Рихтер дал себя уговорить и вместе с лаборантом занялся настройкой оборудования. Одинцов оставил Мунина с Евой в лаборатории, а сам снова вышел в вестибюль и позвонил Сергеичу.
– У тебя правильный нотариус есть? Чтобы не с улицы, а свой.
– В нашем бизнесе без правильного нотариуса никак, – сказал Сергеич. – Найду, конечно. А зачем?
– Надо сделать две доверенности, на Мунина и на Еву. Чтобы могли представлять меня в России и за границей. Максимально полные доверенности на всё: дела вести от моего имени, деньги мои получать, недвижимостью распоряжаться и так далее. Стандартная формулировка, юристы знают. Копии паспортов сейчас пришлю.
В разговоре возникла пауза.
– Сделаешь? – подождав, спросил Одинцов, и Сергеич нехотя откликнулся:
– Доверенности на какой срок?
– Навсегда.
– Оформил бы сразу завещание, – после новой паузы проворчал Сергеич. – Чего на мелочи размениваться… Влип здорово?
Одинцов не хотел врать, но и откровенничать тоже настроения не было.
– Влип, не влип… Сам не понимаю пока. Мало ли что? А долги мне ни к чему.
– Бросай ты свои самурайские ритуалы, – посоветовал Сергеич. – И скажи нормально, чем помочь.
– Сейчас – только этим. Доверенности нужны срочно, – сказал Одинцов.
Опытный Сергеич понял его правильно. Так повелось много столетий назад. Куда бы ни отправлялся самурай, он говорил домочадцам: «Вот я ушёл!». Это значило, что его дела приведены в порядок и он со всеми простился. Ведь самурай был готов умереть в любой момент – погибнуть в бою или совершить сэппуку, распоров себе живот, когда невозможно иначе сохранить свою честь. Если же он возвращался и с порога радовал семью известием: «Вот я пришёл!» – это значило, что победа одержана и честь сохранена.
Два дня назад Одинцов сумел опередить охотников, но теперь они снова оказались на шаг впереди. В ближайшее время ему предстояла схватка с невидимым подготовленным противником. Убийцы Салтаханова готовились уничтожить всю троицу. Задачей Одинцова было – спасти двух самых близких людей, а для этого расправиться с охотниками, пускай даже ценой собственной жизни.
Основа тактики в любой схватке – либо нападение, либо контратака. Рихтер, сам того не желая, лишил Одинцова возможности первым нанести удар. Теперь приходилось ждать, когда нападут охотники, чтобы подловить их на ошибке. Шансы спасти Еву и Мунина при этом сохранялись; шансов уцелеть у Одинцова было немного. Кодекс воина требовал подготовиться к вероятной гибели так, чтобы с чистой совестью напоследок сказать: «Вот я ушёл!». Привести дела в порядок и навсегда забрать с собой врагов.
Священнодействие в лаборатории заняло часа два с половиной. Рихтер возился с простым каменным кругляшом, как будто это был подлинный бюст Нефертити. Результат превзошёл ожидания троицы. Вместе с компаньонами вернувшийся Одинцов наблюдал за лаборантом, который проявил и зафиксировал изображение паттерна, промыл плёнку и долго полоскал в специальном растворе, чтобы удалить даже малейшие остатки воды. А когда снимок был высушен и его коснулся луч лазера, возникшее изображение древней реликвии выглядело настолько реальным, что его хотелось потрогать.
– Вау! – только и сказала Ева.
– Фантастика, – согласился Мунин, а Одинцов, потирая руки, предложил:
– Давайте отметим.
После разговора с Сергеичем и до возвращения в лабораторию он успел заглянуть в директорскую приёмную.
– У нас это не принято, – заявила помощница Рихтера, когда Одинцов поделился намерением заказать доставку еды из ресторана, и он возразил с обезоруживающей улыбкой:
– Но вы же приносили нам бутерброды…
Время обеда уже давно настало, а выходить из музея троице было нельзя. Хитроумный Одинцов на ходу придумал традицию: дескать, в каждом новом городе их компания непременно посещает один из лучших ресторанов. Но в Кёльне сложилась исключительно плотная научная программа, и времени катастрофически не хватает. Очень кстати пришлось памятное с детства немецкое шахматное слово цейтнот. Времени нет, по словам Одинцова, но зачем же обижать прекрасный Кёльн и нарушать традицию?!
Помощница Рихтера была очарована; упор на патриотизм подействовал, а окончательно сопротивление строгой дамы было сломлено двумя названиями, которые звучали музыкой, – Le Moissonnier и La Vision Wasserturm.
– У обоих ресторанов есть звезда «Мишлен», и я не могу выбрать, – сетовал Одинцов, гипнотизируя женщину. – В интернете пишут, что в «Лё Муассони» хорошо готовят фуа-гра-мезон, а в «Ла Визьон Вассертурм»… э-э… не знаю, как прочесть правильно. Спасите! Я готов полностью положиться на ваш вкус.
Он обмолвился между делом, что почтёт за честь, если помощница директора разделит с гостями скромную трапезу. В предвкушении деликатесов женщина сдалась и некоторое время исследовала меню, пестревшее французскими названиями вроде Coquilles Saint-Jacques, Coq au vin и Pigeonneau Rôti. Одинцов аккуратно направлял её рассуждения, и в результате выбор был сделан в пользу именно того ресторана, с которым он договорился по телефону заранее – между звонком Борису и лекцией Рихтера про шамир. Не каждое заведение с мишленовской звездой согласится обслуживать кого-то на стороне; в трёх местах Одинцову отказали. Тогда же он сделал заказ: приготовить достойный обед – не минутное дело…
Предложение Одинцова – отметить появление в коллекции Рихтера новой голограммы – было встречено с энтузиазмом. Вся компания поднялась из лаборатории в кабинет, где их встретила сияющая помощница. Рихтер оторопел, увидав на своём столе для переговоров блюда с карточкой знаменитого ресторана. Изысканное вино, которое подобрал к обеду сомелье-француз, тоже произвело впечатление – не только качеством, но и количеством. Одинцов рассчитывал, что три-четыре бутылки останутся после обеда нетронутыми и украсят директорский бар.
Помощнице Рихтера хватило ума и такта не задерживаться за столом, а компания неторопливо воздала должное и высокой кухне, и напиткам, продолжая беседовать на прежние темы – про Урим и Туммим, документы группы «Андроген» и вероятные цели Зубакина.
Ещё в три часа дня Родригес прислал Одинцову кодовое сообщение о том, что прилетел во Франкфурт. Около пяти он поездом добрался до Кёльна и в шесть просигналил о полной боевой готовности. Заждавшийся Одинцов смог, наконец, вздохнуть с облегчением.
– Маркус, дружище, – сказал он спустя немного времени, допил очередной бокал вина и поднялся, – нам надо кое-куда съездить, потом ещё к лекции подготовиться… А ты всё же попробуй, пожалуйста, организовать экспертизу камня, и как можно скорее.
Рихтер окинул взглядом остатки великолепной трапезы и предложил:
– Позволь, я хотя бы вызову вам такси.
– Я уже вызвал, спасибо. Нас ждут. Сегодня не последний день, завтра продолжим! – весело подмигнул ему Одинцов, и троица покинула директорский кабинет.
42. Про британский след и незваных гостей
Как только появилась возможность говорить свободно, компаньоны набросились на Одинцова.
– Что происходит? – грозно спросила Ева, пока они шли по коридору. – Ты что затеял? Почему оставил Рихтеру камень?
Мунин поддержал её:
– Да, и куда это нам вдруг понадобилось ехать?
– По дороге поговорим. А сейчас ваша задача – быстро сесть в машину… Вперёд! – скомандовал Одинцов, распахивая дверь на улицу…
…где у тротуара прямо напротив выхода из музея стоял микроавтобус «фольксваген» с тонированными стёклами и открытой дверью в салон. Повинуясь приказу, Ева с Муниным шмыгнули внутрь; Одинцов тоже не задержался. Водитель стартовал, как только дверь микроавтобуса с рокотом встала на место.
– Всё-таки куда мы едем? – снова спросил Мунин, и Одинцов ответил сухо:
– Катаемся. Обзорная экскурсия по городу… Значит, так. Камень я отдал, чтобы максимально ускорить экспертизу. Настоящий, ненастоящий – пусть пока побудет у Рихтера. Если надо, потом проверим второй. А ещё… хм… ещё нельзя складывать все яйца в одну корзину. Проблемы у нас возникли кое-какие.
Пришлось, наконец, рассказать компаньонам про агентство «Чёрный круг», нанятое Лайтингером, и про убийц Салтаханова, которые вычислили троицу благодаря общительности Рихтера.
– Эй, эй! Осторожнее! – вдруг по-английски крикнула Ева водителю и вцепилась в поручень: микроавтобус проскочил перекрёсток на красный свет, распугав другие машины.
Водитель не отреагировал, а Одинцов сделал успокаивающий жест.
– Всё в порядке, – сказал он. – Если за нами был «хвост», мы оторвались… или сделали вид, что оторвались.
Ева возмущённо фыркнула, а Мунин спросил, кивнув на водителя:
– Это кто?
– Друг, – сказал Одинцов.
За рулём сидел Родригес. Ещё вчера Одинцов арендовал через Интернет машину на его имя, и микроавтобус ждал кубинца на парковке у вокзала в Кёльне.
Ева хмуро поинтересовалась:
– Ты думаешь, охотники уже здесь?
– Я никогда не думаю, я знаю, – старой шуткой ответил Одинцов. – Они совершенно точно уже здесь.
Микроавтобус немного попетлял в центре города и привёз троицу к вокзалу.
– Не отставайте! – велел компаньонам Одинцов перед тем, как войти в здание.
– А как же лекция? И вещи? – занервничал Мунин.
Одинцов посмотрел на него через плечо:
– При чём тут вещи?
– Ну, мы же уезжаем…
– Нам нельзя уезжать.
– Почему? – спросила Ева.
Может быть, в более спокойной обстановке Одинцов ответил бы подробнее, а сейчас коротко бросил на ходу:
– Охотники Бóриса твоего прихватили. Если мы исчезнем, они его грохнут.
Ева при этом известии переменилась в лице, а Мунин на полном ходу налетел на чьи-то чемоданы, которые стояли поперёк дороги. Захромав и шипя от боли, он догнал Одинцова с Евой, которая повторяла:
– И что теперь? Что нам делать? Как его спасти?
– Если уезжать нельзя, зачем тогда вокзал? – спросил Мунин.
Одинцов молчал.