Но раскрасневшееся личико девушки не оборачивалось в его сторону.
— Не просите, — умоляла она, — не просите. Настанет день, когда вы будете сожалеть, что женились на мне. Я этого не могла бы вынести; это слишком горько. Вы всегда были добры ко мне, и я худо заплатила бы за вашу доброту, если бы…
— Если бы вы согласились сделать меня счастливым? Мне кажется, это было бы только доказательством вашей благодарности. Разве я не обегал весь Клапгам, Брикстон и Вандсворт, не считая поездку в Путней, чтобы доставить вам с полдюжины учениц? И после этого вы осмеливаетесь отказать мне в первой моей просьбе? И что же я у вас прошу — ничего более как эту маленькую ручку.
Он замолчал в надежде, что Маргарита ему ответит; но она не глядела на него по-прежнему; и дрожащая рука, которую мистер Остин все еще держал в своей, старалась высвободиться из его пожатий.
— Маргарита, — сказал он наконец серьезно, — может быть, я поступил глупо, самонадеянно. В таком случае я вполне достоин своей участи, как бы мне ни было тяжело. Если я ошибся, Маргарита, если меня обманули ваши очаровательные улыбки, ваши нежные слова, скажите мне, и я готов простить вам то, что вы меня обманули, и постараюсь забыть свои безумные мечты. Но я не оставлю этой комнаты, я не расстанусь со светлой надеждой, которую питал до сего дня, прежде чем вы не скажете ясно, что меня не любите. Говорите, Маргарита, говорите без боязни.
Но Маргарита молчала и в мертвой тишине, царившей в комнате, вдруг послышались тихие, сдержанные рыдания.
— Маргарита, радость моя, ты плачешь! — воскликнул Клемент. — Теперь я знаю. Ты меня любишь. Ты меня любишь, и я не выйду из этой комнаты иначе как твоим женихом.
— Да поможет мне Господь! — прошептала несчастная дочь Джозефа Вильмота. — Да наставит он меня! Я люблю тебя, Клемент, люблю всей душой!
IIIПокупка бриллиантов
Мистер Дунбар, не теряя времени, принялся за важное дело, по которому он приехал в Лондон, — за покупку бриллиантов для ожерелья, которое должно уступить разве только знаменитому ожерелью, опозорившему имя бедного кардинала Рогана и несчастной королевы.
Рано утром на следующий день после посещения банка мистер Дунбар вышел на улицу, очень просто одетый, и кликнул первого извозчика, которого встретил на Пиккадилли. Он приказал ему ехать прямо, в маленький переулок, выходящий на Голборн, очень мирный, уединенный переулок, где, однако, можно купить бриллиантов больше, чем у всех парижских ювелиров, и где, если вам вздумается обменять ваш серебряный сервиз на что-нибудь другое, вы в ту же минуту удовлетворите свою прихоть.
Золотых и серебряных дел мастера, бриллиантщики и торговцы драгоценными камнями, живущие на этой спокойной улице, принадлежат к высшему разряду купцов. Вы можете дать им горсть золотых цепочек и перстней, не опасаясь, чтобы какая-нибудь из этих вещиц нечаянно попала в карман оценщика во время процесса взвешивания. Знаменитый мистер Крюсибель, который собственной ногой вдавил в плавильный горшок конец скипетра одного из восточных властелинов, в ту самую минуту, когда сыщики входили в его заведение для обыска по случаю пропажи этой драгоценности, и который потом хромал более полугода — жил где-то в Сити, далеко от скучной голборнской улицы; он презирал бы однообразную жизнь и умеренную прибыль, которыми довольствуются здешние торговцы.
Мистер Дунбар оставил свой кэб на углу Голборна и медленно пошел по мостовой до мрачного окна, которое могло принадлежать конторе стряпчего, если бы на нем не красовалась золотая надпись, извещавшая, что тут помещалась контора мистера Исаака Гортгольда, торговца бриллиантами. Медная дощечка на дверях извещала о том же самом, и мистер Дунбар остановился у этих дверей.
Он позвонил; ему немедленно отворил дверь бойкий мальчик и провел в кабинет купца, где он увидел дубовую конторку, маленькие медные весы, высокий стул, покрытый истертой волосяной материей, и два грязных железных ящика, глубоко ввинченных в стену позади конторки. У окошка стоял стол, за которым сидел джентльмен с черными усами и бакенбардами, занятый проверкой счетных книг.
Он встал со стула при входе мистера Дунбара и несколько подозрительно посмотрел на банкира. Привычка продавать бриллианты заставляла его подозревать всех и каждого. Генри Дунбар был в модном пальто, с широкими рукавами, и на эти широкие рукава мистер Гортгольд устремил свой беспокойный взгляд: он привык подозрительно смотреть на джентльменов с широкими рукавами и на дам с муфтами и зонтиками. Бриллианты занимают так мало места, что их можно скрыть порядочное количество в складках самого маленького дамского зонтика.
— Я хочу купить коллекцию бриллиантов для ожерелья, — сказал мистер Дунбар так же небрежно, как если бы говорил о дюжине серебряных ложек. — И я хочу, чтобы это ожерелье было диковинкой. Мне бы следовало заказать его у Гаррарда или Эмануеля, но я хочу купить только бриллианты и уже потом заказать оправу по моему собственному рисунку. Можете ли вы исполнить мое желание?
— Сколько вам нужно бриллиантов? Вы можете иметь то, что некоторые люди называют ожерельем, за тысячу фунтов, и вы можете также купить ожерелье в двадцать тысяч фунтов. Какую сумму вы назначаете?
— От пятидесяти до восьмидесяти тысяч фунтов.
Торговец в раздумье вытянул свои губы.
— Вы знаете, что в подобных случаях платят наличными? — спросил он.
— Да, знаю, — холодно ответил мистер Дунбар.
Он вынул из кармана и подал мистеру Гортгольду свою визитную карточку.
— Всякий чек, подписанный этим именем, немедленно будет оплачен в конторе не улице Св. Гундольфа.
Мистер Гортгольд почтительно поклонился миллионеру: он, как и все купцы в Лондоне, хорошо знал фирму «Дунбар, Дунбар и Балдерби».
— Я не надеюсь немедленно доставить нужные вам бриллианты на сумму пятьдесят тысяч фунтов, — сказал он, — но я приготовлю их дня через два, если вы согласитесь подождать.
— Хорошо. Сегодня вторник; если мы назначим четверг?
— Камни будут готовы к вашим услугам, сэр.
— Очень хорошо. Я зайду за ними в четверг утром. Но чтобы вы знали, что заказ мой верный, я выпишу чек на десять тысяч фунтов, которые вы можете тотчас получить в счет уплаты. У меня с собой чековая книжка. Одолжите мне чернила и перо.
Мистер Гортгольд пробормотал, что это совершенно излишне, но все же принес чернильницу и с довольным видом поглядывал, пока банкир писал чек своим твердым, красивым почерком.
«Дело хорошее», — думал мистер Гортгольд.
— Теперь, сэр, что касается рисунка ожерелья, — сказал он, пряча чек в карман своего жилета, — вероятно, вы имеете какую-нибудь оригинальную идею, и потому, может быть, желали бы увидеть несколько образцов бриллиантов.
Говоря это, он открыл один из железных ящиков, вынул из него множество маленьких бумажных свертков, весьма тщательно сложенных, и развернул их очень бережно и осторожно.
— Вам, вероятно, понадобятся сальные капли, сэр? — поинтересовался он. — Сальные капли в особенности хороши для ожерелья.
— Что такое сальные капли?
Мистер Гортгольд взял щипчиками один из бриллиантов, показал его банкиру.
— Вот это — сальная капля, сэр, — сказал он. — Этот камень, как вы можете заметить, имеет форму сердца; но мы называем его сальной каплей, потому что он очень похож на сальную каплю. Вы, разумеется, желаете иметь большие камни, хотя они и очень дорого стоят. Есть бриллианты, известные во всей Европе; бриллианты, принадлежавшие коронованным особам и столь же известные, как имена лиц, которым они принадлежали. Герцог брауншвейгский почти очистил европейский рынок от этого товара; но все же можно еще достать несколько похожих экземпляров, если вы желаете.
Мистер Дунбар отрицательно покачал головой.
— Я не ищу подобных драгоценностей, — сказал он. — Может быть, настанет день, когда моя дочь или ее дети будут вынуждены продать свои бриллианты. Я — человек коммерческий и хочу приобрести за восемьдесят тысяч фунтов коллекцию таких камней, которые можно было бы всегда продать за ту же цену. Я желал бы, чтобы вы выбрали мне бриллианты средней величины ценой около сорока или пятидесяти фунтов за штуку.
— В таком случае я должен буду обратить особенное внимание только на их цвет, так как они предназначены для ожерелья, — сказал мистер Гортгольд.
Банкир пожал плечами.
— Не заботьтесь об ожерелье, — сказал он с нетерпением. — Опять повторяю, я — человек коммерческий и желаю только, чтобы товар, который я покупаю, вполне стоил заплаченных за него денег.
— И вы останетесь довольны, — поспешно произнес торговец.
— В таком случае мы поняли друг друга, и мне нет причины дольше оставаться. Вы приготовите бриллианты на сумму восемьдесят тысяч фунтов или около того к будущему вторнику. А покамест разменяете этот чек и удостоверитесь, с кем имеете дело. Прощайте.
Он оставил торговца, пораженного его хладнокровием, и возвратился к кэбу, который все это время его дожидался. Он хотел сесть, как вдруг кто-то слегка дотронулся до его плеча; он обернулся и узнал джентльмена, называвшего себя майором Верноном. Но майор уже не был тем нищенски одетым незнакомцем, который присутствовал на свадьбе Филиппа Джослина с Лорой Дунбар в лисфордской церкви. Майор Вернон возродился, как феникс, великолепным, блестящим из пепла своих старых платьев. Истертый воротник исчез; разорванные сапоги заменились непромокаемыми веллингтонскими; грязная белая шляпа уступила место блестящей шляпе с модными, отогнутыми по бокам полями. Майор Вернон был истинно великолепен. Шея его была по-прежнему закутана, но теперь его шарф сиял всеми цветами радуги. Его толстое пальто было темно-оливкового цвета, с поднятым воротником из блестящего бурого меха, известного в народе под названием поддельного соболя. Из-под этого воротника виднелся пестрый шелковый шарф, в сравнении с которым его багровый нос терял всю свою прелесть.
Майор Вернон курил огромную, дорогую сигару, в руках у него была большая палка, и мирные жители Сити невольно оборачивались, проходя мимо него, пока он стоял на тротуаре, разговаривая с Генри Дунбаром.