Посередине страницы красовалась фотография, сделанная добрых десять лет назад, — Бог знает, откуда они ее выкопали. Громадными буквами был набран заголовок:
«ВДОВА ДАЛА ОБЕТ, ЧТО НЕ УСПОКОИТСЯ ДО ТЕХ ПОР, ПОКА НЕ ВЫСЛЕДИТ УБИЙЦУ МУЖА».
«Миссис Протеро, вдова убитого, уверена, что убийцу надо искать среди местных жителей. У нее есть подозрения, но пока она их не высказывает. Она заявила, что убита горем, но повторила многократно, что намерена выследить убийцу».
— Да разве я могла такое сказать? — спросила Анна.
— Могло быть куда хуже, смею заметить, — сказал я, возвращая ей газету.
— Нахалы, вот они кто, — сказала мисс Крэм. — Посмотрела бы я, как им удалось бы сорвать что-нибудь с меня!
Глаза у Гризельды блеснули, и я догадался, что это заявление она восприняла буквально, на что мисс Крэм, конечно, не рассчитывала.
Было объявлено, что второй завтрак подан, и мы перешли в столовую. Летиция явилась с большим опозданием, проплыла к свободному месту и села, улыбнувшись Гризельде и кивнув мне. Я смотрел на нее очень внимательно — у меня были на то свои причины, — но она, казалось, по-прежнему витала в облаках. Удивительно хорошенькая — это я должен признать по чести и справедливости. Она так и не надела траур, но бледно-зеленое платье выгодно подчеркивало в ее облике всю прелесть пастельных тонов.
Когда мы выпили кофе, Анна спокойно сказала:
— Мне нужно поговорить с викарием. Мы пойдем в мою гостиную, наверх.
Наконец-то мне предстояло узнать, почему нас сюда пригласили. Я встал и последовал за ней вверх по лестнице. У дверей комнаты она задержалась. Я хотел заговорить, но она остановила меня жестом. Послушала, устремив глаза вниз, что творится в холле.
— Хорошо. Они уходят в сад. Нет, нам не сюда. Пройдемте на самый верх.
К моему удивлению, она повела меня по коридору в самый конец крыла. Оттуда на верхний этаж вела деревянная лесенка из отдельных дощатых ступенек, она поднялась по ней, я — следом. Мы оказались в пыльном, обшитом досками закутке. Анна отворила дверь и провела меня на громадный сумрачный чердак, который явно служил свалкой для всякой рухляди. Там были сундуки, ломаная мебель, несколько старых картин, наваленных как попало, и прочий хлам, который годами накапливается в кладовках.
Я не сумел скрыть своего удивления, и она слабо улыбнулась.
— Сейчас я вам все объясню. Я стала очень плохо спать. Прошлой ночью — нет, скорее сегодня утром, часа в три, я услышала, что кто-то ходит по дому. Я прислушалась, немного погодя встала и вышла из комнаты. Тут я поняла, что звуки доносятся не снизу, а сверху. Я подошла к этой лесенке. Мне опять показалось, что я слышу шорох. Я спросила: «Кто там?» Но ответа не было, и оттуда не донеслось больше ни звука; я решила, что у меня просто нервы шалят, вернулась и легла.
И все же сегодня, рано утром, я поднялась сюда из чистого любопытства. И нашла здесь вот что!
Она наклонилась к картине, которая была прислонена к стене, оборотной стороной к нам, и повернула ее лицом.
Я ахнул от неожиданности. Это был портрет, писанный маслом, но лицо было исполосовано и искромсано до полной неузнаваемости. Мало того, разрезы и царапины были совсем свежие.
— Поразительно, — сказал я.
— И вы поражены, да? А как вы думаете, в чем дело?
Я покачал головой.
— В этом есть какой-то дикий вандализм, — сказал я. — И это меня тревожит. Как будто кто-то выместил на портрете зло в припадке бешеной ярости.
— И я так подумала.
— Чей это портрет?
— Не имею представления. Я его ни разу не видела. Весь этот хлам уже был сложен на чердаке, когда я вышла за Люциуса и приехала сюда. Я сюда никогда не ходила и даже не вспоминала про этот чердак.
— Поразительно, — повторил я.
Я наклонился, перебирая остальные картины. Там, как и следовало ожидать, было несколько посредственных пейзажей, несколько олеографий[267] и две-три репродукции в дешевых рамках.
Ничто не могло навести нас на след. В углу стоял старинный кованый сундук, из тех, что называются «ковчегами», на нем инициалы Е. П. Я поднял крышку. Сундук был пуст. На чердаке больше ничего интересного не было.
— Да, совершенно необычное происшествие, — сказал я. — И такое бессмысленное.
— Да, — сказала Анна. — Но я немного напугана.
Рассматривать было больше нечего. Мы спустились в ее гостиную. Она плотно затворила дверь.
— Как вы считаете, мне нужно что-то предпринять? Сообщить в полицию?
Я не знал, что ей ответить:
— Признаться, трудно сразу сказать, связано ли это…
— С убийством, — подхватила Анна. — Понимаю. Конечно, трудно. Судя по всему, никакого отношения к убийству это не имеет.
— Да, — сказал я. — Но это еще одно «странное дело».
Мы оба молчали, глубоко задумавшись.
— Могу ли я спросить, какие у вас планы? — наконец сказал я.
Она подняла голову.
— Я собираюсь прожить здесь полгода, не меньше, — в ее словах прозвучал вызов. — Не потому, что мне хочется. Я в ужасе от одной мысли, что придется здесь оставаться. Но мне кажется, это единственный выход. А иначе люди начнут говорить, что я сбежала, что у меня совесть нечиста.
— Ну что вы!
— Нет, я их знаю. Особенно после того… — Она замолкла, потом продолжала: — Через полгода я выйду замуж за Лоуренса. — Она взглянула мне прямо в глаза. — Так мы решили. Дольше мы ждать не собираемся.
— Я так и думал, — сказал я.
Внезапно она разрыдалась и закрыла лицо руками.
— Если бы вы только знали, как я вам благодарна, если бы вы знали! Мы с ним уже распрощались — он готов был уехать. Мне… мне так страшно думать о смерти Люциуса. Если бы мы собирались уехать вдвоем, и тут он умер бы — сейчас я была бы в отчаянии. Но вы заставили обоих нас опомниться, удержаться от греха. Вот за что я вас и благодарю.
— Возблагодарим Господа, — сказал я торжественно.
— Но это ничего не значит. — Она выпрямилась. — Пока убийцу не найдут, все будут думать, что это Лоуренс, — о да! Непременно будут! Особенно когда он на мне женится.
— Дорогая моя, показания доктора Хэйдока совершенно ясно доказывают…
— Какое людям дело до показаний? Они про это ничего не знают. И медицинские свидетельства никогда не убеждают никого из посторонних. Вот еще одна причина, заставляющая меня остаться. Мистер Клемент, я должна узнать правду.
Когда она говорила это, глаза ее горели огнем. Она добавила:
— Поэтому я и пригласила эту девицу.
— Мисс Крэм?
— Да.
— Значит, вы все-таки сами ее пригласили. Я правильно понял, что это ваша инициатива?
— Целиком и полностью. Да, конечно, она немного похныкала. На следствии — она была уже там, когда я пришла. Но я пригласила ее сюда специально.
— Неужели вы думаете, — воскликнул я, — что эта глупенькая девушка имеет отношение к убийству?
— Нет ничего проще, чем представиться дурочкой. Легче легкого.
— Значит, вы все же думаете…
— Нет. Честное слово, я ее не подозреваю. Мне просто кажется, что она что-то знает. Хотелось разузнать о ней побольше.
— И в первую же ночь, когда она здесь оказалась, был изуродован портрет, — задумчиво сказал я.
— Вам кажется, это она? Зачем? По-моему, это совершенно нелепо и невозможно.
— Нелепо и невозможно было убить вашего мужа у меня в кабинете, — с горечью возразил я. — Однако кто-то это сделал.
— Знаю. — Она положила ладонь на мою руку. — Как это ужасно для вас. Я очень вас понимаю, хотя мало об этом говорю.
Я вынул из кармана сережку с голубой бирюзой и протянул ей.
— Это, кажется, ваша?
— О! Да. — Она с радостной улыбкой протянула руку. — Где вы ее подобрали?
Я не спешил класть украшение в ее раскрытую ладонь.
— Если вы не возражаете, — сказал я, — я бы еще немного подержал ее у себя.
— Пожалуйста! — Она глядела на меня удивленно и пытливо. Но я не стал ничего объяснять.
Я спросил, как ее денежные дела.
— Вопрос нескромный, — сказал я, — но, поверьте, я не хотел бы, чтобы вы поняли его не так.
— Почему нескромный. Вы и Гризельда — мои лучшие друзья в этих местах. Еще я питаю слабость к этой смешной мисс Марпл. Люциус был довольно богат, должна вам сказать. Он разделил состояние поровну между мной и Летицией. Старая Усадьба остается мне, но Летиция имеет право выбрать мебель, чтобы обставить небольшой домик, на покупку которого ей оставлена отдельная сумма, чтобы все было по справедливости.
— А вы знаете что-нибудь о ее планах на жизнь?
Анна с шутливой гримаской сказала:
— Мне она о них не сообщала. Я думаю, что она уедет отсюда очень скоро. Она меня не любит и никогда не любила. Должно быть, это моя вина, хотя я изо всех сил старалась держать себя достойно. Просто любая девочка восстает против молодой мачехи, мне кажется.
— А вам она нравится? — спросил я напрямик.
Она ответила не сразу, и я еще раз убедился, что Анна Протеро — человек честный и прямой.
— Вначале нравилась, — сказала она. — Она была такая хорошенькая девчушка. А теперь нет, теперь нет. Сама не знаю, в чем дело. Может быть, из-за того, что она меня не любит. Видите ли — я люблю, когда меня любят.
— Как и все мы, — сказал я, и Анна Протеро улыбнулась.
Мне оставалось выполнить еще одно дело, а именно — поговорить с Летицией Протеро. Это трудностей не представляло — я нашел ее в одиночестве в гостиной. Гризельда и Глэдис Крэм вышли погулять в сад.
Я вошел и закрыл за собой дверь.
— Летиция, — сказал я. — Мне нужно с вами кое о чем поговорить.
Я заранее обдумал, что буду говорить. Я протянул ей на ладони бирюзовую сережку и спокойно спросил:
— Зачем вы подбросили это в мой кабинет?
Я заметил, что она на мгновенье напряглась, но это было одно мгновенье. Она так быстро оправилась, что я не решился бы присягнуть в том, что видел собственными глазами это секундное замешательство. Она сказала небрежно: