– Я бы хотел с вами еще раз встретиться, – наконец произнес он. Маринино сердце затрепетало – вот оно! – Но, конечно, не в таких, – он чуть презрительно обвел ресторан сощуренным глазом, – условиях.
Она часто закивала – конечно, не в таких!
– Давайте сделаем так. – Он склонился к ней, и она тоже подалась вперед. – Как только он вам в следующий раз позвонит, вы узнаете, где он обитает. Ненароком, конечно. Впрочем, не мне вас учить. А я устрою нашему другу сюрприз.
Он подмигнул ей и откинулся на стуле. Марина чуть нахмурилась: она не была уверена, что сюрприз обязательно будет приятным. Впрочем, ей какое дело? В сокровища она не верила, а вот в этого хорошо одетого мужика – очень даже. И если это будет условием для будущего свидания, то…
– А мы с вами, Марина, как только я увижусь с нашим общим другом, обязательно сходим куда-нибудь вечерком, – будто услышав ее мысли, добавил он. – Побеседуем уже как старые знакомцы.
И она, расплывшись в довольной улыбке, мелко закивала:
– Это с удовольствием. Телефон-то дадите?
Мужчина на секунду замер, а потом, улыбнувшись в ответ, взял бумажную салфетку, вынул из внутреннего кармана пиджака золотое перо и написал номер. Марина аккуратно спрятала салфетку в карман сумочки – у кого сокровище, а у нее вот она, реальная возможность выпрыгнуть из этой жизни в другое измерение! И не с каким-нибудь красномордым немцем, или мелким итальяшкой, или жадиной-голландцем, а со своим, российским мужиком, у которого денег явно куры не клюют.
Тем временем мужчина вынул из кармана сто евро и бросил на стол, не дожидаясь своего блюда:
– Простите меня, Мариночка, дела.
И после легкой паузы изящно склонился над ее рукой в поцелуе – Марина аж вздрогнула от удовольствия и еще порадовалась, что недавно сделала маникюр – и не какой-нибудь, а со стразиками. Впрочем, неясно, успел ли он во время поцелуя разглядеть такую красоту. Но для Марины этот поцелуй стал отправной точкой: заплатив за обед из своих копеек, купюру незнакомца она припрятала, чтобы вложить ее в будущее с ним же свидание: стрижку и новую кофточку, к примеру. И стала ждать. Ждать звонка шурина, как никогда еще раньше не ждала. Неделю она первая бросалась к телефону и, наконец услышав его голос, радостно воскликнула:
– Ты?! Ну, слава богу!
Андрей
Странный посетитель антиквара Николай Леонтьев жил в районе Владыкино, неподалеку от Гостиничной улицы, в зеленом дворе. Не люкс, но вполне прилично. Андрей решил не предупреждать его о своем приезде – мало ли? Леонтьев долго не отвечал на звонок, в результате отворилась обшарпанная дверь напротив и старушечий голос посоветовал «стучать пошибче».
Андрей, поздоровавшись и поблагодарив неясную тень за дверью, получил за проявленную вежливость, окромя совета, еще и допинформацию: Леонтьев работает в центре, официантом, приходит часа в два ночи (старушечий сон чуток). Не пьяница, девок водит, но редко – постоянной нет. А чего ему постоянную-то заводить? Парень еще молодой, а погулять-то всем хочется, правда? Андрей кивнул и стал стучать – сначала кулаком, параллельно не отрывая пальца от кнопки звонка, а потом и ногой, на что соседка взглянула неодобрительно, но никак не прокомментировала и вновь исчезла в своей квартире. Наконец за дверью послышалось шарканье, и на пороге появился Николай – дюжий парень со скучным, будто смазанным лицом. В трениках, старых тапках, сквозь которые просвечивали большие пальцы ног, и с голым, потихоньку оплывающим вокруг талии торсом. Андрей критически взглянул в небольшие глазки под набрякшими веками, потом на лоб в глубоких горизонтальных морщинах – молодым человеком Леонтьева можно было назвать с большой натяжкой.
– Вам чего? – спросил Николай сиплым со сна голосом.
– Мне вас. – Андрей раскрыл перед его носом корочки. Николай шумно сглотнул. – Можно? – Андрей сделал неопределенный жест рукой, и Леонтьев нехотя посторонился, пропуская его внутрь. Квартира была замызганной: ободранные обои, рассохшийся дешевый паркет под ногами, окна в грязных разводах. Пахло несвежим телом и холодным табаком. Андрей, мельком заглянув в единственную комнату, на кровать со сбившейся простыней и несвежей подушкой и огромный плоский экран телевизора, прошел на кухню. Николай, на секунду замешкавшись, поднял с пола и натянул на себя мятую черную майку с надписью «Крутой парниша» и поспешил за опером. Кухня, как понял сразу Андрей, явно не была приспособлена для кулинарных изысков. «Питается, наверное, по месту работы, в ресторане», – подумал Яковлев, а вслух спросил:
– В каком заведении работаете?
– Кафе «Пушкин», – хмуро ответил Леонтьев.
– Ого! – присвистнул Андрей и по-свойски опустился на единственную табуретку рядом с обеденным столом. Николай же прислонился спиной к буфету производства белорусских мебельщиков эпохи начала нулевые и попытался придать себе вполне независимый вид. Но скрещенные на груди руки… Но чуть подрагивающая нога в рваном тапке… «Нервничает», – отметил Андрей. Ну так это вполне себе естественно, если тебя вдруг с утреца поднимает с постели опер с Петровки.
– Я к вам по делу погибшего антиквара Ивана Гребнева, – не стал ходить вокруг да около Андрей.
– Какого антиквара? – дернул кадыком Леонтьев.
«А вот тут ты врешь, милок», – подумал Андрей и улыбнулся – почти ласково:
– У вас так много знакомых антикваров?
Николай повел неловко шеей, будто ему мешал слишком тесный накрахмаленный воротничок рубашки:
– А… Этот. Который на Патриарших?
– Этот, этот. Который очень мертвый.
– Убили? – в глазах Леонтьева промелькнуло что-то вроде настоящего ужаса и снова исчезло в их невыразительной глубине.
– Да, – подтвердил Андрей, продолжая отслеживать реакции собеседника. – Вы приходили к нему за день до смерти. Зачем?
Леонтьев потупил глаза, явно судорожно соображая, что б придумать.
– Послушайте, Николай, – начал Андрей своим самым доверительным тоном, – речь идет о жестоком убийстве. Стоит рассказать мне правду.
Леонтьев поднял на него глаза, полные решимости:
– Я хотел у него кое-что купить.
– Да? – Андрей нарочито медленно оглядел убогую кухню. – Что-нибудь для интерьера, я полагаю?
– Ну. – Леонтьев упрямо выпятил вперед подбородок, и Андрей понял: правду тот решил не говорить.
– Картину? – с досадой спросил капитан. – Кресло эпохи Луи какого-нибудь? Или, может, желали полностью закупить содержимое Петродворца, чтобы уж сразу обставить хоромы?
Леонтьев покраснел, но молчал. Андрей зло махнул рукой и поднялся: бить ему его, что ли? Что бы леонтьевское убогое воображение ни родило сейчас в муках в ответ на его вопросы, проверить его уже нельзя. Гребнев погиб. Его кондуит – с информацией по клиентам – украден. Надо искать иной способ прищучить халдея. Он вышел в мини-прихожую. На вешалке висели куртки: одна дешевая, зимняя, типа «пилотки» – Андрей сам такую когда-то носил. А вторая – явно новая, вкусного шоколадного цвета, из замши, при приближении одуряюще пахнущая хорошей кожей. Андрей посмотрел вниз. На полу, в подсохшей грязи, принесенной с мартовской улицы, стояли две пары ботинок, также весьма различных меж собой: старые, дешевые, в солевых разводах, и новые, блестящие, благородного вишневого оттенка. Размер совпадал, значит, скорее всего, они принадлежали одному человеку, стоящему сейчас в ожидании за его спиной. «Что-то изменилось в его жизни в финансовом плане. Причем совсем недавно. И, – вспомнился плоский экран в комнате, – вряд ли это просто щедрые чаевые». Он уже вышел на площадку, когда сзади раздался неуверенный голос.
– Гребнев этот…
Андрей обернулся:
– Да?
– Как его убили?
– Его пытали. И попытались сжечь.
– Сжечь? – Андрею показалось, что Леонтьев чуть покачнулся, крупные руки в карманах спортивных штанов сжались в кулаки. – Ясно, – глухо сказал он и захлопнул дверь.
А Андрей в большом раздумье начал спускаться вниз по заплеванным ступенькам. Тот ужас в полутьме лестничной площадки… Ужас, что второй раз за их краткую встречу лох-несским чудовищем поднялся на поверхность из глубины леонтьевских глаз, привиделся ли он ему? Или все-таки нет?
Маша
– Отстань. Хватит, – сказала она Андрею, глядя на близкий шпиль церкви Нотр-Дам-де-Саблон за окном. – Ты не можешь постоянно меня опекать.
– Постоянно – не могу. Хоть и хотел бы. Но сейчас…
– Сейчас мы выяснили только два факта. Первый: твои убийства и мои изразцы как-то связаны. Второй: за мной кто-то ходит. – Она поежилась, вспомнив липкий ледяной туман на ночной набережной.
– Ты забыла еще очень важное… – Андрей где-то там, в подмосковной деревне, трепал по спине Раневскую – явно, чтобы успокоить нервы. «Шкварк, шкварк», – раздалось в трубке. Маша с нежностью вспомнила, какая жесткая у Раневской шерсть и большая лобастая голова с висящими ушами. И еще бровки! Складывающиеся в абсолютно человеческое страдальческое выражение, когда пес считает себя незаслуженно обиженным.
– Тот человек, что шел за тобой, – прервал ее воспоминания Андрей, – и которого бельгийская полиция по нашей просьбе отыскала на записях с ночных камер наблюдения, нигде не числится.
– Ни в наших, ни в интерполовских архивах, – упрямо возразила она.
– Включая документы типа водительских прав, – не отступал Андрей. – На самом деле ни одна идентифицирующая программа ни у нас, ни в Европе его не опознала.
– Может, это и хорошо? Значит, он точно не преступник, – примирительно сказала Маша.
– Ничего подобного это не значит! – зло прервал ее Андрей. – Хватит вести себя как неразумный ребенок! Это говорит лишь о том, что твой преследователь ни разу не попадался! И как следствие, он умный! И для нас – абсолютно неизвестный. Фантом, призрак! Как я смогу защитить тебя, когда мы ни хрена не можем выяснить ни про него, ни про возможного убийцу тут, в Москве?!
«Шкварк, шкварк», – раздалось в трубке. Маша вздохнула. Раневская там небось кайфует. А ей отдуваться.