[130], – сказала Пета Понсе.
Таина в панике открыла рот и немного подалась вперед, словно желая протестовать против моего ухода. Но я понимал, что против матери она не пойдет.
– Тогда я и деньги заберу, – сказал я.
– Нет, ты обещал отдать деньги мне, чтобы я могла заплатить espiritista.
– Инельда, это неправильно, – заговорил Сальвадор. Я знал, как высоко она ставит слова брата, и решил, что смогу остаться.
– Он мешает духам, они не знают, кто он, – ответила донья Флорес брату, которого почитала за святого. – Только духи знают, что случилось в этом доме, а он не часть дома.
Сальвадор согласно кивнул и склонил голову перед Петой Понсе.
Я тоже поклонился маленькой женщине, которая умела складывать время, выворачивать смыслы, менять значения чувств и беседовать с мертвыми.
– Хуан Бобо, – ласково сказала донья Флорес, – отдай мне деньги. А с Та-те повидаешься потом, когда мы узнаем правду.
– Нет. Я уйду, но и деньги с собой унесу. – Я взглянул на Таину. – Я к тебе потом зайду, ладно?
Таина кивнула едва заметно – так она была напугана. И в эту минуту, по этому ее еле заметному кивку, я понял, что она, может быть, тоже любит меня, какой бы бранью она меня ни осыпала.
Донья Флорес начала ругаться.
– Malcriado, puñeta![131] Отдай деньги! Ты обещал.
Направляясь к двери, я услышал, как espiritista спрашивает у Саля, есть ли деньги еще у кого-нибудь. Когда Саль сказал «нет», espiritista остановила меня.
– ¿Tu nombre, mijo?[132]
– Хулио, – сказал я. – Меня зовут Хулио, а не Хуан Бобо.
Пета Понсе принялась обнюхивать воздух, пространство вокруг меня, потрогала и обнюхала мою одежду, она касалась меня, как какой-нибудь непристойной ночной птицы.
– De rodillas[133], – велела она. Я опустился на колени. Пета Понсе прижала меня лицом к своим тяжелым грудям и начала молиться.
– Santa Marta, recurro a la ayuda y protección; como prueba de mi afecto quemare esta vela cada martes; intercede por mi familia, y protége a este extraño[134]. – А потом, словно ей кто-то что-то сказал, она оттолкнула меня и я растянулся на полу.
– Los espíritus ya saben quién es este muchacho[135]. – Пета Понсе поглядела на меня сверху вниз. – Tu madre, yo sentí a tu madre[136].
Я так и лежал на полу, напуганный этой женщиной, которая, прикоснувшись ко мне, узнала, кто моя мать.
Но приехала она не из-за меня или моей матери, не из-за Саля или доньи Флорес; она проделала весь путь из Кабо-Рохо ради Таины.
Донья Флорес купила ей билет на самолет, но за сеанс еще не заплатила.
– El derecho, pa’ lo’ espíritus[137], – потребовала Пета Понсе. Я поднялся с пола. Порылся в кармане и протянул ей пачку соток. Пета Понсе с отвращением оттолкнула мою руку.
– Инельда. – Еspiritista указала на донью Флорес. – El derecho me lo da Inelda[138].
Я не видел большой разницы, но послушался и отдал деньги донье Флорес, а та в свою очередь передала их espiritista. Пета Понсе, не пересчитав, разделила пачку надвое и набила лифчик слева и справа, словно чтобы уравновесить свое тело.
Она велела донье Флорес наполнить чашу водой, смешанной с agua maravilla, зажечь белую свечу и поставить то и другое на стол в гостиной, где она собралась вызывать духов, проживавших у Таины. Духов, бывших свидетелями того, как Таина забеременела. Эти-то духи и должны поведать ей, как все случилось.
Пета Понсе приблизилась к дивану, на котором сидела Таина, и помогла ее беременному телу подняться. Пета Понсе ласково улыбалась Таине и добрым голосом шептала, чтобы та не боялась.
Она объяснила Таине, что духи, mi bella[139], обитают рядом с нами. Парят над нашими телами, когда мы спим, ¿tú sabes?[140] Потом Пета Понсе взяла Таину за руку, как малыша, который учится ходить, обе женщины ушли в спальню Таины, и espiritista закрыла дверь.
Я услышал бормотание, шепоты, мягкий голос приказал Таине показать всю одежду, украшения, лекарства, тампоны. Все, что espiritista требовалось взять в руки, потому что духи оставляют после себя следы. Духи трогают наши вещи, носят нашу одежду и нюхают наши выделения, когда нас нет рядом. Они согревают руки над нашими погруженными в сон телами, словно у костра, чтобы вспомнить, как сами были существом из плоти и крови. Но верно и обратное: мы кажемся духам прозрачными и матовыми, и иногда они нуждаются в том, чтобы мы направили их.
Когда Таина и Пета Понсе вернулись в гостиную, на Таине была та самая рубашка, в которой я ее уже видел. Наверное, в этой рубашке она спала в ту ночь, когда обнаружила, что беременна. Держа Таину за руку, espiritista провела ее по всей квартире. Пета Понсе, не переставая быстро читать короткие молитвы, обнюхала каждый угол и потрогала стены и пол, после чего облизала кончики пальцев.
Закончив молиться, Пета Понсе погасила все лампы. Теперь квартиру освещали только свечи. Пета Понсе приказала нам не шевелиться. Она вытащила белую гвоздику, томившуюся у нее под белой банданой, и окунула цветок в чашу с водой. Потом побрызгала на нас этой гвоздикой и произнесла: «Como el dia que nacimos, fue una mujer que no’ conectó a Dios». Нас соединила с Богом женщина, как в день нашего появления на свет.
Донья Флорес сидела на диване, Сальвадор рядом с ней. Я поместился на полу. Espiritista усадила Таину на стул и встала у нее за спиной. Короткая, крепко сбитая, она не возвышалась над Таиной, но была выше ее, сидящей.
Миска с водой стояла рядом. Пета Понсе провела пальцем по ее стенкам, описав круг, и пощелкала ногтем указательного пальца по стеклу. Чаша прозвенела, как колокол, Пета Понсе словно давала Вселенной знать: misa[141] вот-вот начнется.
Espiritista ничего не делала, просто стояла позади сидящей Таины. Ничего не происходило. Пета Понсе просто смотрела в пространство перед собой.
Молчание длилось целую вечность.
И вот.
Пета Понсе издала тягучий низкий стон, он гудел, как работающий без перебоев двигатель.
Пета Понсе закрыла глаза.
Пальцы ее задвигались, приближаясь к волосам Таины. Сначала Пета Понсе перебирала ей волосы медленно, потом пальцы разогнались, они перебирали волосы Таины все быстрее, словно Пета Понсе намыливала ей голову шампунем. Потом она оставила волосы Таины в покое и принялась быстро-быстро тереть ладони друг о друга, словно намеревалась добыть огонь. Движения все ускорялись, Пета Понсе притопывала короткими тяжелыми ногами, отбивая равномерный ритм; потом начала хлопать в ладоши – во всех направлениях. Ритмичные движения становились все быстрее, стон – громче. Пета Понсе погружалась в непознаваемый язык духов.
– Кто был здесь в ту ночь, в ту ночь? В тот день? – пронзительно прокричала она – по-испански – стенам. Тем же стенам, с которыми вела беседы донья Флорес. – Кто был здесь в тот день? В ту ночь? – взмолилась она, и ее тело сотряслось. Пета Понсе начала растирать Таине руки, после чего захлопала в ладоши, вопрошая духов, кто был здесь. Потом быстрым изящным движением подхватила со стола зажженную белую свечу, словно схватила само пламя, молниеносно опустила ее в чашу с водой, утопила огонек и пронзительно закричала.
Глаза у Таины были дремотными, словно она вот-вот уснет. Голова опустилась на грудь. Я видел только волосы, закрывшие лицо. Таина сидела неподвижно, а Пета Понсе производила всякий шум и читала молитвы на неизвестном мне языке.
Потом espiritista замолчала, словно кто-то пнул ее в горло.
Она поместилась за спящей Таиной, вытянула руки и принялась грациозно поводить ими, словно крыльями.
– В ту ночь я лежала в постели, и вот они появились, – закрыв глаза, мягко заговорила espiritista по-английски, причем голос у нее стал как у юной девушки. – Я лежала в постели, когда в окно влетели два голубя. Два белых, чистых, красивых голубя.
Espiritista открыла глаза, и вся ее манера держаться переменилась. Грудь вздымалась, словно Пету Понсе охватил трепет перед юношей. Горб медленно, грациозно подрагивал, как будто он тоже флиртовал.
– Они влетели в окно и стали кружить по спальне. Иногда сталкивались в воздухе, как будто целовались. Один был белее. Потом оба опустились на розовый коврик, который мама купила мне в магазине, где все по девяносто девять центов.
Тут донья Флорес молча кивнула, подтверждая, что такой коврик имеется.
– Две красивые птицы стали смотреть друг на друга. – Еspiritista кокетливо захлопала глазами. – Потом голуби посмотрели на меня и шагнули вперед. Снова посмотрели друг на друга, на меня. Не знаю, в какую минуту, но крылья у них засветились. Крылья медленно росли, стали огромные, как стволы деревьев, и тела их тоже увеличились. Глаза голубей теперь испускали белый свет, голуби сделались прозрачными, как призраки. – Еspiritista продолжала грациозно поводить руками, словно парящая в небесах чайка. Она поводила руками, и голос у нее был как у школьницы. – Они начали издавать звуки – голубиные: попкоррн, попкоррн, но не совсем попкоррн. Они этими словами разговаривали друг с другом, они ссорились. А потом стали драться. Но не руками. И не ногами. И не клеваться, как клевались бы голуби. Они били друг друга громадными крыльями, даже сшибли мои учебники на пол и чуть не разбили зеркало, которое висит у шкафа.
Донья Флорес, не в силах больше этого выносить, сердито переби