– И, во-вторых, насчёт встречи, – продолжал Одинцов. – Ты работу сделал, файлы распаковал, вопросов нет. Мне отмашку из Штатов дали, готов платить. Твои десять тысяч могу перевести на счёт хоть сейчас. Или хочешь всю десятку наличными, как договаривались?
Борис повторил за ним:
– Наличными, как договаривались. И как можно скорее.
Никакого договора про деньги, конечно, не было. Но вряд ли Борис понял хитрость Одинцова и пытался подыграть – скорее, охотники поддались на провокацию и велели настаивать на встрече.
Одинцов изобразил озабоченность.
– С наличными не так просто, – вздохнул он. – Ты же знаешь Еву. Новые капризы каждый день. Мы умотали в Европу. Италия, Германия… Сегодня-завтра будет понятно, где застрянем и на сколько. Как узнаю, сразу перезвоню, и договоримся про место и время. Потерпишь?
Притворно лёгкой болтовнёй Одинцов решал несколько важных задач. Обещание скорой встречи должно было убедить охотников, что с помощью Бориса им удастся заманить в ловушку всю троицу. Зачем же его убивать? А если не убьют сразу – через день-другой шансы компьютерщика остаться в живых заметно вырастут.
Упоминание стран, где могла произойти встреча, придавало разговору достоверности: в Израиле троица появилась по делу – и уж точно не ради встречи с Борисом, а забронированные билеты в Италию и вчерашний перелёт во Франкфурт несложно проверить.
Одинцов сказал, что распоряжения насчёт файлов с флешки приходят из Штатов, желая отвлечь внимание охотников. Если троица и Борис только исполняют команды, кто ими командует? Охотникам придётся это выяснять. А выяснение потребует времени, потребует ресурсов и заставит не спешить с ликвидацией исполнителей, которые могут привести к американским заказчикам. Конечно, Бориса допросят. Он скажет правду и назовёт Вейнтрауба со Штерном. Но миллиардер умер, его секретарь исчез – и поди сообрази, куда теперь тянутся ниточки…
…а главное – время, которое выгадывал Одинцов, нужно было не только для того, чтобы продлить жизнь Бориса или отсрочить столкновение троицы с преследователями. За пару дней предстояло хорошенько подготовиться – и первым нанести удар.
Одинцов решил, что назначит передачу денег в Германии. Само собой, с Борисом полетят охотники, уверенные, что троица в ловушке. На самом деле в ловушку попадут они сами. Информацией о дате вылета и месте встречи Одинцов поделится со следователями, а Жюстина – с чеченцами. Кто-то из них обязан перехватить охотников. Это проще простого, ведь для опознания не нужна даже видеозапись убийства Салтаханова: достаточно того, что они будут с Борисом.
Израиль – неподходящее место для такой операции, а Германия – самое то. Впрочем, богатый опыт подсказывал Одинцову, что перехват охотников может сорваться. Второй закон Чизхолма, о котором упоминала Ева, лишь развивал знаменитую идею первого и главного закона Мёрфи: всё, что может произойти неправильно, произойдёт неправильно. Поэтому Одинцов хотел подстраховаться на случай, если перехвата не будет…
…но пока не стал рассказывать своим спутникам об очередной буре, которая надвигается на них после короткого затишья. Он поднял Мунина и Еву в семь утра. В начале девятого, когда Ева закончила приводить себя в порядок, троица вышла на улицу: гостеприимство мини-отеля не распространялось на завтрак.
Уютные кафе зазывали к себе разнообразными вывесками на каждом шагу, но компаньоны едва успели отойти от двери. На самокате их обогнала стриженная ёжиком рыжеволосая девушка в бесформенном балахоне и громадных армейских ботинках.
– Момент! – попросила она, перегораживая путь самокатом. – Куда же вы? Здравствуйте. Я Клара. Меня прислал Рихтер. Он велел не торопиться и вас не будить, а то я приехала бы раньше. Сейчас, одну минуту, пожалуйста…
Татуированными руками в браслетах девушка перебирала складки балахона и разглядывала троицу. Ева у неё интереса не вызвала, зато Мунин удостоился внимания как звезда теленовостей, а Одинцов – как обладатель мужественного вида и атлетического сложения.
Молодой историк тоже не мог отвести глаз от Клары: в ушах, носу и нижней губе у неё сиял сталью пирсинг, а мочки ушей были растянуты чёрными титановыми кольцами. Удивительным образом эти украшения нисколько не портили миловидного лица девушки.
– Держите! – Клара, наконец, выудила из потайного кармана несколько флаеров и протянула Мунину. – Это ваучеры на завтрак. У нашего музея договор с кафе, скидка пятьдесят процентов. Во-он там, видите вывеску?.. Рихтер думал, вы ещё спите. Он болеет и появится позже. А вас после завтрака ждут в музее.
Ещё бы Рихтеру не болеть после вчерашнего! Одинцову на ум пришла старая присказка – что русскому потеха, то немцу смерть, – но шутить над перебравшим археологом он не стал. Одинцов и сам недолюбливал коктейли, предпочитая патриотичный ржаной полугар или односолодовый виски. Даже сейчас, после холодного утреннего душа, остатки тяжести в затылке напоминали ему про пивную «Три святых короля». Неудивительно, что бедняга Рихтер до сих пор страдал от экспериментов с боевыми смесями.
– Простите, Клара… Вы не составите нам компанию? Я приглашаю! – вдруг выпалил Мунин, и Ева с Одинцовым в изумлении переглянулись: для историка такое выступление было смелостью необычайной.
– Мне на работу надо, – шмыгнув проколотым носом, ответила девушка. – Музей открывается в девять… – Она взяла самокат, развернула его в обратную сторону и с улыбкой добавила: —…а закрывается тоже в девять, и потом у меня два дня выходных.
– Да ты ходóк! – уважительно сказал историку Одинцов, вместе с ним провожая Клару взглядом.
– Хорошая девочка, – с особенным женским дружелюбием процедила Ева.
Дойдя до кафе, компания расположилась на уличной террасе. Завтрак со свежайшими домашними булочками заставил вспомнить Рихтера добрым словом. Но разговор не клеился: каждый думал о своём.
Мысли Мунина метались между прелестной посланницей из музея – и диссертацией, на которую в нынешней суете не оставалось времени. А додумался историк до того, чтобы работать в таком вот кафе – да хоть в этом самом! – как многие знаменитости. Материал большей частью уже готов, и кто сказал, что учёный обязан запираться в душном кабинете или архиве?! Здесь можно сидеть с макбуком с утра до вечера, прихлёбывать кофе, щедро заправленный сливками; щипать булочку с марципаном, строчить страницу за страницей в своё удовольствие – и ждать, когда у Клары закончится рабочий день, чтобы провести вместе ночь, и следующую, и следующую…
Ева прикидывала, когда ей удастся съездить в Дюссельдорф. Может, в то время, пока Мунин будет выступать перед учёными? От Кёльна дотуда рукой подать, всего километров пятьдесят, а Дюссельдорф – это не только столица соседней федеральной земли, это столица моды всей Германии. Дела делами, но разве может женщина не использовать такую возможность и не побывать в бутиках на Королевской аллее?!
Одинцов – единственный, кто знал правду о незавидном положении троицы, – размышлял о том, что главные ворота Израиля, через которые лежит быстрый путь в Германию, – аэропорт «Бен-Гурион». А там начеку хоть и заторможенные с виду, но достаточно бдительные сотрудники службы безопасности. Что придумают охотники, чтобы без помех провести в самолёт похищенного Бориса?
Одинцов знал, как в такой ситуации поступил бы он сам. Пожалуй, перед выездом заставил бы компьютерщика принять несколько таблеток. Или порошок. Что-нибудь безвредное, вроде витаминов. Но сказал бы, что это сложный яд медленного действия. И предупредил: если Борис начнёт кочевряжиться по дороге, в аэропорту или в самолёте; если станет привлекать внимание и мешать – он умрёт. Потому что яд делает своё дело, а укол с противоядием ждёт только по прибытии, например, в тот же Франкфурт. Напуганный неопытный человек предпочтёт поверить. Да и не напуганный поверит, и опытный тоже. Кому охота ценой собственной жизни проверять, обманули его или нет?!
Впрочем, Одинцов скоро прогнал мысли про Бориса. Так или иначе в ближайшие дни всё выяснится, а пока надо было думать о безопасности своей команды. Ева последнее время всё чаще капризничает. Мунин, того гляди, сболтнёт что-нибудь лишнее учёным во время лекции – или этой расписной девчонке из музея… За обоими нужен глаз да глаз!
После завтрака компаньоны вернулись к музею и с первыми посетителями вошли внутрь. Администратор встретил их в прохладном фойе. Он тоже обращался в основном к Мунину, признавая в нём коллегу.
– Директор хотел бы сам провести для вас экскурсию. Но мы ждём его несколько позже. А пока, вероятно, вам будет интересно познакомиться с особенной экспозицией, которая составляет гордость музея. Наша сотрудница вас проводит.
По вызову администратора, цокая невысокими каблуками лёгких туфель, к троице вышла девушка в строгом брючном костюме. Лишь по стрижке и пирсингу можно было узнать в экскурсоводе Клару. Ева профессиональным взглядом оценила её точёную фигуру, а Одинцов подмигнул зардевшемуся Мунину:
– Смотри-ка ты… Везёт же людям!
38. Про игру света и мысли
Экспозиция занимала просторный подвал музея, разделённый на залы. Серые каменные плиты пола напоминали о Кёльнском соборе, но никаких украшений здесь не было. Стены розовели кирпичом старинной кладки, а побелка зрительно увеличивала небольшую высоту сводчатого потолка.
В освещении тоже царил минимализм. Источниками света на выставке служили сами стеклянные колпаки-витрины, равномерно расставленные в трёх шагах друг от друга на узких высоких постаментах. Каждая витрина заключала в себе один экспонат, который можно было осмотреть с разных сторон.
Сквозь ближайший ко входу прозрачный колпак на гостей бесстрастно глядела царица Нефертити. Знаменитая скульптура напомнила Одинцову времена, когда в интеллигентных ленинградских домах было модно иметь крашеный бюстик прекрасной египтянки в комплекте с портретом Хемингуэя. Вдобавок её профиль он только что видел в мини-отеле Рихтера. Одинцов успел подумать, что оригинал намного выигрывает у любой копии, когда Клара сказала: