– О моей сестрёнке, – тихо сказала она. – Это она накрутила мне волосы в тот вечер, когда я… – девочка замолчала. – Это было в последний раз, когда мы виделись.
Мерлин кивнул, и прежде чем он успел что-либо произнести, Эмили уже знала, какой вопрос будет следующим. Она затаила дыхание.
– Эта мысль, – медленно произнёс Мерлин. – Что она с тобой делает?
Эмили выдохнула, да так резко, что сидевший рядом Рафаэль отвернулся. На языке у неё сидело, по крайней мере, две дюжины ответов, которые раз и навсегда отправили бы этот дурацкий вопрос в другое чистилище. Но когда она открыла рот, голос её не прозвучал сердито, вопреки ожиданиям. Было что-то особенное в манере Мерлина, что растворяло гнев, и Эмили спокойно сказала:
– Эта мысль делает меня счастливой.
Она почти испугалась собственных слов, настолько они её удивили.
Но Мерлин пристально смотрел на девочку-духа, словно вел её своим спокойным дружелюбным взглядом по тонкой проволоке над пропастью.
– Только вперёд, – сказал он.
Эмили смотрела на свои руки, но не видела их.
Перед глазами её была одна Софи.
– Я боялась, что она сожжёт мне волосы, – продолжала она. – Именно это она и сделала. Но малышка получила от этого такое удовольствие!.. И она нашла меня очень красивой, когда закончила. Её волосы мне всегда нравились намного больше своих, они были такими мягкими и золотистыми. Но сестрёнка любила мои, и когда ей бывало грустно, я позволяла ей заплетать мне косы. Это её всегда успокаивало. – Эмили замолчала. – Я уверена, она плакала, когда узнала о моей смерти… Не могу, эмоции через край… Как представлю, что она зовёт меня, как тогда папу, когда он умер, зовёт, а я её не слышу!.. – Эмили замолчала и будто сглотнула. – Но я верю, что, если ей показали меня в гробу, на моих похоронах… то Софи, конечно, прикоснулась к моим волосам. И я надеюсь, это утешило её.
Только когда звонкая слеза упала на руку, Эмили заметила, что плачет. Слеза разбилась в осколки, и на мгновение девочка-дух подумала, что и она сама в любое мгновение может растрескаться, разбиться вдребезги, словно она треснувший сосуд со слишком тонкими стенками, который больше не может держать форму и стягивать воедино себя по множеству трещин.
Но Эмили не треснула и не разбилась, а глубоко вздохнула и провела рукой по глазам. Она догадывалась, как другие смотрят на неё: с этой смесью мучительного смущения и сочувствия, которое не помогает. Эмили помнила это выражение на лицах посторонних с тех времён, когда потеряла отца. Оно было подобно маске на лицах тех, кто ничего не понимает и хочет лишь одного: как можно скорее уйти подальше от этой скорби, с которой пришлось столкнуться случайно.
Но когда девочка-дух подняла голову, то увидела улыбку Рафаэля. Другие тоже смотрели на неё с нежной теплотой, словно точно знали, какие двери сейчас открылись в её душе и какие там ждали чувства.
– Это хорошо, что сестрёнка так тебе нужна! – сказал Мерлин, и Эмили изумилась. – Возможно, мы умерли, но потеряли не всё, верно?
Эмили сглотнула. Она не могла вспомнить, когда в последний раз плакала перед совершенно незнакомыми людьми, за исключением, конечно, Козимо. Обычно она скрывала слёзы. Но сейчас, отвечая на взгляды остальных, девочка не ощутила ни смущения, ни стыда. Вместо этого впервые за долгое время она открыла для себя совершенно новое чувство: как хорошо не оставаться один на один с сильными чувствами, которых сам, возможно, до конца не понимаешь… С чувствами, которые способны понять только те, кто сам их испытал.
Как долго не чувствовала она себя такой защищённой, как в это мгновение!
Эмили ответила на взгляд Мерлина:
– Верно, не всё.
Рафаэль уже подался вперёд, чтобы что-то сказать, когда неожиданно дверь распахнулась. Эмили так испугалась, что вся сжалась. Остальные тоже вздрогнули, словно их разбудили.
Она медленно перевела взгляд на дверь, и вся её защищённость разбилась вдребезги. В дверях стоял мальчик, который бесцеремонно разглядывал её на собрании. Бунтарь с серебристыми глазами.
Глава 8
Его улыбка была такой надменной, будто он готовился плюнуть под ноги каждому.
– Валентин, – хотя Мерлин всё ещё улыбался, дружелюбие исчезло из его голоса. – Ты опоздал. Как всегда. И в отличие от нашей новенькой – Эмили – у тебя было достаточно времени выучить правила.
Валентин позволил двери за его спиной захлопнуться и медленно подошёл к группе. Его движения были плавными, как у пантеры, которая не создавала шума и никогда не теряла равновесия, каким бы извилистым ни был её путь. Мальчик перепрыгнул через стул, не задев спинки, и сел, спокойно положив руки в серебряных кольцах на колени.
– Но я здесь. Уже прогресс, разве нет?
Мерлин подавленно вздохнул.
– Я хотел бы возразить тебе. Уже пора начать серьёзно относиться к нашим занятиям. Иначе я не смогу подтвердить твоё успешное участие в них, а ты ведь знаешь, что это значит.
По лицу Валентина пробежала лёгкая тень.
– О, да, – с наигранным испугом произнёс он. – Я должен буду предстать перед Дисциплинарным комитетом. Минуточку… – он улыбнулся ещё шире. – Хотя мне всё равно придётся пойти туда. Возможно, я смогу разом ответить за все проступки и получу скидку по штрафам, потому что сэкономлю господам время.
– Скорее ты получишь ещё один арест и карцер, – ответил Мерлин. – Хотя мог бы провести время гораздо лучше, чем в вечном холоде и мраке.
Он подождал, пока его слова отпечатаются в сознании Валентина, и с его лица исчезнет улыбка.
Эмили вспомнила, с каким трепетом Козимо говорил о карцере. Похоже, в тот раз он не преувеличивал. Как рассказывал Одержимый, Валентин вместе с друзьями постоянно чинил беспорядки. Список его проступков был длинным, но никакие дисциплинарные взыскания до сих пор не смогли поставить его на верный путь.
– Как бы там ни было, – продолжал Мерлин, – у нас была в разгаре дискуссия, но из вежливости я хотел бы тебя попросить коротко представиться нашей новенькой – Эмили. А затем мы продолжим.
Эмили предположила: Валентин просто обведёт всех сидящих в круге равнодушным взглядом. Она не была уверена, что он даже заметил её. Но юноша развернулся и посмотрел на неё в упор, да так быстро, что девочка просто застыла на стуле. К нему вернулась его обычная улыбка, а глаза стали такими серебристо-ледяными, что Эмили могла бы отразиться в них.
– Валентин Лефевр, – сказал он, не моргнув глазом. – Несколько лет назад ехал в машине, по неосторожности не пристегнувшись, и по неосторожности же при этом погиб. Моя смерть не привлекла к себе большого внимания. Мой отец был алкоголиком и нехорошим человеком. Моя мать уже давно от него ушла. Как я слышал, у неё новая семья. Так лучше для неё и хорошо для меня – кому хочется видеть у гроба рыдающих людей? Если только Эмили! Вспомним её эмоциональный всплеск на собрании. Очень трогательно. Честно!
Его голос не менялся, но на последней фразе во взгляде проступила ироничная жёсткость, которая задела Эмили, словно она обожглась или ударилась. Она было открыла рот, чтобы бросить слова, которые уберут с его лица эту дурацкую улыбочку.
Но тут слово взял Рафаэль.
– Откуда ты знаешь, кто посещает твою могилу? – с необычной холодностью обратился он к Валентину. – Ты ведь намеренно держишься от неё подальше.
Эмили казалось, что взгляд надменного Валентина уже не может стать холоднее, пока он не поднял глаза на Рафаэля.
– В отличие от тебя, ведь ты опасаешься всего, что происходит по ту сторону твоего склепа, – возразил он. – Достаточно уже того, что ты боишься собственной крови. И ты впадаешь в настоящую панику, когда над кладбищем пролетает какой-нибудь самолёт или вертолёт.
– С тобой было бы то же самое, – воскликнула Эмили, – если бы тебя расстреляли двести лет назад! Если ты вынужден жить в современном мире!
Валентин пожал плечами:
– Сомневаюсь, что из-за нескольких пятен крови я наложил бы в штаны… или из-за плачущего младенца, который звал бы меня по имени. – И тут они возникли снова – эти ужасные молнии в его глазах, которые любой ценой должны были, видимо, довести Эмили до такого состояния, чтобы она изо всех сил пожелала вцепиться ему в горло.
– Если ты говоришь о моей сестрёнке, то она не младенец. Ей девять лет и… она все глаза себе выплакала, оттого что её старшая сестра исчезла!
– Как говорят: какая трагедия! Моё сердце разбито! – он патетично положил руку на грудь, откинув голову, но при этом продолжал улыбаться. В его глазах сверкал сухой испепеляющий мороз. Эмили не приходилось встречать людей, в ком было столько же злобы, как в Валентине.
– Всё в порядке, – Мерлин привлёк к себе внимание. – Валентин, ты, как всегда, привносишь в наш круг другое настроение, но я хотел бы просить тебя и всех остальных оставаться корректными и объективными. Эмили перед этим рассказала о своём последнем общении с сестрёнкой. Хотел бы кто-нибудь ещё поделиться с нами своими прекрасными воспоминаниями о мире живых?
Расмус хрипло рассмеялся.
– Их было такое множество, но для этого я должен был бы попросить вас предъявить документы.
Валентин застонал, но ничего не сказал. Вместо этого он откинулся на спинку стула, скрестил руки на груди и закрыл глаза. Эмили покачала головой при виде такой дерзости – надо же, лечь спать во время занятия! И сразу же подумала, что с удовольствием сделала бы то же самое. Но заснуть она не сможет – это уже ясно, а кроме того, ей не хотелось пропустить описания остальных, кто рассказывал о своих впечатлениях в мире людей. С каждым рассказом у неё крепло ощущение, что к ней возвращается часть её прежней жизни. И только когда Максиме долго и нудно стала описывать рисунок для вязания крючком, который она начала в свой последний вечер, взгляд Эмили скользнул в сторону Валентина. Он всё ещё сидел неподвижно, с закрытыми глазами, но улыбка с его лица исчезла и вернулась человечная мягкость, которую Эмили однажды уже заметила – в ту ночь, когда увидела его сидящим среди могил. Он выглядел тогда почти как ангел.