Вот почему я пишу это письмо, которое, я надеюсь, Нэнни Бил никогда не передаст тебе.
Арчер — опасный человек. Он беспощаден и безудержен. Я хочу, чтобы ты понял: если со мной что-нибудь случится — не важно, что он будет говорить, — это не будет несчастным случаем. И я никогда не покончу с собой. Ты слишком много значишь для меня. Я надеюсь, очень надеюсь все же, мой дорогой мальчик, что я буду рядом с тобой. И я хочу, чтобы ты знал, что я люблю тебя.
Твоя любящая мать».
— Итак, иностранец действительно убил ее, — сказала Би, в ужасе глядя на Ника.
— И он ухитрился отмазаться. Но зато теперь мы знаем его имя: Арчер Кейн.
Ник посмотрел бумаги и сказал:
— Я хочу, чтобы ты прочла это позже. Это написано Джонни Леконте. Это история его жизни, рассказ о том, что произошло после. — Он колебался. — Я думаю, тебе лучше будет прочесть это, когда ты будешь одна, чтобы тебя не прерывали дети, собаки, попугаи или приготовление ужина.
Ник положил бумаги обратно в конверт и взял ее за руку.
— Давай погуляем с детьми, — сказал он, улыбаясь и пытаясь развеселить ее. — Купим им мороженое.
— Мороженое! — Дети ворвались в комнату, и Би засмеялась.
— У вас, наверное, антенны на ушках, настроенные на слова «мороженое», «картофель фри» или «Нинтендо».
— И Пуш пойдет с нами? — спросила Джули.
— Конечно.
Би посмотрела на детей, в футболках и шортах, с сияющими лицами, и почувствовала боль Марии-Антуанетты Леконте, которая так и не купила мороженое своему Джонни и не подарила ему собаку.
— А теперь мойте руки и переодевайтесь, — сказала она, улыбаясь при мысли о том, что чистые футболки будут немедленно вымазаны мороженым.
— Знаешь, что? — сказал Ник с улыбкой. — У тебя неплохо получается быть мамой.
Би смотрела на него, в эти ласковые серые глаза, милое лицо, всегда улыбающееся, видела его сильное, мускулистое тело. Ник помог ей, разделил ей проблемы, страхи о таинственном прошлом, ее горечь от смерти Милли и помог управиться с детьми. Их дружба стала чем-то более глубоким, и теперь она убеждена, что он хотел, чтобы она вспомнила свое прошлое еще по одной причине: он должен знать, был ли еще кто-нибудь в ее жизни, любовник или друг, кто-нибудь, кто ждет ее.
Она улыбнулась и поцеловала его.
— Это мое спасибо тебе, — сказала она, когда он обнял ее, — за все.
— Эй, хватит целоваться, — завопил Скотти с порога, и они со смехом бросились за ним вниз по ступенькам, где Джонни Леконте впервые встретился с отцом много лет назад, и эта встреча стала роковой.
Глава 25
Фил открыла ящичек, который доставили по специальному заказу, и в изумлении уставилась на его содержимое. Внутри было ожерелье из жемчужин размером с перепелиное яйцо с бриллиантовой застежкой, пара сережек с жемчугом и бриллиантами и кольцо. На карточке было написано почерком Милли:
«На память обо мне».
Она, улыбаясь, прижала карточку к щеке, и вспомнила, как Милли явилась в прошлом году в оперу в платье дикого розового цвета и этих жемчужных сережках. Как она может забыть ее?
Зазвонил телефон, и она рассеянно взяла трубку.
— Я видел тебя, — сказал Брэд. Его голос звенел от напряжения, и она в сомнении закусила губу.
— Брэд, мне кажется, будет лучше, если мы больше не будем встречаться, — наконец сказала она.
— Нет, Фил, прошу тебя. Я не хочу, чтобы мы расстались из-за этой глупой ссоры. Ну давай хотя бы обсудим это. Дай мне возможность извиниться.
— Где ты?
— Здесь, в Сан-Франциско.
Фил боролась с собой. Она понимала, что это — нечто большее, чем простая ссора, но она все еще была во власти этого странного притяжения. Брэд бывает такой милый, очаровательный, а вдруг она слишком жестока с ним?
Фил нахмурилась, поймав свое отражение в зеркале. Она выглядит как ведьма после этой пьянки с Махони и его коллегами. Но она поняла, что Брэд прав: надо дать ему возможность извиниться.
— Через час, — сказала она. — Тебе лучше будет приехать ко мне.
— Я знаю, где ты живешь. Я приеду, — голос его был радостным.
Фил стояла под душем и улыбалась, вспоминая Махони и свадебную церемонию. Много времени прошло с тех пор, как она так беззаботно веселилась, без условностей, без смущения. Просто хорошие люди славно проводят время. Каким-то образом это помогло ей справиться с чувствами по отношению к Брэду. Она быстро оделась в черные джинсы и белую футболку в полоску, стянув пояс ремнем с серебряной пряжкой и узорами. Она зачесала назад волосы и завязала их на затылке узлом, накрасила губы алой помадой и, в память о Милли, надела ее экстравагантные жемчуга.
Фил нервно меряла шагами комнату, ожидая Брэда. Ее шаги эхом отзывались в тишине, и ей хотелось, чтобы с ней была хотя бы Коко, но она все еще жила у Махони.
Фил как раз забылась в воспоминаниях о медленном танце с Махони прошлой ночью, когда вдруг раздался звонок в дверь.
На пороге стоял Брэд с огромной охапкой белых лилий.
— Это тебе, — сказал он покаянно. Она улыбнулась ему:
— Ты не приходишь с пустыми руками, да, Брэд? Она отнесла цветы на кухню. Он с любопытством оглянулся.
— Итак, это твоя обитель, — сказал он. — А я все думал, как она выглядит.
— И что? — воинственно спросила она, скрестив на груди руки, словно защищаясь.
— Совсем как ты. Прохладно, умно, культурно и прекрасно.
— Спасибо.
Фил наблюдала, как он разглядывает ее дом. Он был в джинсах и голубой рубашке. Загорелый, мускулистый, он так же не на месте выглядел в ее квартире, как Торбредский скакун среди деревенских лошадок.
— Ты сегодня как ковбой, — сказала она.
— Я и есть ковбой, — сказал он, разглядывая картины. — Деревенщина.
— И гордишься этим. Даже бравируешь.
— Что ты имеешь в виду? — удивленно спросил он. — Я что, не могу гордиться своей семьей и нашими достижениями?
Фил подумала, что в конце концов большая часть состояний в Америке делалась именно грабежом. Разве не об этом повествуют все американские легенды?
— Думаю, ты прав, — сказала она. — По-своему.
— Мне нравится эта, — сказал он, указывая на маленькую картину маслом Дэвида Окстоби, изображающую зеленую английскую лужайку. — И эта. — Брэд посмотрел на картину Тинда, изображающую деревянный стул возле открытого окна и муслиновые занавеси, раздуваемые ветром.
Она была странной, неизъяснимой, и одной из ее любимых картин.
Брэд повернулся и посмотрел на нее:
— Я не привык извиняться, — сказал он. — Это так трудно.
Фил молча смотрела на него.
— Хочешь, чтобы я встал на колени? — запальчиво спросил он. — Тебе мало цветов?
— Цветы — это прекрасно, Брэд. Это очень удачная находка. Но ты что, действительно думаешь, что я прощу тебе твое поведение просто так? Без слов?
— Ты права. Это непростительно. — Он вдруг взял ее за плечи и притянул к себе. — Честно говоря. Фил, я сделал это только потому, что безумно люблю тебя. Я так схожу с ума по тебе, что мне просто невыносима мысль, что кто-то отнимет тебя у меня.
— Но никто не собирается отнимать меня у тебя. Просто срочно позвонил один знакомый…
— Ты с этим знакомым была вчера вечером? Фил отпрянула, в изумлении глядя на него:
— А ты откуда знаешь, с кем я была прошлой ночью?
— Я звонил тебе часами, но тебя не было. Я просто догадался, что ты с кем-то…
— Это не твое дело, Брэд, с кем я была. Больше не твое.
— Не говори так. Пожалуйста.
— О, Брэд, — сказала она слабо. — Ведь все было так красиво, по-особенному.
— Все будет так опять. — Он обнял ее, крепко прижал к себе, так, что она чувствовала, как напряглись его мышцы и все его сильное, большое тело. — Прости меня. Фил. Правда, прости. — Его голос звучал глухо. — Ну вот я и сказал. А теперь, пожалуйста, скажи, что ты простила меня.
Она чувствовала, что не в силах сопротивляться и уступает его возбуждающему, сексуальному напору.
— Я — деловая женщина, — торопливо сказала она. — Работа занимает все мое время. Я поступила безответственно, уехав отдыхать тогда, когда нужна была здесь. Я хочу вернуться к своей старой жизни, Брэд.
— Не отказывайся от меня. — Это был крик души, и она поняла это.
Улыбающееся, симпатичное лицо Махони вдруг возникло перед ней. Ее тело вспомнило ощущение его рук вокруг талии. Махони — шутник, насмешник, хороший друг. Махони — образованный полицейский, поэт, поклонник оперы. И богатый, красивый, гордый Брэд Кейн.
Фил вздохнула с облегчением. Теперь она вдруг почувствовала, что свободна от опасного влияния Брэда Кейна. Но глядя на его отчаянное лицо, она поняла, что должна расстаться с ним мягко.
— Я обещаю, что мы будем видеться. Но как и когда — решаю я.
— Я приму все, что ты скажешь, — прошептал он, — я буду есть крошки с твоей тарелки, целовать край твоей одежды, мне достаточно одного твоего взгляда.
Он нежно поцеловал ее в лоб, и она счастливо засмеялась, вспоминая, как с ним было хорошо. Может, все будет хорошо. Может, они останутся друзьями.
— Тогда поехали поедим, — сказала она легко.
— Куда захочешь, — произнес он торопливо, — на Луну, Венеру, Марс.
— Лучше в «Иль Форнасто», это за углом, — сказала она со смехом. — Я проголодалась и хочу пиццу.
Они заняли угловой столик у окна. Сделав заказ, Брэд вдруг взглянул на жемчужное ожерелье и холодно спросил:
— Кто тебе это подарил?
Фил почувствовала нотку ревности в его голосе:
— Брэд, это оставила мне моя подруга, та, чьи похороны я пропустила.
Он играл столовым ножом, не глядя на нее:
— Она, наверное, очень хорошо к тебе относилась, если оставила тебе такое дорогое ожерелье.
— Милли оставила в придачу еще серьги и обручальное кольцо с жемчугом. Они, конечно, слишком роскошны для того, чтобы носить их в пиццерию, но ожерелье мне нравится. Это дает мне ощущение какой-то близости к ней. Я даже помню тот последний раз, когда она надевала их. В прошлом году, в оперу. Мы смотрели «Кармен», и Милли была одета в вечернее платье цвета «розовый шок».