— Я думала, что ты отправился за Маргаритой, — спросила она.
— Мне не к чему было идти за ней, она сама возвратилась.
— Слава Богу. Меня, признаться, очень беспокоило продолжительное ее отсутствие.
— И меня также, матушка; но меня еще более беспокоит поведение ее после возвращения. Я недавно просил вас, матушка, доверять мне, — сказал Клемент. — Теперь мне приходится вам довериться: дело, которое Маргарита взяла на себя сегодня утром, было очень грустного и неприятного свойства — даже до такой степени, что я не удивляюсь вредному влиянию, какое оно имело на впечатлительный ее ум. Я попросил бы вас сходить к ней, матушка. Утешьте мою бедную девочку. Она заперлась у себя в комнате, но вас, верно, впустит. Сходите к ней, милая матушка, и постарайтесь успокоить ее, а я между тем сбегаю за доктором.
— Ты думаешь, что она больна, Клемент?
— Может быть, я и ошибаюсь; но, во всяком случае, такие сильные ощущения, которые она должна была перенести сегодня, могут легко стать причиной воспаления мозга. Я схожу за доктором.
Молодой человек забежал к хозяину гостиницы, который дал ему адрес лучшего врача в Шорнклифе. По счастью, доктор Винцент оказался дома. Он принял Клемента очень любезно и уже через пять минут готов был следовать за ним.
— Это случай сильного душевного потрясения, — объяснил Клемент. — Может быть, и не понадобится медицинская помощь, но я буду чувствовать себя спокойнее, после того как вы взглянете на бедную девушку.
Клемент ввел врача в пустую гостиную.
— Я пойду справлюсь, каково мисс Вильмот, — сказал он, удаляясь из комнаты.
Имя это поразило доктора: насильственная смерть Джозефа Вильмота составляла долгое время любимый предмет разговора для жителей Шорнклифа. «Впрочем, это имя довольно распространенное», — подумал он про себя.
Клемент постучался в комнату матери. Старушка тотчас вышла к нему.
— Ну, каково ей теперь? — спросил Клемент.
— Право, не знаю, как тебе сказать. Она просто пугает меня. Лежит на постели неподвижно, как статуя, смотрит в одну точку. Я старалась заговорить с ней, но она не обращала на меня никакого внимания, даже не удостаивала взглядом. Когда я подхожу к ней, она начинает дрожать всем телом и тяжело вздыхает. Что бы все это значило, Клемент?
— Бог весть, матушка. Я могу только вам сказать, что она имела сегодня встречу, которая могла сильно на нее подействовать, но не до такой степени. Могу я позвать доктора?
— Да, пусть посмотрит, что с ней.
Клемент вошел в гостиную и стал ждать возвращения доктора от Маргариты. Для бедного молодого человека это ожидание показалось вечностью — с таким нетерпением он жаждал узнать заключение врача.
— Ну что? — воскликнул он, заслышав в гостиной его шаги.
Мистер Винцент покачал головой.
— В подобном случае мало проку в медицинском совете, — сказал доктор. — Девушка страдает от душевного потрясения, причину которого не хочет сообщить никому. Если бы вам удалось вызвать ее на откровенность, это сильно облегчило бы ее. Будь она обыкновенного десятка, она расплакалась бы и слезы облегчили ее страдания. Наша пациентка, по несчастью, не из таких; у нее должна быть редкая сила воли.
— У Маргариты сильная воля! — воскликнул Клемент. — Она, напротив, олицетворенная доброта и покорность.
— Очень может быть, но поверьте, у нее огромная сила воли. Я умолял ее сказать хоть одно слово; голос мог бы навести меня на открытие болезни; она только медленно покачала головой, ни разу не взглянув в мою сторону. Я все-таки пропишу ей успокоительное, которое лучше бы принять сейчас же, завтра поутру я снова заеду к вам.
Клемент пошел к матери. Добрая старушка всегда была готова сочувствовать сыну. Она вышла ему навстречу из комнаты Маргариты.
— Все по-прежнему? — спросил молодой человек.
— Да, все то же. Не хочешь ли ты взглянуть на нее?
— Если можно.
Миссис Остин провела сына в соседнюю комнату.
Маргарита лежала на постели, совсем одетая, в мокром платье, как вернулась. Печальное, безжизненное выражение ее лица болезненно подействовало на Клемента. Он начал бояться за ее рассудок.
Он присел на стул подле постели и стал внимательно следить за больной; мать стояла подле, встревоженная не менее его.
Рука Маргариты свисла с постели, словно мертвая. Клемент взял эту маленькую ручку в свою; к его удивлению, она не горела лихорадочным жаром, а была холодна как лед.
— Маргарита, — сказал он тихим, убедительным голосом, — вы знаете, как я вас любил, как я вас люблю. Вы знаете, что мое счастье неразрывно связано с вашей судьбой; надеюсь, что вы не откажете поделиться своим горем с человеком, который имеет полное право разделить его. Вы не будете так жестоки, чтоб отказать мне в моей просьбе. Подумайте, как мучит меня ваше молчание.
Карие глаза ее остановились на Клементе.
— Пожалейте меня, — произнесла девушка каким-то хриплым, не своим голосом, — сжальтесь надо мной; сожаление людей и милосердие Божие — вот что мне нужно теперь. Сжальтесь надо мной, Клемент, и оставьте меня до завтра; завтра я поговорю с вами.
— И вы расскажете все, что случилось с вами?
— Я поговорю с вами завтра, — повторила Маргарита, неподвижно глядя на молодого человека. — Оставьте меня теперь; оставьте меня, или я убегу из этой комнаты, из этого дома. Я сойду с ума, если вы не оставите меня!
— Я ухожу, Маргарита, — сказал он, опечаленный и оскорбленный странным ее обращением, — но ухожу с невыносимым горем в душе. Я не думал, чтобы вы так скоро оттолкнули меня, не захотели моего сочувствия.
— Я переговорю с вами завтра, — в третий раз повторила Маргарита.
Она говорила как-то странно, будто по заученному, не своими словами.
Клемент посмотрел на нее еще с минуту, но лицо ее было бесчувственно и неподвижно; он медленно вышел из комнаты.
— Я поручаю ее вам, матушка, — сказал Клемент. — Я знаю, что она и вам дорога. Да поможет нам Господь Бог перенести это испытание.
IXРазрыв
Маргарита согласилась принять лекарство, прописанное ей доктором, но сделала это только из уважения к миссис Остин, потому что она, казалось, сама не сознавала, для чего ей лекарство. Она была подобна лунатику, живущему в каком-то чудесном, мечтательном мире, нисколько не сознающему, что делается вокруг него.
Лекарство, которое мистер Винцент выдал за успокоительное, оказалось сильнейшей дозой опиума, и Маргарита через несколько минут заснула крепким сном.
Миссис Остин отправилась к Клементу, чтобы передать ему эту радостную весть.
— Я посижу с бедной Маргаритой до двух или трех часов, но ты иди спать, потому что все эти волнения тебя очень утомили.
— Нет, мама, я не чувствую усталости.
— Но ты для меня пойдешь отдохнуть. Посмотри, уже двенадцать часов.
— Да, я пойду в свою комнату, если вы этого желаете, — поспешно ответил Клемент. Но дело было в том, что его комната была ближе, чем гостиная к спальне его матери и Маргариты. Он ушел к себе, но и не думал ложиться спать. Он ходил по комнате, время от времени прокрадываясь в коридор послушать, что делается в комнате матери.
В третьем часу миссис Остин, открыв дверь в коридор, увидела сына.
— Она спит, мама? — спросил он.
— Да, и очень спокойно. Я сама иду теперь спать и тебя прошу сделать то же, Клем.
— Хорошо, мама.
Клемент вернулся в свою комнату. Он надеялся, что сон принесет спокойствие Маргарите. Он лег и тотчас заснул, ибо действительно был совершенно утомлен усталостью и беспокойством. Ему приснилось много страшных, фантастических снов, но последний из них заставил его в испуге вскочить с постели. Он видел Маргариту в модслейском парке в светлую лунную ночь под руку с мертвецом. Он открыл глаза; утро было светлое, холодное. Клемент быстро оделся, вышел из комнаты без четверти восемь и поспешил в комнату матери, чтобы узнать о Маргарите, но напрасно он стучал в дверь: никто ему не отворял. Заметив, что она не заперта, он тихонько ее толкнул и услышал ровное дыхание матери.
— Она спит, бедная. Я не побеспокою ее, ей нужен отдых после вчерашнего дня.
Он тихонько притворил дверь и отправился в гостиную. Там уже пылал огонь в камине, и слуга накрывал завтрак; но Клемент не обратил на это внимания и быстро подошел к окну, у которого сидела Маргарита в утреннем платье и шали. Подле на стуле лежала ее шляпка.
— Маргарита, милая Маргарита, зачем вы поднялись так рано?
Девушка медленно встала и пристально взглянула на милого ей человека. Лицо ее было очень задумчиво, бледно, губы дрожали.
— Я довольно отдохнула, — сказала она едва слышно. — Я встала рано, потому что… потому что я сейчас уезжаю.
Она судорожно сжала руки и не спускала глаз с Клемента, но взгляд этот дышал решимостью.
— Вы уезжаете, Маргарита, — воскликнул Клемент, — уезжаете… сегодня… утром!
— Да, с девятичасовым поездом.
— Вы с ума сошли, Маргарита!
— Нет, — тихо ответила молодая девушка, — я не сошла с ума, и это-то самое удивительное. Я уезжаю, Клемент; извините, мистер Остин. Я хотела уехать, не повидав вас, а думала написать вам…
— Как, Маргарита? — вскрикнул Клемент. — Если не вы, так я сошел с ума. Или все это сон?
— Нет, это не сон, мистер Остин; мое письмо сказало бы вам всю правду; я уезжаю, потому что никогда не смогу быть вашей женой.
— Вы не сможете быть моей женой, почему?
— Я не могу сказать.
— Нет, вы скажете, — воскликнул Клемент вне себя, — я хочу знать причину; я не допущу, чтобы какая-нибудь фантастическая преграда возникла между нами. Это какая-нибудь женская фантазия, которая рассеется от искреннего объяснения. Маргарита, радость моя, неужели ты думаешь, что я расстанусь с тобой так легко? Неужели ты так мало меня знаешь? Моя любовь сильнее, чем ты думаешь, Мэгги, и ты не можешь так легко отказаться от слова, данного мне. Ты мне дала права на себя, обещав быть моей женой, и я не откажусь ни за что от этих прав.