«До 7:00 подбитые танки вели бой, ожидая прохождения 26 тбр, и выбывали только по мере, когда танк воспламенялся весь. Большинство экипажей здесь сгорело, было убито…»[117] Всего в районе выс. 195, 8 утром 22 июля было подбито и сгорело 7 КВ и 6 Т-60. Командир 148 тбр подполковник Михайлин погиб в бою (в именных списках безвозвратных потерь 148 тбр его нет. По другим документам он числится пропавшим без вести). Потери 260 тб составили 8 человек убитыми и 6 пропавшими без вести. Экипаж начштаба бригады майора Михалева успел выбраться из горящей машины, после чего танкисты укрылись в посевах и вместе с оставшимися в живых членами других экипажей стали ждать, когда к высоте выйдет 26 тбр. Но бригада всё не появлялась…
А что же происходило в это время с передовым батальоном 148 тбр? Около 8 часов утра 22 июля, через 8 часов после выхода в рейд, 89 тб всё-таки прорвался в район Медвежье. Деревня лежала в глубокой долине ручья Трещевка, и с высоты севернее танкисты наконец-то увидели цель наступления всего 2 ТК. Улицы Медвежьего были пустынны, жители попрятались или были угнаны немцами, противника в деревне тоже не было замечено. Батальон остановился. Вокруг стояла непривычная тишина, фронт остался далеко позади, а 89 тб оказался глубоко в тылу врага. Но громить в Медвежьем было некого и нечего. К тому же от всей бригады сюда пробились лишь отдельные экипажи. Из 34 переправившихся в Малой Верейке танков 148 тбр до Медвежьего дошли только 4 КВ и 2 Т-60 (около 5 % от численности танков 2 ТК перед наступлением!): 6 танков и 24 танкиста. Без пехоты, без артиллерии и без снабжения.
Казалось бы, цель рейда достигнута, задача выполнена. Но положение, в котором оказались вышедшие к Медвежьему экипажи, скорее вызывало у них озабоченность, чем ликование. В самом деле: что им было теперь делать? Приказ на наступление не ставил бригаде задач наступать куда-либо дальше Медвежьего. Да и куда можно было наступать без подвоза горючего и боеприпасов? Никакой связи ни с кем не было, и танкисты оказались предоставлены сами себе в немецком тылу почти в 15 километрах от линии фронта. Им оставалось только ждать подхода основных сил корпуса и надеяться, что это произойдёт скоро. Но высоты, по которым должны были наступать к Медвежьему 26 и 27 тбр, оставались пустынными. Так, в неизвестности и догадках, прошло около часа.
Потом вдали появились грузовики, из которых стала выгружаться пехота. Затем эта пехота начала оцеплять занятый танкистами район.
Глава 522 июля 1942 года
26 тбр простояла в бездействии на выс. 188,5 до самого утра. С рассветом противник открыл артогонь по стоявшим в поле танкам бригады. Оказавшись под таким огнём, а потом и под бомбёжкой авиации, 26 тбр стала нести потери, и полковник Бурдов принял решение развернуть бригаду назад, чтобы выйти из-под обстрела. Сказано — сделано. 26 тбр развернулась и отступила на северные склоны выс. 188,5, а затем вообще укрылась в маленькой роще восточнее дороги. И хотя бомбёжки продолжались, но огонь немецких ПТО сюда уже не доставал. Командование бригады сочло укрытие в роще вполне сносным и отсюда уже никуда не выходило…
Где именно была 27 тбр утром 22 июля, из документов не вполне ясно, но совершенно очевидно, что от Медвежьего она была ещё дальше, чем «наступавшая впереди неё» 26 тбр.
Штаб 148 тбр находился в Малой Верейке. В отсутствие командира, комиссара, начальника штаба и начальника политотдела 148 тбр старшим офицером в бригаде стал помощник начальника штаба капитан Пуциенко. От всей бригады у него остался только недоукомплектованный мотострелковый батальон — около 300 человек. Всю ночь штаб 148 тбр пытался восстановить связь с ушедшими в рейд танковыми батальонами, но все старания радистов ни к чему не привели: батальоны не отзывались.
И только в 9:20 утра на все многочисленные запросы из молчавшего до того эфира пришёл один-единственный отзыв. На связь неожиданно вышёл комиссар бригады, но его короткая радиограмма была более чем странной. «Двигаюсь во вчерашнее место» — сообщил старший батальонный комиссар Лесной[118], и эти 4 слова радиограммы могли вызвать у штабных больше вопросов, чем добавить им понимания того, что происходит на самом деле.
(В дальнейшем, в ходе расследования штаба Брянского фронта действий 2-го ТК, Пуциенко существенно «расширил» радиограмму Лесного, написав, что тот «сообщил, что потерял ориентировку и связь с командирами, двигаюсь на Малую Верейку»[119]. Правда, непонятно, где же был и что делал комиссар 148 тбр в течение пяти с лишним часов светлого времени, когда вполне можно было и сориентироваться.) Но уточнить что-либо у Лесного штабным не удалось: на связь он выходить перестал. Так начиналось утро 22 июля в 148 тбр. 2 мсбр утром оставалась на занятых накануне позициях в ожидании общей атаки. Но танковые бригады корпуса не двигались. Не двигались, ожидая их, и мотострелки…
В наступление на участке действий 2 ТК перешли 167 сд и 118 тбр. Пехота поднялась в атаку вслед за танками, но вскоре была отсечена от них интенсивным огнём и залегла вблизи исходных позиций. Танки 118 тбр проходили вперёд, затем возвращались назад к пехоте, но стрелковые подразделения, прижатые сильным обстрелом и бомбёжкой, окапывались на голом поле и вперёд не продвигались. Застопорилось и наступление 104 осбр, которая вышла к Большой Верейке и стала закрепляться на достигнутом рубеже. Немецкие части, откатившиеся накануне к рубежу реки, за ночь пришли в себя и повсюду оказывали упорное сопротивление.
Западнее Малой Верейки, в районе Лебяжьего наступление 1 ТК и 193 сд началось только во второй половине дня. До этого 1 гв. тбр всю ночь и всё утро проводила разминирование берегов реки и восстанавливала разрушенные переправы. Передовые подразделения 193 сд вышли на южную окраину Лебяжьего и ждали начала атаки танков, находясь под обстрелом и бомбёжкой вражеской авиации. Командование 1 ТК писало в отчёте:
«Только в 13:00 22 июля разминировав проходы и восстановив переправу, бригада (1 гв. тбр. — И. С.) начала переправу танков на южный берег реки и повела дальнейшее наступление на противника, противотанковой артиллерией и пехотными средствами упорно оборонявшего отм. 188,5, северную опушку рощи южнее Лебяжье, Хрущёво. Пехота 193 сд, выйдя за 1 гв. тбр на южную окраину Лебяжье, далее за танками не пошла и при авианалётах или артобстрелах со стороны противника вообще разбегалась по полю боя, откатываясь назад. В результате танки были предоставлены сами себе и вынуждены были ломать сопротивление противника, взаимодействуя только со своими малочисленными стрелковыми батальонами»[120].
Как и в первый день операции, вражеская авиация господствовала над полем боя, подвергая практически все части опергруппы ожесточённым бомбардировкам. И хотя они не были такими массированными, как в период боёв 5 ТА, когда в налётах нередко участвовало до 30–40 самолётов, длительное «воздействие» бомбардировщиков на наступающие войска неизбежно приводило к замедлению темпа наступления, сковывало танковые части и прижимало пехоту к земле. Удары фашистской авиации по районам переправ, где скапливалось большое количество войск, приводили к значительным потерям как в технике, так и в личном составе. При этом прикрытие частей опергруппы истребительной авиацией было совершенно недостаточным. Раз за разом вражеские пикировщики наносили бомбовые удары по скоплениям наших войск, не встречая сопротивления в воздухе, и только зенитные батареи пытались защитить свои части от бомбёжек.
Нельзя сказать, что наши самолёты не появлялась в районе боёв. В немецких документах отмечается высокая активность советской авиации в районе операции с «бомбометанием и обстрелом войск из бортового оружия»[121]. В документах советской 2 ВА упоминаются боевые вылеты на прикрытие войск и удары по противостоящему им противнику[122], но эпизодическое появление наших самолётов не могло существенно повлиять на ход боевых действий. Если же говорить о поддержке наступавших частей непосредственно на поле боя, где авиация могла бы «работать» по прямым заявкам танковых частей, подавлять вражескую ПТО и пробивать дорогу танкам, то есть тесно взаимодействовать с наземными войсками, способствуя их продвижению вперёд, то здесь положение было ещё хуже. Многочисленные упоминания в документах самых разных частей говорят о том, что действий нашей авиации на поле боя они зачастую совсем не наблюдали.
Например, командование 1 ТК писало о боевых действиях 22 июля: «Противник, оказывая упорное сопротивление, противодействуя ПТО и артсредствами с рубежа Хрущёво — Гремячье, северная опушка рощи южнее Лебяжье, отм. 188,5, проводил активное воздействие на наши боевые порядки с воздуха беспрерывными авианалётами по 20–30 самолётов. Противник бомбёжкой с воздуха расстраивал боевые порядки наступающих частей, задерживая продвижение вперёд. Наша истребительная авиация в воздухе над полем боя не появлялась, и более того, зафиксирован целый ряд случаев, когда наши штурмовики, появляясь в районе действия частей, бомбили их и из пушек и реактивных снарядов расстреливали свои же части, иногда в тылу до 80 километров от передовой линии»[123].
В документах 26 тбр отмечено: «За период с 21 июля доставка пищи для личного состава на передовые позиции затруднялась вследствие массового налёта авиации противника. Ввиду этого питание личного состава доставлялось на передовую лишь рано утром и поздно вечером. Имело место, когда 2-я стрелковая рота горячий завтрак не получила, был выдан сухой паёк»