– Вот эти усраться какие хорошие! – Она прижала книги к груди и скрестила, а потом снова выпрямила ноги.
– Хочешь мороженого? – спросил я, потому что подумал, что, если она не займется мороженым, оно растает. – Я принес тебе мороженое…
– Да ну его. А жвачку принес?
Жвачку я забыл.
Я пришел в ужас, и Таина все поняла. Она шумно выдохнула и покачала головой.
– Кто бы сомневался. Ты хоть что-нибудь можешь сделать нормально? Смотри в следующий раз не забудь, чучело.
Я поставил ведерко с мороженым на пол, рядом со своими ботинками, и отдал Таине айпод. Сказал, что он уже подключен к нашему домашнему вайфаю, ей надо только создать аккаунт – и можно слушать все что хочешь.
– Правда? – Она взволновалась, но как-то недоверчиво.
– Правда.
Таина умела обращаться с айподом. Она живо создала аккаунт и с улыбкой набрала какое-то слово.
– Хочешь узнать мой пароль? – спросила она, и я кивнул. – Окей. Bigbichos2000. – Таина изо всех сил пыталась скрыть возбуждение и не рассмеяться.
– Хороший пароль… – Я не знал, что еще сказать. – Такой просто так не взломаешь.
Таина обрадовалась, что дома снова будет музыка. Секунды две она напевала какую-то приятную мелодию – я даже подумал: она вот-вот запоет по-настоящему. Но Таина, как будто занервничав, спрятала айпод и наушники под матрас.
– Чтобы Мами не увидела.
– Почему? Он же правда только для музыки.
– Мами говорит, музыка мешает духам.
– Да?
– Да. Если духи услышат музыку, то запутаются и забудут, что со мной произошло.
– И ты веришь?
– Ну, если это правда, то они какие-то придурковатые духи. Но я не хочу, чтобы Мами огорчалась. Буду слушать, когда Мами спит.
Я согласился.
Таина снова занялась книгами.
Я принес ей «Под стопой Христовой», «Карамело», «Я – пуэрториканка» и «Как девочки Гарсия стали говорить без акцента». Радости Таины не было конца, но, увидев книжку про Вселенную, она вскинула на меня глаза.
– Это… это что еще за фигня?
– Это о том, откуда мы произошли. В смысле, все мы, и вообще всё – планеты, солнце, галактики. Как всё началось.
«Космос», огромная иллюстрированная книга с красочными изображениями туманностей и галактик, повествовала о зарождении Вселенной. Я часто листал ее в школьной библиотеке. Мне нравились картинки. Но особенно мне нравилось, какими простыми, обычными словами в ней все объясняется. Простой язык, понятный неподготовленному читателю.
– Понимаешь, – из-за «Космоса» я чувствовал себя умным и говорил умно, – Вселенная, как Усмаиль, тоже создала себя сама.
Таина разглядывала картинки.
– Произошло примерно то же, что и в твоем теле. Один атом спросил у другого, можно ли составить ему компанию, и тот ответил: «Да». Так что Вселенная вроде как началась со слова «да». Сначала не было ничего, только парящие в пустоте частицы, а потом одна частица спросила другую, можно ли присоединиться, та частица сказала: «Да», и вот – бах – Большой взрыв. Все и произошло. В начале было слово, но слово было «да». Понимаешь, нет нужды ни в Отце, ни в Боге. Вообще ни в чем. Одно только «да» – и все.
– Да, – глумливо ответила Таина. – Вот ты скажи, что эта книга – полный отстой, и я отвечу: «Да». – Она бросила «Космос» на кровать. – И не заводи, пожалуйста, про свою идиотскую революцию. Я сегодня уже блевала, и если меня от твоих россказней опять затошнит, я тебя убью.
Но я продолжал твердить, что Вселенная стала разумной, развившись из мертвого ничто. И с ней, Таиной, произошло нечто подобное. Что давным-давно, миллионы лет назад, земные белки и аминокислоты плавали в клейкой спермообразной субстанции, в резервуаре, напоминающем лоно. И все мы, как младенцы, произошли из этой вязкой запруды.
– Ну и где тут эта бредозапруда? – вопросила Таина, снова раскрыв «Космос». Я решил, что она заинтересовалась, потому что теперь она рассматривала иллюстрации внимательнее. А я смотрел на ее маленькие руки, на ногти с траурной каймой, не обращая внимания на грязь, присохшую у нее между пальцами.
Я показал изображение юной, похожей на вулкан Земли и сказал, что там и находились «запруды».
– Да ладно. – Таина надулась и закрыла книгу. – Ни хрена я не вижу. Мне скучно. А ты жвачку не принес. И кровать мне запачкал своими дерьмодавами.
– Послушай, Таина: революция, которая произошла у тебя в теле…
– Да уймись уже! – Она громко вздохнула, и живот у нее поднялся, как гора. – Поэтому Мами и хочет, чтобы приехала эта сука Пета Понсе, ты понял? Espiritista, которая ей помогла после моего рождения. Я в курсе. Знаю, что Мами с собой сделала. – Я понимал, о чем говорит Таина: Саль мне рассказывал. И я понимал, что подобные вещи легко изгнать из сознания, вытеснить. Вещи эти столь ужасны, что человек изо всех сил старается их забыть, а потом, обманув себя, начинает думать, что ничего не было. – Мами говорит, что еspiritista и мне поможет. Вытащит из меня правду. – Таина отшвырнула «Космос», как грязную салфетку. – И я точно знаю, Хулио, что эта тупая сука еspiritista ни слова не скажет ни про какую сраную революцию, которая типа во мне расфигачилась, понял? Так что все, хватит.
– Откуда ты знаешь, что Пета Понсе не станет говорить о революции?
– Да уж знаю.
– Откуда?
– Знаю – и все.
– Откуда знаешь?
– Знаю – и все! Отвали уже.
Таина без особого труда слезла с кровати и встала перед зеркалом.
– А еще знаю, что я сейчас рехнусь из-за соринки в глазу. Поди сюда, – велела она, после чего запрокинула голову и оттянула веко левого глаза в попытке избавиться от соринки. – Подуй, только не сильно… не сильно, балда.
Я с нежностью и тревогой обхватил ладонями ее теплые виски; мы стояли лицом к лицу. То есть я был на семь дюймов выше Таины, в ней росту было пять футов и дюйм.
– Тут эта пакость… – Она подвигала глазным яблоком. – Срань мелкая…
Я несильно подул на ходившее туда-сюда глазное яблоко.
– Да потише, идиот. Не так сильно.
Тело ее напряглось, потом снова расслабилось. Прелестные губы раскрылись. Теплый круглый живот прижимался ко мне. И мои губы коснулись уголка ее – сухих, шершавых, коснулись летучим поцелуем, а потом, нетерпеливо изогнувшись, прижались к губам Таины. И мир стал другим.
У ее слюны был вкус «Читос» и лимонных карамелек «Старберст».
Таина отодвинулась и вытерла губы о мое плечо. Щеки у нее пылали, губы блестели; она отвела с лица прядь волос. Я укрепился душой, ожидая оскорбления.
– Я хочу, чтобы, когда придет Пета Понсе, ты был здесь, – кротко сказала Таина. – Хочу, чтобы ты был здесь. Ладно?
– Ладно.
– Обещай.
– Обещаю.
– Нет, ты получше обещай.
– Обещаю и клянусь.
– Ладно.
Таина открыла мне дверь.
– Мне понравилось, – сказала она. – Даже очень. Прямо чума. И спасибо за айпод. Жду не дождусь, когда Мами уснет. В следующий раз принеси мне «Твинкис», ладно?
Таина, коротко улыбнувшись, послала мне воздушный поцелуй и закрыла дверь своей спальни.
Песнь восьмая
– Она бес-цель-но бродила по Центральному парку, – сказал я. Хозяйка собаки смотрела на рыдающего Ральфи. – Наш младший брат ее обожает, но когда мы поняли, что она потерялась, то привели ее к вам.
На этот раз хозяйка выдала нам вознаграждение сразу.
– Купите ему собаку, похожую на Миссис Дэллоуэй, – сказала она, хотя это была моя реплика. Хозяйка даже не дождалась, когда Ральфи, весь в слезах, уткнется в протез П. К. – Она чистокровный королевский спаниель. – Название звучало роскошно, но я подумал, что собака просто похожа на Леди из диснеевского мультика. – Здесь денег хватит на такую же. Знали бы вы, как вы меня обрадовали.
И она поцеловала собаку, которая быстро пролаяла мне свою благодарность за заботу. Дом с консьержем располагался в квартале от Музея Гугенхайма. Вознаграждение мы получили большое, а я уже открыл счет в банке. Заполнил все документы. У мамы, которая учила меня не доверять банкам, все-таки был счет в «Банко Популар» на углу 106-й улицы и Третьей авеню. Теперь я относил полученные за собак деньги туда. Отдавал П. К. его долю, что-то отдавал Салю, маме, что-то папе, что-то тайком клал в мамин ботинок. Остальное шло донье Флорес.
Таине я принес жвачку и «Твинкис».
– Это же вредно, – буркнула она. – Хочешь, чтобы я разжирела? Тебе что, совсем на меня насрать?
Я не знал, не смеется ли она, потому что она ведь и растолстела – из-за беременности. Но Таина, к великой моей радости, поцеловала меня в щеку. Донья Флорес спала в единственной спальне, и я, не спрашивая разрешения, положил руку на живот Таины. Касаясь ее живота, я знал, что не смогу воскресить это ощущение в памяти. Оно было коротким, как жизнь мыльного пузыря. А когда Усмаиль родится, то и такого не будет. Так что я держал ладонь на ее животе, чувствуя, как пинается внутри Усмаиль. Таина сбросила мою руку.
– Ну чего, пень трескучий, в ладушки собрался с младенцем поиграть? Господи.
Таина взяла меня за руку и повела к дивану. В гостиной работал телевизор.
– Помассируй мне ноги.
Я подумал, что ослышался.
– Ну чего встал? Иди сюда. Помассируй… мне… ноги.
Я оцепенел от счастья. Таина легла головой на подлокотник; ее живот уставился в потолок. Стопы она пристроила мне на колено, я сидел на другом конце. Я взял в руки ее ступню. Теплая. Слабо пахнет кремом для тела и нафталином. Мне захотелось поцеловать ее пятку.
– Я не умею, – застенчиво сказал я. Но Таина уже закрыла глаза, что-то в полудреме промурлыкала от удовольствия и поерзала. Чем дольше я разминал ей ступни, тем больше она ерзала, и подол платья ехал вверх по ногам. Моя собственная одежда стала мне жалким образом тесна, я думал, она порвется. И я стал изучать голые ноги Таины.
– Я хочу еще книжек, – проговорила Таина, не открывая глаз. Услышав ее голос, я обрадовался, а то уже перестал понимать, где я и на какую часть Таины смотрю. – Мне понравилась та, что про фермеров. Эстерелла понравилась. Хорошая книжка Вирамонте. Остальные – отстой.