– Вы правы, – сказал Мерлин и вернул девочку к действительности. – Непросто обращаться к этим воспоминаниям, какими бы прекрасными они ни были. Но важно вновь и вновь вызывать в себе эти чувства, только так мы научимся управлять ими, а может быть, даже использовать их. Эмили, перед этим ты показала нам, как тебе недостаёт сестры. Ты могла бы более точно описать это чувство?
Любого другого Эмили бы высмеяла, так мало значения она придавала тому, чтобы говорить о своих чувствах и ощущениях. Но Мерлин кивнул ей, подбадривая, и она всё ещё хранила в себе чувство сопричастности, чтобы отклонить теперь его предложение.
– Мне не хватает её, – начала она. – Так, как прежде, когда я была в поездке с классом и мы долго не виделись. Это так, словно я потеряла часть самой себя, и вернуть её мне может только она.
Тут Валентин выдохнул:
– Что за слабоумие.
Эмили почувствовала нечто похожее на удовлетворение. Значит, он вовсе не спал. От мысли, что он тоже из ночи в ночь страдает от бессонницы, она едва не улыбнулась. Но девочка-дух с гневом взглянула на него – мальчика, всё ещё сидящего на стуле с закрытыми глазами, словно всё происходящее его совсем не касается.
– Прости, что ты сказал?
И прежде, чем на его лицо вернулась та самая улыбочка, мальчик ответил на её взгляд и повторил подчёркнуто медленно:
– Что. За. Слабоумие.
Мерлин открыл уже рот, но Эмили не позволила ему ничего сказать.
– Ты просто представления не имеешь, что…
– Это я не имею представления? – Валентин подался вперёд. – И это говорит именно та, которая на первом же собрании очень умело обругала Президиум Объединения неживых и получила за это вдвое больше занятий групповой терапии, чем каждый из нас?
Она пренебрежительно засопела:
– И этому удивляется тот, кто из-за проступка на галерее во время последнего общего собрания теперь должен предстать перед Дисциплинарным комитетом? Верится с трудом.
Козимо подробно рассказал ей о последнем прегрешении Валентина, которое навлекло на правонарушителя изрядное раздражение. Хотя для Валентина это, очевидно, не имело большого значения.
– У нас вообще нет ничего общего, – возразил он. – Ты слепа и глуха к вещам, которые очевидны, и цепляешься за то, что для тебя потеряно. Такое не могло бы мне даже присниться.
Эмили скрестила на груди руки:
– Меня совершенно не интересует, что тебе может или не может прийти на ум. И поэтому у меня нет ни малейшего желания понять, что ты мне, собственно, хотел сказать. Наверное, это от того, что ты всё время стремишься выглядеть таким дьявольски холодным, не так ли?
– Тебе бы не помешало начать так потихонечку думать, – заметил он. – На тот случай, если ты вдруг пропустила: ты умерла. Во всяком случае, с всеобщей точки зрения там, наверху. А это означает, что твоя сестра сейчас, возможно, плачет. Но со временем она привыкнет, ведь она живая. А ты навсегда останешься здесь.
Эмили покачала головой.
– А ты ещё глупее, чем выглядишь, если действительно в это веришь. Ты ведь совсем не знаешь, кто я. А ещё меньше ты знаешь о моей сестрёнке. Да ты посмотри на себя! Сидишь тут, как рок-звезда, с этой надменной улыбочкой, а при этом ты всего лишь…
– И кто же? – перебил он её с сарказмом в голосе. – Скажи!
Она подбирала слово, которое задело бы его, попало в самый центр серебристой неподвижности его глаз, которое смело´ бы эту улыбочку с его лица. Кровь пульсировала в висках. Девочка уставилась на Валентина, готовая порвать его в клочья. И внезапно вспомнила, как он сидел на могильной плите, один…
– Потерянный! – воскликнула она.
И когда она произнесла это слово, то осознала, что попала в яблочко. На какое-то мгновение Валентин застыл. Его глаза больше не казались холодными, это было нежное серебро, как у падающей звезды, а лицо – словно открытая рана, такое ранимое, как тогда…
Мальчик напрягся и незаметно опустил голову. Холод со всей силой вернулся к нему и уничтожил в мыслях Эмили все остальные картины, связанные с ним. Он вскочил на ноги, полный сил и одновременно так медленно, как хищный зверь перед смертельным прыжком. Краем глаз Эмили увидела, как выпрямился Рафаэль, а Мерлин вытянул руку, но Валентин не обратил на это никакого внимания. Он двигал только пальцами левой руки, и одновременно весь мир вокруг Эмили со всеми вместе застыл. Все замёрзли, оледенели, словно были фигурами в фильме, который кто-то внезапно остановил. Как он это сделал, чёрт подери?
Эмили вскочила на ноги, но больше не смогла двигаться. Она только учащённо дышала. А когда Валентин подошёл к ней вплотную, выдыхаемый воздух стал замерзать на лету. От Валентина исходил своеобразный запах зимы, свежий и холодный. Вблизи мороз его глаз вынести было почти невозможно. Эмили видела себя в них – маленькой и потерянной в застывшем мире изо льда. Не говоря ни слова, Валентин вытянул руку вперёд и приложил пальцы к её вискам. Она начала дрожать, так безжалостно замкнулся его холод вокруг тлеющего тепла в её груди. Оно колыхалось, как пламя, которое вот-вот застынет прямо во время горения.
– Полагаешь, самое страшное у тебя позади? – прошептал Валентин. Он так близко наклонился к ней, что его слова отпечатались на её щеке ледяными кристаллами. – Но это не так. Самое страшное у тебя впереди. И оно придёт не в виде ужасной фигуры или мертвеца из-за угла. Это случится постепенно, шаг за шагом, вначале ты этого вообще не заметишь. Никто здесь не выдаст это тебе, а я расскажу. Ты потеряешь свою жизнь, вне зависимости от того, как сильно ты сейчас за неё цепляешься, и при этом самым страшным образом, какой ты себе только можешь представить. Мир снаружи забудет о тебе, и в один прекрасный день ты почувствуешь по отношению к нему то же самое. Жизнь будет ускользать от тебя, глоток за глотком, вздох за вздохом. Как бы сильно ты её сейчас ни желала, ты больше не принадлежишь ей, а она – тебе. Ты мертва. Однажды ты осознаешь, что это значит. И тогда станешь такой же потерянной, как и я.
Эмили чувствовала, как ей отказывает дыхание, но ответила на его взгляд. Она никогда не склонит перед ним головы, как бы он ни старался. До тех пор, пока ощущает тепло в груди. Собрав все силы, девочка подумала: Ты меня не знаешь!
Когда он поднял брови, она поняла, что он услышал её мысль. На мгновение юноша остановился и замер, и она предположила, что сейчас он усилит холод и заставит её встать на колени. Но вместо этого он опустил руку и медленно, не поворачиваясь, направился к двери. Только там он обернулся к ней.
– Я знаю тебя, – произнёс он в её мыслях. – Лучше, чем ты можешь себе представить.
В его взгляде появился проблеск, который выглядел так необычно на его лице, что Эмили понадобилось мгновение, чтобы осознать смысл этого проблеска. Это было сочувствие. Ей показалось, что Валентин разглядел тлеющий в её груди огонёк, который трепетал, защищаясь от его холода… Как сон после пробуждения, который не хотел улетучиваться.
Валентин вышел из зала, и его колдовство потеряло силу.
Когда Эмили провела рукой по глазам, с её щёк с лёгким треском упали кристаллики льда. Одновременно все остальные тоже начали двигаться.
Расмус, явно сбитый с толку, с удивлением озирался. Затем он сжал руки в кулаки.
– Паршивец! Всегда одно и то же! Ему надо было бы прописать индивидуальные занятия, чтобы нам не приходилось больше драться с ним!
Мерлин стряхнул с кудрей льдинки и снял очки, которые разбились. Он близоруко смотрел по сторонам.
– Вы знаете, мы переживали с Валентином и более страшное, но никто из нас не может утверждать, что никто и никогда ещё никого не злил. Значит, будьте снисходительны!
– Но как ему это удалось? – Эмили разминала застывшие мышцы. – Он заставил вас окоченеть…
– Он что-нибудь сделал с тобой? – Рафаэль озабоченно смотрел на неё. Эмили прикинула, стоит ли ей рассказать, что ей сказал Валентин. Но затем покачала головой.
– Нет. Он просто… чётко обозначил свою позицию.
Рафаэль вздохнул.
– Такая возможность у него есть. Он очень могущественный. У всех нас есть определённые силы, это ты ещё увидишь. У тебя тоже. Но немногие духи так сильны, как он. К сожалению, он использует свою власть в первую очередь для того, чтобы вызывать раздражение.
– Да, это так, – Мерлин начеркал что-то в маленьком, уже использованном блокноте. – И поэтому у Валентина опять будет несколько недель тренировок того порога, после которого начинается разочарование. Собственно говоря, в последнее время он хорошо владел собой. Но что-то в тебе спровоцировало его.
Эмили резко выдохнула.
– Я могу ответить только тем же. Едва ли в нём есть хоть что-то, что не провоцирует меня. Но почему он поступает, как…
– …Как идиот? – закончил Расмус её фразу. – Идиоты есть повсюду. Даже на кладбище. Не бери в голову. Вероятно, опять настало время, чтобы он получил небольшую взбучку.
Мерлин засунул блокнот в карман и встал.
– И хотя наше занятие закончилось таким образом, я хотел бы поблагодарить всех вас за то, что вы пришли и приняли в нём участие. Особенно тебя, Эмили. Я очень рад, что ты рассказала нам о себе.
Остальные зааплодировали, Эмили присоединилась. Затем все поставили стулья вдоль стены и покинули зал.
Перед мавзолеем Мерлин ненадолго остановился рядом с Эмили.
– При всей злости, которую ты, возможно, испытываешь к Валентину, не забывай одно: у всех нас есть тайны, о которых мы никому не рассказываем. Иногда даже самим себе. Бывает легче не злиться, если понимаешь, что у других всё обстоит таким же образом.
Он ещё раз улыбнулся ей, хлопнул по плечу стоявшего рядом Рафаэля и исчез в ночи, как и все остальные.
– Мерлин хорошо делает своё дело, – заметила Эмили. – Но, честно говоря, мне не так-то легко оставаться такой невозмутимой.
Рафаэль рассмеялся.
– Здесь никто не остаётся таким спокойным и невозмутимым, как Мерлин. Однако пусть у тебя из-за Валентина не болит голова. Он просто мрачный современник, каким был изначально и всегда. Какие у тебя ещё планы?