У соборной ограды наши путешественники остановились, чтобы навести справки о мистере Майкле Марстоне из Фернса, в Сен-Кроссе.
Увы! Славная вещь — отплыть к чуждым берегам и благоденствовать там; но зато как тяжело, вернувшись домой, услышать, что из всех твоих друзей остался только один, чтобы пожать тебе руку, и что навеки пересох тот ручей, который так сладко убаюкивал тебя своим тихим журчанием, когда ты ребенком мечтал, лежа на его берегу!
Больше десяти лет прошло уже с тех пор, как умер мистер Майкл Марстон. Его престарелая вдова все еще жила в Фернсе. Вот все сведения, которых добились путешественники от церковного сторожа, бродившего по площадке. Они разговаривали с ним недолго. Один из них задавал необходимые вопросы; но никто не выражал ни сожаления, ни удивления. Молча и все еще держась рука об руку, направились они к тенистым вязам и обширным лугам по ту сторону собора. Видя, что они уходят, старый сторож спросил слабым голосом:
— Джентльмены, не угодно ли вам осмотреть внутренность собора? В нем много есть достойного замечания.
Но ответа не было — оттого ли, что приезжие не слыхали его вопроса или не сочли нужным ответить.
— Пройдемся до Сен-Кросса для возбуждения аппетита к обеду, — сказал мистер Дунбар.
И они пошли по тропинке в тени высокой ограды; потом, перейдя через луг, скрылись в зеленой мирной роще.
Отрадная тишина царствовала под тенью развесистых деревьев. Извилистой лентой пробегал тихо журчащий ручеек между полевыми цветами и волнистым тростником. Наши приятели лениво шагали по мягкой зеленой траве.
Эта роща была очень уединенным, пустынным местом; только дряхлые инвалиды из богадельни Сен-Кросса заходили сюда погулять, и то не часто. Самые лучшие места на земле именно те, где редко бывают следы человеческих ног.
Вот и этот земной уголок казался еще милее по своему мирному уединению. Только тихий шелест листьев, длинная мелодическая нота одинокой птички и сладкое журчание ручейка прерывали царствующую здесь тишину.
Путешественники вошли в рощу, и темные тени высоких деревьев скрыли их от всего мира. Один из них все говорил, другой молчал и курил сигару.
IXГенри Дунбар в ожидании обеда
Старый сторож все еще бродил по серой площадке, греясь на солнышке, пробивавшемся сквозь густую листву, когда увидел одного из разговаривавших с ним путешественников, который возвращался из рощи без своего товарища. Он курил сигару и размахивал своею тростью с золотым набалдашником.
— Покажите-ка Мне собор, — сказал он сторожу, — не хотелось бы мне уехать из Винчестера и не увидеть его собора, то есть не взглянуть на него еще раз. Лет сорок тому назад я бывал здесь еще мальчиком; но потом я провел в Индии тридцать пять лет, и там ничего уже не видал, кроме языческих храмов.
— И верно эти языческие храмы очень красивы? — спросил старик, отворяя низенькую дверь, ведущую в боковой флигель собора.
— О да, великолепные, разумеется. Но ведь я не воин и не имел случая прикоснуться к этим великолепиям.
В это время они вступили под мрачные своды церкви, и мистер Дунбар, держа шляпу в руке, смотрел по сторонам.
— Так вы не дошли до Фернса? — спросил сторож.
— Нет, я послал своего старого слугу узнать, дома ли хозяйка. Если она дома, так я переночую в Винчестере и завтра утром отправлюсь к ней с визитом. Ведь ее муж — мой старинный друг. А далеко ли отсюда до Фернса?
— Около двух миль, сэр.
Мистер Дунбар посмотрел на часы.
— Через час мой слуга должен вернуться, — сказал он. — Я приказал ему прийти сюда: я оставил его на полдороги между собором и Сен-Кроссом.
— Неужто тот другой джентльмен — ваш слуга, сэр? — спросил сторож с нескрываемым удивлением.
— Да, тот джентльмен, как вы его называете, — мой старый слуга, то есть он был моим доверенным слугой. Он очень умный и честный человек, и я обхожусь с ним как с товарищем… Покажите мне также, пожалуйста, и часовни.
Видно было, что мистер Дунбар желал положить конец неуместному любопытству старого сторожа.
Беспечной поступью, подняв голову кверху и посматривая по сторонам, проходил мистер Дунбар; но, когда сторож отпирал дверь в одну из часовен, он вдруг зашатался точно пьяный и тяжело опустился на дубовую скамью, стоявшую близ дверей.
Сторож обернулся и увидел, что он вытирает пот, выступивший у него на лбу, своим шелковым, надушенным платком.
— Не беспокойтесь, — сказал он со смехом, смотря на испуганное лицо сторожа, — жизнь в Индии изнежила меня, я не могу переносить никакой усталости. Прогулка пешком в такое знойное утро мне не под силу; а может, и лишний стакан вина, который я хватил в Саутгэмптоне, произвел свое действие.
Сторож тоже рассмеялся, и каким-то неприятным отголоском прозвучал их смех в этом торжественном убежище молитвы.
Прошел час, а мистер Дунбар все рассматривал собор. Его занимала каждая мелочь, и ему хотелось знать значение всего, что он видел. Он заглядывал во все уголки, переходил от одного монумента к другому. Все, что попадалось на глаза мистеру Дунбару, возбуждало его любопытство, и он задавал словоохотливому сторожу вопрос за вопросом; он старался разобрать полуистертые надписи на давно забытых могилах, провозглашавших хвалы покойникам; восхищался великолепием священных остатков старины с восторженностью школьника или антиквария.
Старый сторож подумал, что никогда еще обязанность показывать любопытным свой любимый собор не доставляла ему столько удовольствия, как теперь; этот прекрасный джентльмен, только что возвратившийся из Индии, готов был восхищаться всякой безделицей на своей родной земле. Старику стало еще приятнее, когда мистер Дунбар дал ему полсоверена в награду за его труды.
— Благодарю вас, сэр, искренно благодарю вас, — сказал старик, низко кланяясь. — Редко случается мне получать столько денег за труды. Я показывал собор одному герцогу, но герцог не наградил меня с такой щедростью, как ваша милость, сэр.
Мистер Дунбар улыбнулся.
— Очень может быть, что герцог не так богат, как я, несмотря на все его герцогство.
— Как можно, сэр, разумеется, нет, — отвечал старик, с восхищением смотря на банкира и вздыхая жалобно, — а ведь хорошо быть богатым, сэр; должно быть, очень хорошо! А вот у кого дюжина внучат да жена больная, с постели не встает, уж куда как жизнь тяжела покажется!
Может быть, сторож питал слабые надежды еще на полсоверена от этого богатого джентльмена. Но мистер Дунбар уселся на скамье у низенькой двери собора и вынул часы.
Сторож тоже взглянул на них; это был хронометр, стоивший сто гиней — образцовое произведение Бенсона; на нижней дощечке был вырезан герб Дунбаров, на массивной золотой цепочке висел медальон, тот самый медальон, в котором был миниатюрный портрет Лоры Дунбар.
— Семь часов! — воскликнул банкир. — Моему слуге пора бы вернуться.
— Точно так, сэр, — сказал сторож, готовый соглашаться на все, что угодно, мистеру Дунбару, — если он отправился только в Фернс, сэр, то ему пора бы вернуться; это действительно так.
— Пока он придет, я выкурю сигару, — сказал банкир, выходя на площадку, — уж он не пройдет мимо этой двери, не увидев меня; я предупредил его, что буду ждать его здесь.
Генри Дунбар выкурил сигару, потом другую; на соборных часах пробило три четверти восьмого, а Джозеф Вильмот все не возвращался из Фернса. Сторож тоже поджидал, угождая своему патрону, хотя ему давно было пора идти домой да чайку напиться, что он при обыкновенном течении жизни всегда делал в пять часов.
— Это из рук вон дурно, — закричал банкир, когда часы пробили три четверти, — Вильмот знает, что я обедаю в восемь часов, и жду его, чтобы вместе поесть. Кажется, я заслуживаю большего внимания от него. Делать нечего, надо вернуться в гостиницу «Джордж». Не будете ли вы так добры, подождать его и приказать ему скорее прийти ко мне.
Мистер Дунбар ушел, ворча что-то под нос, а бедный старик, отложив мысли о чае, остался ждать. Он добросовестно ждал до тех пор, когда пробило девять часов и над его головой звезды заблистали на синем небе; но все его ожидания остались напрасны — Джозеф Вильмот не возвращался из Фернса.
Банкир вернулся в гостиницу «Джордж». Небольшой круглый стол был накрыт в великолепной комнате первого этажа; расставленные в приятном порядке серебро и хрусталь блестели при ярком свете пяти восковых свечей в серебряном канделябре: слуга начинал уже беспокоиться насчет рыбы, как бы она не переварилась.
— Подождите подавать обед, — сказал Дунбар с явным неудовольствием. — Я не буду обедать до возвращения мистера Вильмота, моего старого слуги, который всегда пользовался моим полным доверием и был у меня не слуга, а скорее друг… Я подожду его.
— А далеко ли он пошел, сэр?
— В Фернс, около мили дальше Сен-Кросса. Я подожду его к обеду. Подайте мне пару свечей на письменный стол и принесите шкатулку.
Слуга повиновался: поставил пару свечей на стол и принес шкатулку, которая стоила сорок фунтов стерлингов, имела всевозможные удобства для делового человека и такую изящную роскошь, какую только может пожелать самый прихотливый путешественник. И все, что принадлежало этому человеку, было в том же роде: все носило на себе печать почти несметного богатства.
Мистер Дунбар вынул из кармана связку ключей и стал отпирать шкатулку; однако это не сразу ему удалось, потому что он с трудом отыскал подходящий ключ. Он взглянул с улыбкой на служителя, который не уходил из комнаты, желая угодить ему и быть готовым исполнять его приказания.
— Должно быть, я выпил сегодня лишний стакан мозельвейна, — заметил банкир, рассмеявшись. — По крайней мере, мои враги могли бы так сказать, если б увидели, с каким трудом я отыскиваю ключ от своей собственной шкатулки.
Однако в это время он отворил шкатулку и стал рассматривать один из многочисленных пакетов с бумагами, которые лежали в определенном порядке, тщательно сложенные и с четкими надписями.