Странно, что, вспоминая тот день, Элис теперь только начала понимать, что Эмили была единственным стабилизирующим фактором в течение всей ее последующей жизни. Она стала ей матерью и бабушкой, чего прежде девушка была лишена. А Иден не оправдал ее надежд. Но ведь нелегко быть Иденом, думала его жена. Быть настолько красивым, что женщины отчаянно влюблялись в него с первого взгляда, ведь и она сама не стала исключением. Теперь она замужем за Иденом уже пять лет, но и до сих пор не может смотреть на своего мужа без замирания сердца.
Она так сильно его любила, что если бы он любил Фламинго так же сильно, как любила Эм, Элис заставила бы себя остаться здесь навсегда: поборола бы свой страх, свою ненависть к этой земле, смирилась бы с плохим самочувствием, которое преследовало ее из-за постоянного ужаса и жаркого климата. Но она не верила, что корни Идена глубоко проникли в землю Кении или что эта страна значила для него столько же, сколько для Эм. А недавно Элис уверила себя, что Иден будет не менее счастлив и в Англии, имея собственный дом. Даже счастливее! Ведь он не перестал дуться на Эм за то, что она не его назначила новым управляющим на Фламинго, а Джилли.
— Но Фламинго перейдет к тебе в свое время, — объяснила она. — Тогда тебе понадобится управляющий, а лучше иметь опытного человека. В настоящее время от Джилли мало толку, но сейчас трудно найти хорошего управляющего, а он научится. Кроме того, ему ведь нужна работа.
— Не знал, что у нас здесь общество филантропов! — рассердился Иден. — Ты теряешь хватку, дорогая бабуля.
— А вот в этом ты не прав. Ты имеешь над человеком власть, если ему нужна работа. Только в этом случае. А я люблю, что бы все делалось по-моему.
Иден рассмеялся и поцеловал Эм.
— Ты не любишь, когда кто-нибудь обвиняет тебя в слабостях, правда? Ты дала работу Джилли, потому что он нуждается в деньгах — и тебе это известно — и, кроме того, он умеет отличать Баха от Брамса.
Эм скривилась в ответ, но не возразила.
Главным образом ради Эм, а не ради Идена Элис пыталась примириться с мыслью, что всю свою жизнь ей придется жить в Кении, и хотя она была уверена, что смогла бы компенсировать Идену потерю Фламинго, она знала, что никогда не сможет компенсировать Эмили утрату Идена. Но теперь она дошла до предела. И не Виктория оказалась последней каплей, а события, происходившие в доме в течение последних недель, ситуация, которую Иден однажды назвал «это глупое дело».
— Не глупое, — впервые в мягком голосе Элис послышалась истерика. — Это ужасно! Неужели ты не понимаешь? Все эти вещи, которые разбиты или испорчены, — они ведь были особенно дороги, они незаменимы. Словно кто-то, кто хорошо знает Эм и хочет обидеть ее особенно больно, знает, какие вещи надо выбрать для этой цели. Этот «кто-то» ужасно злой.
Иден резко ответил:
— Глупости! Нечего впадать в истерику, Элис. Поверь мне, дорогая, выяснится, что это какой-нибудь глупый кикую, который считает себя обиженным или думает, что на него навели порчу. Ты не должна терять голову. В конце концов, даже если эти вещи незаменимы — это только вещи.
Но два дня спустя это были уже не вещи. Убили собаку Симбу.
Элис и не подозревала, что Эмили умеет плакать, и вид ее красных распухших глаз был почти настолько же шокирующим, как и факт обнаружения остывшего тела собаки на сломанных кустах герани под верандой. Она испытывала страх и прежде, но никогда до такой степени. Целенаправленное уничтожение наиболее любимых безделушек, принадлежавших Эм, само по себе было ужасным событием. Но то, что отравили ее любимую собаку, говорило о хладнокровном преступном замысле, более глубоком, нежели обычная злоба.
Джилли прав, подумала Элис, похолодев от предчувствия. Вещи — это только начало. Симба — новый этап. Предположим, что теперь примутся за людей. За тех, кто дорог Эмили. Иден! Нам надо уезжать. Мы должны уехать. Пока еще есть время…
Это был особенно тягостный день для Элис. Иден уехал в Найроби и не вернется раньше ночи, а Эмили явно нервничала и дергалась целый день. Видимо, утром из-за пустяков она поссорилась с Мабел Брэндон и выразила недовольство, когда днем к ним пришел Кен и его пригласили на чай.
Элис тоже не испытывала удовольствия от общества Кена. Ее утомляла юношеская настойчивая влюбленность Кена Брэндона. Только накануне она сурово отчитала его по этому поводу, что ему весьма не понравилось. Он закончил разговор тем, что угрожал застрелиться, — впрочем, не в первый раз, — тогда терпение Элис иссякло, и она ядовито заметила, что это будет небольшая потеря. Она надеялась, что это положит конец его увлечению, но Кен вновь пришел в полдень, с явным намерением извиниться за свое драматическое поведение накануне. Эмили спасла ее от очередной сцены с Кеном: она усиленно угощала его чаем, а потом сразу же отправилась на охоту, взяв с собой Элис.
Элис никогда не ездила на охоту по собственному желанию, но в этот раз она с радостью приняла приглашение. Они взяли с собой Камау, мальчика-слугу, и поехали в «лендровере» подстрелить антилопу на корм собакам. Эм подстрелила две антилопы, помогла Камау забросить туши на заднее сиденье машины, где они и лежали в луже крови. Руки Эм были в крови, и на одежде появились ужасные бурые пятна, при виде которых Элис вздрагивала от отвращения. Охота — одна из многих реалий, к которым никак не могла привыкнуть Элис, живя в Кении. Ее шокировало будничное отношение большинства женщин к оружию, к виду и запаху крови.
У меня нет мужества, устало думала Элис, наблюдая надвигающиеся сумерки. Может быть, оно когда-то и было, но сейчас иссякло. Если бы я могла уехать… Если бы только не надо было возвращаться в этот ужасный дом…
Эмили всегда играла концерт Торони; знакомые пассажи, приглушенные расстоянием, успокаивали расстроенные нервы Элис и заставляли ее вслушиваться в музыку.
Она никогда не разделяла восторгов Эмили и Джилли в отношении этого концерта. Он казался ей просто шумом, лишенным мелодии, варьирующим от диссонанса до невыносимого уныния. И вдруг сегодня она услышала этот концерт как будто впервые. Она поняла, что это разговаривает сама долина Рифт. Огромная золотая долина с мощными зевающими кратерами потухших вулканов Лонгонот, Сусва и Мененгай — бесстрастные падения мертвой лавы, сердитое узкое ущелье — Ворота Ада, бескрайние мелкие озера, населенные стаями фламинго, и длинные одинаковые навалы May и Кинангоп, ставшие стенами великой долины.
Эмили рассказывала, что Торони полюбил долину. Но Эм ошиблась, подумала Элис, прислушиваясь к музыке. Он боялся долины. Она инстинктивно содрогнулась, обхватив себя руками. Она услышала легкое дуновение пробежавшего ветерка, раскачавшего розовые кусты; вдруг где-то рядом раздался звук сломанной ветки.
Внезапно из-за этого звука сад перестал быть дружелюбным, он наполнился зловещей угрозой, как и дом. Элис резко встала и нагнулась, чтобы поднять упавшие розы, ощущая биение сердца. Она и не заметила, как стемнело.
За бугром из-за зарослей папируса стали раздаваться крики птиц. Плач птиц переплетался с отдаленными звуками рояля. Но день подошел к концу, и на небе уже засветились бледные звезды; луна еще не вышла. Птицы обычно молчат в столь поздний час. Что-то или кто-то вспугнул их?
Элис вспомнила слова Джилли, сказанные всего час назад. Что-то насчет Генерала Африка — который еще на свободе, несмотря на большое вознаграждение, обещанное правительством за его голову, и который, видимо, служит у кого-то из поселенцев в районе озера Найваша. Что-то насчет руководимой им банды: поговаривали, что банда прячется в папирусных зарослях на болоте, а снабжают ее продовольствием слуги-африканцы с ближайших ферм, расположенных по обоим берегам озера.
Прежде она не обращала особого внимания на эти сведения, но сейчас с тревогой все вспомнила. Одновременно она вспомнила распоряжение Эм не покидать дом после захода солнца. А солнце село уже давно, и было почти темно; поднялся ночной ветерок, он шевелил листья на деревьях и кустах и наполнял темно-зеленые сумерки мягким, нежным шепотом.
Сухая ветка хрустнула буквально у нее за спиной. Обернувшись, Элис увидела тень от движения, не вызванного ветром. Ее руки сжали розы, шипы впились в кожу, но, окутанная паутиной страха, она почти не ощущала боли. Мозг велел ей бежать к дому, но ноги не слушались. Она даже не могла закричать, так как понимала, что, если бы она и крикнула, никто в доме не услышал бы ее, так как звуки рояля заглушали все вокруг. Кто-то стоял в кустах и следил за ней — она была уверена в этом…
Элис замерла в беспомощности, ее парализовал ужас, она стала жертвой кошмара. И когда она почувствовала, что сердце перестает биться, вдруг знакомая фигура материализовалась из темноты у подножия холма, и кровь вновь потекла но занемевшим венам.
Она уронила розы и, захлебываясь от рыданий облегчения, оступаясь в темноте, цепляясь за высокую траву, бросилась вниз. До человека оставалось метров четыреста, когда внезапно ее что-то остановило. Звук…
Произошла какая-то ошибка, какая-то безумная, невероятная ошибка. Она резко остановилась, рот раскрылся в беззвучном крике, глаза не мигали. Это оказался кто-то другой. Кто-то неожиданно и ужасно незнакомый.
ГЛАВА III
— И, как я уже говорила, из-за этого подоходного налога, забастовок и погоды совсем не удивительно, что так много людей предпочитает жить за границей. В действительности я даже сказала Освину — это мой теперешний муж, — что мне просто не понятно, почему уехало так мало людей. Вы согласны?
Ответа не последовало, и миссис Брокас-гил, увидев с раздражением, что ее ближайшая соседка заснула, обратила свое внимание на безлюдные коричневые и зеленые просторы Африки, над которыми они пролетали, а маленькая голубая тень их самолета скользила по этой необъятной земле как игрушечный аэроплан.
Однако мисс Кэрил не спала. Лишь человек с исключительными нервами или абсолютно глухой мог бы спать по соседству с этой долгоиграющей пластинкой, миссис Брокас-гил. Виктория не относилась ни к той, ни к другой категории, но она терпела нескончаемый монолог своей соседки с той поры, как самолет взлетел с аэропорта Лондона, а так как они задержались на двадцать четыре часа в Риме из-за неполадок с двигателем, это значило, что ей пришлось слушать болтовню в течение двух дней. Даже ночью не затихала миссис Брокас-гил, ведь она спала с открытым ртом и громко хра