А оттого, что напрасно было бы искать Евгения Ивановича Алексеева в геральдических дворянских родословных. Император Александр II был не только выдающимся преобразователем России, но и весьма любвеобильным мужчиной, не менее полдюжины детей прижил он «на стороне». Первым из них был Евгений, которому присвоили чужое отчество и фамилию. Родство «Алексеева» с государем скрывалось только для соблюдения внешнего приличия, все знали, чей он сын, тем более что он очень походил на своего отца.
Ладно, родителей не выбирают. Но Алексеев, сделав блистательную карьеру, вообразил, как и все недалекие люди, что он достиг всего исключительно благодаря своим талантам. Николай II был человеком честным и добрым, но государь из него получился слабый. Он по закону и обычаю являлся главой царствующей фамилии, но даже собственную родню не умел приструнить когда надо. Алексеев приходился ему, так сказать, «незаконным дядей», все свои высшие должности и награды Алексеев получил именно от него.
Своей ставкой наместник избрал Мукден — самый крупный город в Маньчжурии. Тщеславный и спесивый, он составил у себя «двор», подражая Петербургу. Получалась смешная пародия, но он того не замечал. Естественно, что выскочку окружали льстецы и проходимцы. Сюда-то и прибыл поезд с Макаровым 22 февраля.
Они встретились — сын простого матроса вице-адмирал Макаров и незаконный сын Александра II полный адмирал (по три орла на погонах) Алексеев. Они не любили друг друга: Макаров его — за низость и бездарность, он Макарова — за независимый нрав и решительность поступков. Для Алексеева вновь прибывший флотоводец казался куда опаснее всей эскадры микадо. Но сейчас он сдержан, даже искателен. Он оконфузился, будучи не в силах овладеть событиями, и хитрым своим чутьем понимает это. Пусть самоуверенный адмирал как-то поправит дела, а там… посмотрим! Но сейчас Алексеев произносит ничего не значащие любезности и охотно поддакивает. Макаров не верит ни одному его слову, он знает с кем имеет дело, а пока, пользуясь случаем, добивается от наместника нескольких нужных для флота распоряжений и средств.
…Прощались они на глазах большой свиты. Наместник проводил его аж до самого вагона, что совсем не требовалось по этикету.
— Желаю успехов и удачи, ваше превосходительство, — протянул ему руку незаконный сын Александра II, приветливо улыбаясь.
Макаров тоже был светский человек и тоже отвечал ему с приятной улыбкой:
— Успехи наши будут только при руководстве вашего высокопревосходительства! Честь имею.
Козырнув друг другу, они расстались навсегда…
Наконец двадцать четвертого февраля, рано утром Макаров прибыл в Порт-Артур. Его встречали комендант крепости Стессель и другие генералы, адмиралы Витгефт и Ухтомский. Макаров подчеркнуто холодно выслушал положенные ему приветствия и тотчас же расположился на легком крейсере «Аскольд», где и приказал поднять свой флаг.
Это было символично: флаг командующего флотом развевался на небольшом, слабо защищенном корабле, специально предназначенном для активных наступательных действий. Взвившись над рейдом крепости, макаровский флаг призывал в бой корабли эскадры, до его приезда боязливо и неуверенно сбившиеся в порт-артуроской гавани. И казалось, голос самого адмирала звучал с высоты ажурной мачты:
— Кто сказал, что все потеряно? Не бойтесь врага! Вперед! И вы победите!
Появление Макарова в Порт-Артуре вызвало необычайный духовный подъем на флоте и среди защитников крепости. Об этом единодушно свидетельствуют все без исключения участники героической обороны, воспоминания и письма которых дошли до нас. Он еще только выехал из Петербурга, еще официальный приказ о его назначении командующим держался в секрете, но уже в Порт-Артуре только и говорили: «Вот приедет Макаров…».
Рядовой участник обороны крепости, мичман с крейсера «Аскольд» писал о настроениях моряков в связи с приездом адмирала: «Все были рады, что наконец-то исполнилось желание всего флота: командовать будет Макаров, который успел прибрести как бы ореол военного гения, на него надеялись, ждали если не чудес, то по крайней мере осмысленных шагов, удачных комбинаций, а главное, энергии, в которой замечался большой недостаток». Сейчас, разбирая объективно историю тех дней, следует признать безусловным: подобные чувства и мысли были характерны для громадного большинства защитников крепости — сухопутных и морских.
Примечательные события, как правило, соседствуют с символическими приметами — хорошими или не очень (ну, например, солнечное затмение в «Слове о полку Игореве»). Так вот: как только Макаров прибыл в Артур, то буквально через несколько часов произошел следующий эпизод: броненосец «Ретвизан», поврежденный японцами в первой атаке, застрял на мели у берега, и вот уже почти месяц не удавалось закрыть пробоину и поставить корабль на ремонт. Долгие труды наконец-то увенчались успехом: огромный броненосец всплыл и был отбуксирован в бассейн. Случайное совпадение казалось всем залогом того, что дела наши на Тихом океане должны измениться к лучшему. И скоро!
Боевой дух защитников крепости с приездом Макарова значительно повысился. Новый командующий не произносил зажигательных речей, не панибратствовал с подчиненными. Он был требователен и строг. Он сразу же осмотрел поврежденные корабли и нашел темпы ремонтных работ чрезвычайно медленными. Он распорядился о мерах для скорейшего ввода в строй этих сильных боевых судов эскадры. Кстати говоря, в поезде с Макаровым приехали из Петербурга рабочие Балтийского судостроительного завода. Это были опытные мастеровые — кузнецы, слесари, чеканщики, медники. В общей сложности в Порт-Артур приехало свыше 1600 квалифицированных рабочих с разных заводов. Это позволило резко ускорить ремонт поврежденных боевых кораблей, а также необходимые работы на всех остальных.
Обнаружив множество неполадок в порт-артурском порту, Макаров отстранил от должности командира порта и назначил нового (это назначение оказалось весьма удачным — каперанг Григорович был знающий моряк и талантливый организатор, впоследствии он много сделал для укрепления русского флота). Имея в виду уже более отдаленные перспективы, адмирал приказал развернуть работу по строительству нового дока. Он посещал корабли, знакомясь с офицерами и матросами. А команды кораблей знакомились со своим адмиралом и проникались к нему доверием.
Макаров ознакомился и с сухопутной обороной крепости. Дело здесь тоже обстояло неважно: войск было мало, долговременных укреплений тоже, спешно возводились хотя бы полевые укрепления, правда, все понимали, что от огня тяжелых орудий они не спасут. Запасы продовольствия и боеприпасов были скудны. В крепости очень недоставало артиллерии, особенно крупных калибров. Короче говоря, тыл порт-артурской эскадры был обеспечен плохо.
Не внушало уверенности и руководство сухопутной обороной, в особенности комендант крепости генерал-лейтенант Стессель (тоже одногодок Макарова). Человек ограниченный, слабохарактерный и безынициативный, он, быть может, и смог бы стать аккуратным исполнителем, но никак не подходил для роли самостоятельного начальника, да еще в сложной обстановке. Под стать ему оказались престарелый генерал Фок, генералы Рейс и Смирнов. Положение осложнялось тем, что в Порт-Артуре комендант крепости и командующий эскадрой находились в одном звании и друг другу не подчинялись. Предполагалось, что руководство ими обоими будет осуществлять наместник. Теперь грозной реальностью стала полная блокада крепости — и с моря, и с суши. Кто же тогда будет осуществлять верховное командование в тяжелых условиях осады? Немаловажный вопрос этот оставался открытым…
Правда, среди армейских генералов и офицеров в Порт-Артуре имелось, к счастью, множество талантливых и преданных делу людей. Их-то усилиями — вопреки плохой помощи из Петербурга, из Мукдена и слабости самого коменданта — героическая оборона Порт-Артура сделалась славой русского оружия. Душой этой обороны стал генерал Роман Исидорович Кондратенко. Для всех боевых армейских офицеров приезд такого смелого и энергичного деятеля, как Макаров, тоже был радостью, также внушал уверенность в грядущем. В Артуре появился наконец настоящий, всеми признанный вождь — разве имеет значение то, к какому ведомству он причислен?!
Настроение своих товарищей очень точно выразил в дневнике генерал Кондратенко. Передавая впечатление от первой встречи с адмиралом, он записал: «Макаров высокого роста, с длинной бородой, довольно плотный мужчина, с выразительным лицом. Говорит тихо, спокойно, держит себя довольно просто, но с достоинством. Мне понравилась у Макарова способность быстро от слов переходить к точным распоряжениям».
Главной и совершенно неотложной задачей, вставшей перед Макаровым по приезде в Артур, была необходимость сейчас же, немедленно начать активные боевые действия русского флота. Более того: эти первые боевые действия во что бы то ни стало должны оказаться удачными. Задача нелегкая, ибо на стороне японцев имелся уже большой перевес на море. В распоряжении Макарова было только пять исправных броненосцев: «Петропавловск», «Севастополь», «Полтава», «Победа» и «Пересвет»; на двух других — «Ретвизане» и самом сильном корабле эскадры «Цесаревич» все еще латали повреждения, полученные в тот самый печальный «день Марии».
У Макарова, поклонника крейсерской и минной войны, имелось только четыре крейсера и 27 миноносцев (у противника было 15 крейсеров, не считая броненосных, и около 60 миноносцев). И тем не менее успех нужен был во что бы то ни стало — Макаров отчетливо понимал это. Воля защитников русской крепости оказалась надломленной, появилась опасная инерция неудач, при которой люди действуют вяло и пассивно, когда даже у закаленного бойца появляется желание махнуть на все рукой, забиться в окоп и ждать конца, каков бы он ни оказался.
До его приезда эскадра застыла, как парализованная, на внутреннем рейде Порт-Артура, даже дозорная служба не велась. Пользуясь этим, японские корабли безнаказанно и беспечно разгуливали около самой крепости. Макаров сразу же приказал начать боевое патрулирование на ближайших подступах к Порт-Артуру.