцатый век.
Одинцов не стал поправлять историка. В действительности название предупреждало, что смесь пива с ликёром вырубает людей так же лихо, как зенитная самоходная установка «Шилка» крошит вертолёты и лёгкую бронетехнику. Четыре ствола, больше трёх тысяч выстрелов за минуту… Рискованный коктейль: ещё неизвестно, сколько продержится Рихтер после такого залпа.
– Шилка, Шилка… Нет. Между Москвой и Сибирью я всё-таки выбираю Москву! – шутливо заявил археолог, и Одинцов поманил к столу кельнера.
Мунину была снова заказана рюмка «Русско-японской войны». Ева ограничилась чашкой кофе, а Одинцов проявил своеобразные познания в истории: он рассказал, как в Соединённых Штатах изобрели рецепт «Московского мула» – облегчённую версию «Удара копытом».
– В тридцать третьем году американцы отменили «сухой закон», – говорил Одинцов. – Штаты снова начали пить, но тамошнее имбирное пиво и водка «Смирнофф» продавались плохо. Их производителей от банкротства спасла Вторая мировая война – простите, что было, то было. Россия и Штаты стали союзниками. В барах по всей Америке начали смешивать русскую водку с американским пивом. Ну, ещё лёд и сок лайма – это как обычно. Получился мощный интернациональный коктейль «Московский мул». Кстати, важный нюанс: пить полагается из медных кружек, как в армии дяди Сэма. Не знаю, найдут здесь правильную посуду или нет…
Пивная снова заслужила похвалы Одинцова. Медные кружки нашлись. «Московский мул» произвёл на Рихтера не меньшее впечатление, чем «Глубинная бомба». Действовал коктейль помягче «Удара копытом» или «Шилки», но археолога основательно развезло. К выходу он шёл нетвёрдой походкой.
На улице Рихтер захотел сделать селфи, и троице пришлось позировать с ним в обнимку на фоне пивной. Переполненный алкоголем и чувствами археолог требовал отныне называть его только Маркусом – на «ты». Компания едва не вернулась к столу, чтобы выпить на брудершафт. Наконец, прощаясь до завтра, Одинцов будто невзначай обронил:
– Мы с Евой поищем какую-нибудь гостиницу неподалёку… Маркус, дружище, не обижай нашего коллегу! Ты ведь его забираешь, верно?
Ева и Мунин с изумлением посмотрели на Одинцова. Он не говорил компаньонам, что Жюстина в рассказе про Рихтера упомянула мини-отель при музее, где гостеприимный директор селит приглашённых учёных. Одинцов решил это использовать и предложил историка в лекторы, чтобы устроиться на ночлег без регистрации, сохраняя инкогнито для преследователей.
Эта хитрость тоже удалась. Вопрос прозвучал вполне естественно для Рихтера. Подгулявший археолог раскинул руки, словно собирался обнять Мунина, и ответил:
– Забираю с радостью… Стоп, а зачем вам искать гостиницу? У меня всем хватит места! Идёмте, идёмте, это рядом.
37. Про затишье перед бурей
– Второй закон Чизхолма, – сказала Ева на следующий день. – Если вам кажется, что ситуация улучшается, значит, вы чего-то не заметили.
– Если вам что-то показалось, то скорее всего вам не показалось, – сквозь зубы процедил Одинцов…
…который после вечеринки с Рихтером надеялся на передышку. О том, что троица в Кёльне, никто не знал, а из центра Германии пути ведут куда угодно. Преследователи наверняка оказались в замешательстве. Значит, можно было колесить по Европе и оставаться невидимками достаточно долго, если не использовать паспорта и кредитные карты.
Запас наличных Одинцов пополнил ещё в аэропорту Франкфурта. Там по его команде Мунин перевёл деньги с карты Конрада Майкельсона на свою российскую кредитку – и снял с неё максимальную сумму.
– Кто бы за нами ни шёл, если даже они это отследят, пусть думают, что мы разделились, потому что засвечена единственная карта, – пояснил Одинцов. – Версия тáк себе, но проверять им всё равно придётся. Выиграем ещё немного времени.
Он рассчитывал манипулировать любопытством Рихтера и без регистрации провести три-четыре ночи в мини-отеле при музее, а дальше тем же способом найти новую крышу над головой. Одинцов был уверен, что кто-нибудь из учёных, приглашённых Рихтером на лекцию Мунина, непременно захочет продолжения разговора. Для троицы это – повод напроситься в очередные гости ещё на денёк-другой. Или можно разведать хороший кемпинг поблизости от Кёльна, думал Одинцов, и поселиться в палатках с видом на живописный Рейн… Красота!