У двоих, которые привезли взрывчатку для троицы, оружия не нашлось, но мог быть вооружён тот, кто караулил Бориса, – если пленный охотник всё же соврал. Такого не напугаешь даже очень натуральной моделью пистолета. Родригес рассчитывал на нож.
Датчик движения у крыльца сработал, и над входом в номер включился тусклый фонарь.
– Условный сигнал! Быстро! – прошептал Родригес и посильнее кольнул спутника остриём. Тот застонал сквозь зубы:
– Нет сигнала. Там никого нет. Только Борис.
– О’кей, давай проверим.
Родригес пнул парня под коленку; тот бухнулся на колени и почувствовал, как лезвие ножа надавило на горло. Кубинец вынул из кармана ключ, найденный во время обыска; отпер замок, рывком за шиворот поднял охотника на ноги, снова уткнул остриё ножа ему в рёбра, распахнул дверь…
…и втолкнул парня в комнату. Её освещал ночник на тумбочке между двух кроватей, придвинутых изголовьями к боковой стене. Обе кровати были пусты.
Держа нож наготове, Родригес подтолкнул пленника к открытой двери туалета и через его плечо заглянул внутрь. Пусто.
– Где Борис? – спросил Родригес.
– Там. – Парень мотнул головой в сторону кроватей, снова получил пинок под коленку и опустился на колени посреди комнаты.
– Не шевелись! – приказал кубинец. Поглядывая на охотника, он сделал шаг-другой и заглянул в щель между дальней кроватью и торцовой стеной. Там на боку лежал раздетый мужчина в сползших трусах: его положили так, чтобы не упал с кровати и не захлебнулся раньше времени.
Родригес узнал Бориса по фотографии, которую присылал Одинцов. Кляп из скрученной тряпки закрывал рот бедняги и был завязан на затылке, позволяя худо-бедно дышать, но не кричать. Запястья и лодыжки стянуты серой скотч-лентой, ноги вдобавок примотаны к ножке кровати. При звуке шагов Борис чуть поднял голову. Блуждающий взгляд из-под тяжёлых век упёрся в Родригеса…
…который сказал:
– Привет. Я друг Одинцова.
Это была его первая ошибка. Борис видел Одинцова единственный раз в ресторане отеля «Краун Плаза». Там Ева называла своего мужчину Карлом. Наркотики в придачу ко всему пережитому за несколько дней превратили мысли Бориса в кашу из кошмаров и галлюцинаций. Сейчас любая русская фамилия напоминала обезумевшему заложнику его русских похитителей. Одинцов – значит, враг. Друг врага – тем более враг.
Родригес, не забывая поглядывать на охотника, разрезал скотч на руках и ногах Бориса. Вторая ошибка оказалась фатальной: для того, чтобы подхватить Бориса и усадить на кровать, он положил нож на одеяло.
С кровати Борис увидал похитителя. Он не обратил особого внимания на то, что парень стоит на коленях, зато в голове из тяжёлой мути выплыла уверенность: если седой латинос пришёл вместе с врагом – значит, он точно враг.
Родригес попытался хоть немного привести Бориса в чувство и растёр ему ладонями уши. Продолжая одной рукой придерживать спасённому заложнику голову, другой он показал растопыренную пятерню со словами:
– Сколько пальцев?
Вместо ответа Борис нащупал нож и с неожиданной силой воткнул его Родригесу наискосок в печень по самую рукоять, навалившись всем телом. Кубинец отшвырнул Бориса к изголовью, а сам скорчился…
…и охотник, не сводивший с него глаз, не стал терять ни секунды. Он вскочил с пола и прыгнул на Родригеса, пытаясь ногами захватить шею. Чётко провести удушающий приём помешали связанные за спиной руки. Родригес успел среагировать: он уклонился и жёстким ударом прервал прыжок. Охотник рухнул на Бориса – и с хрустом сломал ему шею об спинку кровати…
…а следом получил смертельный удар под ключицу ножом, который Родригес выдернул из себя.
Если бы нож оставался в ране, у кубинца были шансы выжить. Но теперь из разрезанной печени неудержимо хлестала кровь. Родригес осел на пол и, оставляя страшный липкий след, пополз к двери в надежде добраться до машины.
Силы закончились у порога. Их остаток ушёл на последний звонок Одинцову. Прощание оборвалось на полуслове.
44. Про споры, примирения и деловой разговор
Из предсмертного хрипа старого товарища Одинцов понял только, что ни охотников, ни Бориса, ни самого Родригеса больше нет в живых.
– Алё, алё!.. Эй! – кричал в трубку Одинцов. – Рауль!
Ответом была тишина.
До утра оставалось всего ничего, и Одинцов без объяснений велел компаньонам:
– Ложитесь спать. Завтра тяжёлый день.
– А если кто-то снова?.. – спросил Мунин и показал в сторону двери.
– Никто. Больше некому. Иди ложись, – угрюмо буркнул Одинцов.
Сам он, впрочем, бросил себе матрац под дверью и дремал вполглаза, держа мачете под рукой. А телефон Родригеса отключился автоматически через положенные пятьдесят минут: за всё это время в трубке не послышалось ни единого нового звука.
Что могло произойти в мотеле? Одинцов терялся в догадках. Компаньонов он поднял по обыкновению рано. На завтрак троица пришла к открытию кафе.
– Давайте-ка быстренько поедим, и займитесь, наконец, лекцией, – сказал Одинцов за столом. – Рихтер пригласил серьёзных людей, неудобно…
– Сперва мне надо помириться с Кларой, – объявил Мунин.
– Я помогу, – пообещала понятливая Ева.
После еды они с Муниным заняли позицию у входа в музей; Одинцов курил в нескольких шагах поодаль.
За полчаса до открытия музея на самокате появилась Клара. Она демонстративно не обращала внимания на троицу. Мунин помешал девушке открыть дверь.
– Подожди!
Клара вскинула рыжеволосую голову и сверкнула пирсингом в ноздре.
– Чего мне ждать? Я вчера весь вечер ждала… как дура. Дай пройти!
– Послушай, пожалуйста… Я понимаю, что нехорошо получилось, – начал мямлить историк, – но я не виноват…
– Не виноват? О’кей, без проблем. Дай пройти! – снова потребовала девушка.
– Клара, могу я объяснить тебе кое-что, как женщина женщине? – сказала Ева, выполняя своё обещание, и Клара искусственно улыбнулась в ответ:
– Спасибо, но как женщина я уже давно всё знаю. И могу тоже кое-что объяснить. – Клара небрежно ткнула пальцем в сторону Одинцова. – Ваш дедушка пока ещё в форме? Тогда не теряйте времени… Наслаждайтесь!
– Не смей так говорить! – с возмущением сказал Мунин. – У нас была очень тяжёлая ночь. Тяжёлая и опасная. Я не могу сейчас всего рассказывать, но мы…
– Ага, – перебила Клара, – ещё скажи, что вы русская мафия, и бойню в мотеле тоже вы устроили.
– Какую бойню? – Одинцов присоединился к компании и приказал: – Говори!
Девушка смутилась под его тяжёлым взглядом.
– Ну, я в утренних новостях видела… Какой-то мотель за городом. Ночью зарезали двух русских, американца и кубинца. Труп в машине, море крови по всему номеру… Жуть.
– Бóрис? Американца звали Борис? – срывающимся голосом спросила Ева.
Клара пожала плечами.
– Имён там не было… по-моему. А что, вы правда их знали?
– Нет. – Одинцов мотнул головой. – Просто переживаем за соотечественников. Ева за своих, мы с за своих… – Из жалости к Мунину он приложил руку к сердцу и сказал: – Клара, я от имени всей нашей компании прошу прощения. У нас вчера действительно… хм… действительно были очень важные дела. Но сегодня… Сегодня вечером после лекции предлагаю всем вместе сходить в хороший ресторан. О’кей?
– Я подумаю, – смилостивилась Клара, снова вскинула голову и, держа самокат наперевес, беспрепятственно прошла в музей.
Мунин с благодарностью посмотрел на Одинцова.
– Спасибо.
– Борис… погиб, – всхлипнула Ева и спрятала лицо в ладонях. – Они убили его… убили… из-за меня…
Одинцов обнял её и стал гладить по голове, приговаривая:
– Не плачь, не надо… Пойдём домой, моя хорошая… Пойдём…
– Это ты виноват! – крикнула Ева и оттолкнула Одинцова. – Ты! Обещал, что с Борисом ничего не случится! Обещал его спасти! Обещал! А его убили!
Прохожие и люди в проезжающих машинах оборачивались, глядя на красивую темнокожую женщину, которая в слезах кричала что-то по-русски широкоплечему мужчине с пасмурным лицом. Мунин пытался загородить парочку от посторонних взглядов и с натужной улыбкой разводил руками: мол, всякое бывает…
Одинцов молча слушал какое-то время, потом сказал сурово:
– Хватит голосить. Пойдём домой, а то немцы сейчас полицию вызовут.
– Не пойду с тобой никуда! Ненавижу!
Терпение Одинцова лопнуло. Он забросил Еву на плечо и понёс к мини-отелю.
– Не трогай меня! Пусти, пусти, пусти! – верещала она, молотя кулачками по широкой спине Одинцова. Следом семенил Мунин, который продолжал улыбаться прохожим и старательно делал вид, что всё это шутка.
По счастью, мини-отель был совсем рядом с музеем. Одинцов поставил Еву на ноги только у двери в её комнату, а Мунина ещё с улицы отправил в ближайший магазин за бутылкой.
Историк принёс виски. Он же уговорил Еву выпить хотя бы немного: Одинцову лучше было сейчас не попадаться ей на глаза.
– Могу ещё за кофе сгонять, – сказал Мунин, когда Ева залпом опрокинула в себя полстакана и немного успокоилась. – Или чего ты хочешь? Только скажи, я мигом. А потом будем к лекции готовиться, ладно?
Лёжа на кушетке в своей комнате, Одинцов диву давался, как ловко его молодой компаньон угомонил бушующую Еву. Она в последнее время слишком сильно нервничала и срывала злость на Одинцове. Видимо, сказывалось постоянное напряжение, в котором держали троицу эти две недели. Еве, да и Одинцову с Муниным нужна была хотя бы небольшая передышка, чтобы прийти в себя. А там, глядишь, тайна двух реликвий откроется. Вот ведь Вейнтрауб, старый чёрт! Втравил в историю…
В комнату заглянул Мунин с вопросом, что ещё купить: он шёл за кофе для Евы.
– Молодец, Конрад Карлович! – похвалил Одинцов. – Растёшь на глазах. С Евой ты… просто большой молодец. Сам не пил?
Мунин притворно вздохнул.
– Увы, нет, но соблазнительно. Знаете, в дневниках Лёвушки Пушкина… это младший брат был у Александра Сергеевича… В его дневниках есть чудесная запись: «Что касаемо пьянства, то пить надо начинать с утра и уж боле ни на что не отвлекаться».