Рихтер привёз компанию в мини-отель. До закрытия музея оставалось немного времени.
– Я звоню Кларе, – сообщил Мунин и ушёл в свою комнату.
Ева отправилась к себе, Одинцов – к себе, но вскоре в его дверь заглянул Мунин с растерянным выражением лица.
– Ничего не понимаю, – сказал он. – Сперва Клара не брала трубку, а потом вместо неё…
– Подожди, – остановил его Одинцов, хватая зазвонивший телефон с долгожданным именем на дисплее. – Это Жюстина. Ну. наконец-то… Привет!
– Привет. – Голос в трубке был мужским. – Удивлён?
Одинцов мрачно молчал, и собеседник представился:
– Это Генрих Лайтингер. Помнишь меня? Пришло время поговорить.
45. Про заокеанскую экзотику и первый камень
Старый Вейнтрауб заслуженно считал своего единственного внука подонком и не желал иметь с ним ничего общего…
…хотя многие годы души не чаял в малыше Генрихе. Родители мальчика разбились на частном самолёте, и внук вырос у дедушки в Майами. Безграничные возможности старого Вейнтрауба позволили создать вокруг Лайтингера почти фантастический мир – сиротка ни в чём не знал отказа. Генрих рос, как многие другие отпрыски богатейших семей Америки: баловался наркотиками, устраивал грандиозные попойки, гонял по городу на мощном спорткаре, публиковал в Интернете откровенные видео с проститутками…
Любящий дедушка до поры смотрел на всё это сквозь пальцы и называл детскими шалостями, болезнями роста. Деньги помогали замять любой скандал; малыш Генрих каждый раз обещал Вейнтраубу взяться за ум. Старик был уверен, что внук скоро перебесится, остепенится – и понемногу войдёт в семейный бизнес.
Гром грянул, когда после выпуска из университета молодой Лайтингер отправился путешествовать. Он вырос на атлантическом побережье Штатов, нырял и катался на доске для сёрфинга во всех мало-мальски достойных тамошних местах. Теперь путь Генриха лежал на Тихий океан, в Новую Зеландию – рай для дайверов и сёрферов…
…только скоро выяснилось, что по соотношению количества байкеров к общему населению скромная островная страна опережает весь мир. По городам и дорогам на ревущих мотоциклах носилась целая армия: пять тысяч крепких парней, одетых в расшитые клёпаные куртки. Но не эта провонявшая бензином экзотика заставила бурлить кровь малыша Генриха.
Большинство байкеров Новой Зеландии были бандитами. Настоящими. Они дрались, насиловали, грабили, убивали, торговали наркотиками… На этом фоне прежние подвиги Лайтингера в самом деле смотрелись детскими шалостями – как и говорил старый Вейнтрауб. Генрих пожелал оторваться по-взрослому: он забросил сёрфинг с дайвингом, купил мощный мотоцикл и для начала стал байкером.
Байкеры объединялись в банды. Крупнейшая банда носила название Mighty Mongrel Mob, или попросту «Дворняги». Десятки отделений банды существовали по всей стране; система управления копировала жёсткую иерархию воинов древнего народа мáори.
«Дворняги» появились в конце шестидесятых годов. Банду создали потомки выходцев из Европы, которые гордились белым цветом кожи. Подчёркивать расовое превосходство над местными – маори и прочими полинезийцами – первым «дворнягам» помогала нацистская символика. Правда, ко времени появления Генриха подавляющее большинство «дворняг» уже составляли аборигены, но традиции сохранялись. Свастику и девизы нацистов темнокожие бандиты густо татуировали на лицах заодно с древними ритуальными рисунками. Обязательный платок-бандана у каждого был красным, как знамя Третьего рейха. Орден Железный крест на шее считался в порядке вещей. Многие байкеры носили вместо шлема эсэсовскую каску.
Из рассказов деда об истории семьи малыш Генрих знал, что прадед работал в «Аненербе» и числился в СС. У старого Вейнтрауба сохранились несколько фотографий отца – в мундире среди сослуживцев, на охоте с Герингом, на приёме у Гиммлера… Конечно, Лайтингер не стал делать на лице татуировок – со свастикой или без, – но куртку в эсэсовских молниях и шевронах дивизии СС «Мёртвая голова» носил с восторгом, чувствуя преемственность поколений.
Дедушка-миллиардер хотел видеть внука своим преемником в другом смысле и втолковывал с младых ногтей: любая покупка – это инвестиция, любое занятие – это бизнес, а бизнес – это стратегия. Малыш Генрих взглянул на Новую Зеландию стратегически. Если Mighty Mongrel Mob – крупнейшая здешняя банда, значит, надо подобраться к её руководству.
Сделать это оказалось даже проще, чем предполагал Генрих. «Дворняги» – банда этническая; байкеры из народа маори и других полинезийских племён совсем не жаловали белых. Но это – рядовые солдаты, пушечное мясо. Те, кто грабит, убивает и возит наркотики. Заработки у них грошовые. А Лайтингер с его стратегическим подходом собрался сделать из «Дворняг» большой бизнес.
Бандой руководил президент-маори. Малыш Генрих предложил ему две-три коммерческие схемы, до которых президент со своим штабом не додумались бы никогда в жизни. Успешная реализация этих схем принесла такие деньги, что вскоре у бандитов появился вице-президент Генрих Лайтингер – белый иностранец по виду и серый кардинал по сути.
Президент Mighty Mongrel Mob стал служить ширмой; высокая позиция Лайтингера никак не афишировалась. Его по-прежнему считали чудаком-экспатом и американским плейбоем, для которого распахнуты любые двери. Наследственную смекалку Генриха подкреплял университетский диплом финансиста. Солидный личный счёт, родство с Вейнтраубом и знакомства в Штатах помогли обрасти необходимыми связями сперва в Новой Зеландии, потом в соседней Австралии, а потом и в Европе. Лайтингер уверенно превращал банду с её отделениями в мощную корпорацию, которая распространила свою деятельность на австралийское побережье и другие континенты.
Рядовые «дворняги» не отказались от прежнего мелкого промысла, но главари байкеров стараниями Лайтингера вышли на совсем другой уровень. Они торговали наркотиками не в розницу, а оптом; собирали дань с перевозок и торговли, контролировали проституцию и отмывали деньги для клиентов со всего мира.
Когда Вейнтраубу стало известно, почему его внук застрял в Новой Зеландии, он пришёл в ужас. Попытки образумить малыша Генриха успеха не принесли – вице-президент бандитской корпорации всё крепче вставал на ноги, ворочал миллионами и позволял себе разговаривать с дедом на равных. Кончилось тем, что старик его проклял. Это решение звучало как угроза. Лайтингер не питал иллюзий насчёт Вейнтрауба, поэтому благоразумно держался от него подальше – до самой смерти миллиардера. Ради наследства малыш Генрих с командой «дворняг» срочно прилетел в Майами, где он вырос…
…а последующие события привели его в Кёльн. Звонком Одинцову начиналась финальная стадия операции, на которую Лайтингер за короткий срок потратил немало сил и средств. Это его не тяготило – он хорошо помнил слова Рокфеллера, которые частенько повторял ему Вейнтрауб: «Не надо бояться больших расходов, надо бояться маленьких доходов». Любые расходы меркли перед ошеломительным результатом, который предвкушал малыш Генрих. Отправляясь в путь из Новой Зеландии, он собирался завладеть только дедовской коллекцией, а теперь к нему в руки шли Урим и Туммим.
– Я всё про тебя знаю, – сказал Генрих, позвонив Одинцову с мобильного номера Жюстины. – Про тебя и твоих друзей. А ты, наверное, уже понял кое-что про меня и знаешь, чего я хочу. Нам обоим не нужен шум. Встретимся и договоримся. Жду через сорок пять минут в ресторане «Три святых короля». – Название он с удовольствием сперва произнёс по-немецки, а потом перевёл. – Это недалеко от тебя. Найдёшь.
– Найду, – согласился Одинцов. Разговор был окончен.
Стоявший в дверях Мунин тут же снова начал:
– Я говорю, ерунда какая-то. Звоню Кларе, а вместо неё отвечает мужик…
Одинцов молча плечом отодвинул историка, вышел в коридор и побарабанил пальцами в дверь Евы.
– Ты одета? – спросил он. Ева не ответила.
– Открой, пожалуйста, – подождав немного, сказал Одинцов. – Это срочно. Лайтингер звонил. Он взял в заложницы Жюстину и Клару.
– Как?!.. – ахнул Мунин, а Ева почти мгновенно распахнула дверь и выскочила в коридор, на ходу застёгивая блузку.
– Ресторан отменяется, – сказал компаньонам Одинцов. – Переодевайтесь в дорожное. Джинсы, футболки, как обычно. И собирайте вещи. Ева, моё барахло тоже собери, пожалуйста. Я уже не успею.
– А вы куда? – спросил побелевший Мунин.
– Пойду, с малышом Генрихом пива попью и потолкую по душам.
Время поджимало. Одинцов коротко проинструктировал компаньонов на случай, если в его отсутствие кто-то попробует проникнуть в мини-отель. Сказал, что делать, если он не позвонит через определённое время.
Что делать, если он не вернётся, Одинцов говорить не стал: зачем пугать раньше времени? А в нынешней ситуации не позвонит и не вернётся, скорее всего, значило одно и то же. Надо будет – сообразят. К тому же пока всё выглядело не настолько мрачно.
Лайтингер назначил встречу не в безлюдном месте, а в популярном ресторане. Вряд ли это ловушка. Если бы он хотел расправиться с Одинцовым – вполне мог сделать это раньше. И уж точно не стал бы превращать захват или убийство в шоу. Из этого Одинцов сделал вывод, что Лайтингер действительно хочет встретиться для разговора.
Мало того: похоже, его люди как минимум последние несколько часов не следили за троицей. Лайтингер знал, что до лекции они никуда не денутся. Знал место и время начала лекции, но не знал, как долго вся компания будет занята. Он захватил Клару; Мунин своим звонком подал сигнал, что они освободились, – и Лайтингер тут же позвонил с телефона Жюстины, давая понять расстановку сил…
За этими размышлениями Одинцов поставил сигнальные стаканы-колокольчики на рукояти оконных шпингалетов, как прошлой ночью; переменил рубашку и двинулся на выход.
– Вроде всё, – сказал он Мунину и Еве у дверей. – Вот я ушёл.
Самурайская формула прощания, помимо прочего, хороша тем, что в ней нет пафоса. Ушёл и ушёл. А вскоре будет ясно, доведётся ли Одинцову сказать: «Вот я пришёл».