— Как бы то ни было, — с надеждой сказала леди Тамплин, — она не особенно важничает: некоторые, получив деньги, сразу же задирают нос.
— О, ты с легкостью получишь с нее сколько тебе нужно, — сказала Ленокс, — а это главное, правда? Ведь именно из-за этого ее сюда и вызвали?
— Она моя родная кузина, — ответила с достоинством леди Тамплин.
— О, кузина? — снова оживился мистер Эванс. — Значит, я могу называть ее просто Кэтрин?
— Совершенно не важно, как ты ее будешь называть, Пончик, — ответила леди Тамплин.
— Понял, — сказал мистер Эванс, — все понял. Как ты думаешь, она играет в теннис? — добавил он с надеждой.
— Разумеется, нет, — заявила леди Тамплин, — говорю тебе, она была компаньонкой. Компаньонки не играют ни в теннис, ни в гольф. Возможно, в крокет[64], но, по-моему, они с утра до ночи сматывают шерсть или моют лапы хозяйской собаке.
— О Господи, — изумился мистер Эванс, — неужели?
Ленокс снова поднялась к Кэтрин.
— Могу я быть вам чем-нибудь полезной? — спросила она сдержанно.
Удостоверившись, что Кэтрин ничего не требуется, Ленокс уселась на край кровати, задумчиво разглядывая гостью.
— Почему вы приехали? — сказала она наконец. — К нам, я имею в виду. Вы не такая, как мы.
— О, мне очень хотелось попасть в общество.
— Не прикидывайтесь дурочкой, — слегка улыбнулась Ленокс. — Вы отлично понимаете, о чем я — вы совсем не такая, как я думала, я хочу сказать, что у вас вполне приличные платья. — Она вздохнула: — А мне ничего не идет, я жутко неуклюжая, обидно, потому что я ужасно люблю наряды.
— Я тоже, — сказала Кэтрин, — но до сих пор я любила их только издали. Значит, вам мое платье нравится?
Со страстью истинных ценителей они обсудили некоторые модели.
— Вы мне нравитесь, — внезапно сказала Ленокс, — я хотела предостеречь вас, чтобы моя мать не обвела вас вокруг пальца, но теперь я вижу, в этом нет нужды, вы удивительно искренняя и прямодушная, но при этом вы совсем не глупы. О, черт, что там еще?
Из холла донесся жалобный голосок леди Тамплин:
— Ленокс, только что звонил Дерек. Он хочет прийти обедать сегодня. Это будет кстати? У нас нет чего-нибудь эдакого вроде перепелки, а?
Успокоив разнервничавшуюся матушку, Ленокс вернулась к Кэтрин.
— Я рада, что придет старина Дерек, — сказала она. Ее лицо немного просветлело и стало менее хмурым. — Он вам понравится.
— Кто это, Дерек?
— Это сын лорда Леконбери, он женат на богатой американке. Женщины просто сходят по нему с ума.
— Почему?
— О, обычное дело — очень хорош собой и совершеннейший шалопай. Все теряют из-за него голову.
— А вы?
— Иногда и я, — призналась Ленокс, — а иногда я думаю, что мне лучше выйти замуж за приходского священника, буду жить в деревне и возиться в теплице.
Она с минуту помолчала и добавила:
— Хорошо бы за ирландского священника, тогда я бы еще и охотилась.
Пофантазировав еще немного, она вернулась к прежней теме.
— Дерек немного странный, в этой семье все немножко чокнутые… Отчаянные игроки. Когда-то они проигрывали жен и поместья и совершали всяческие безрассудства. Из Дерека получился бы замечательный разбойник с большой дороги, как раз то, что нужно: беспечный и веселый.
Она двинулась к двери.
— Ну ладно, если захотите, спускайтесь вниз.
Оставшись одна, Кэтрин погрузилась в раздумье. Только теперь она почувствовала, как сильно она расстроена и как ей трудно подлаживаться под настроение остальных. Шок от происшествия в поезде и то, как ее новые друзья восприняли случившееся, выбили ее из колеи. Ее не оставляли мысли об убитой женщине: ей было жаль Рут, но она слукавила бы, если бы сказала, что та ей понравилась, она сразу поняла, что основной чертой погибшей женщины был безоглядный эгоизм.
Кэтрин позабавило, но и слегка задело холодное равнодушие, с каким эта женщина дала ей отставку после того, как воспользовалась ее сочувствием. Кэтрин было совершенно ясно, что она помогла Рут принять какое-то решение. Но какое? Как бы то ни было, вмешалась смерть и сделала все решения бессмысленными. Судьба распорядилась по-своему: жестокое преступление не дало состояться этому роковому путешествию. И тут Кэтрин вдруг вспомнила маленькую деталь, о которой, наверно, следовало рассказать полиции, — деталь, ускользнувшую на время из ее памяти. Впрочем, так ли уж это важно? Она же видела, как некий господин входил в купе Рут, но точно ли это? Возможно, это было другое, соседнее, купе. Одно она знала наверняка: тот человек не мог быть вагонным вором. Она узнала его, так как дважды видела накануне отъезда — один раз в «Савое», другой — в бюро Кука. Без сомнения, она не обозналась, и он, конечно, входил в другое купе. Нет, хорошо, что она ничего не сказала полиции. Она могла бы причинить этому человеку массу неприятностей.
Кэтрин спустилась, чтобы присоединиться к остальным на открытой веранде. Сквозь заросли мимозы она всматривалась в синеву Средиземного моря и слушала вполуха стрекотание леди Тамплин, она была рада, что приехала, здесь все-таки лучше, чем в Сент-Мэри-Мид.
Вечером Кэтрин надела лиловато-розовое платье, soupir d'automne. Улыбнувшись своему отражению в зеркале, она отправилась вниз, впервые в жизни испытывая некоторую робость.
Гости уже съехались, и, поскольку шум составлял сущность званых вечеров леди Тамплин, гомон стоял ужасающий. Пончик подлетел к Кэтрин, смешал для нее коктейль и принялся ее опекать.
— О, вот и вы, Дерек! — закричала леди Тамилин, когда открыли дверь последнему гостю.
— Теперь наконец мы можем садиться за стол. Я умираю от голода!
Кэтрин бросила взгляд через комнату. Поразительно! Так вот он — Дерек; она вдруг поняла, что ничуть не удивлена. Она знала, что непременно встретит этого человека, судьба дала ей уже столько предзнаменований. Он тоже узнал ее: она слышала, как он запнулся на полуслове, отвечая леди Тамплин, и с видимым усилием продолжил разговор.
Все отправились к столу, и Кэтрин обнаружила, что он сидит рядом с ней. Дерек тут же обратился к ней с ясной и открытой улыбкой.
— Я знал, что скоро встречу вас, но, конечно, и вообразить не мог, что это произойдет уже сегодня. Иначе не могло и быть: один раз в «Савое», другой у Кука, Бог любит троицу. Только не говорите, что вы не помните меня или вообще никогда не видели, я-то вижу, что вы меня узнали.
— Разумеется, узнала, — ответила Кэтрин, — но это не третий раз, а уже четвертый — я видела вас в «Голубом экспрессе».
— В «Голубом экспрессе»! — Что-то неуловимо изменилось в его манере. Но она не могла бы сказать, что именно. Он словно бы наткнулся на какую-то преграду.
Но тут же он беззаботно спросил:
— Что за суматоха там была утром? Вроде бы кто-то умер?
— Да, — медленно ответила Кэтрин, — кто-то умер.
— В поезде лучше не умирать, — шутливо заметил Дерек. — Не оберешься потом юридических и дипломатических осложнений. Да и поезда еще больше обычного выбиваются из расписания.
— Мистер Кеттеринг? — Дородная американка, сидевшая напротив, наклонилась вперед и заговорила с ним, несколько растягивая слова. — Мистер Кеттеринг, вы, конечно, забыли меня, а вот я вас помню, так вы меня очаровали в прошлый раз.
Дерек наклонился, чтобы ответить ей, а Кэтрин ошеломленно замерла. Кеттеринг! То самое имя, ну конечно! Она вспомнила теперь… Но какова ирония судьбы! Он здесь, этот человек, которого она видела прошлой ночью входящим в купе своей жены, он оставил ее живой и невредимой; и вот теперь он сидит за обедом, не ведая о том, какая участь постигла его жену. Нет сомнений — он ничего не знает.
Официант подошел к Дереку, протянул ему записку и прошептал что-то на ухо. Извинившись, Кеттеринг, вскрыл ее: крайнее изумление отразилось на его лице, пока он читал, затем он обратился к хозяевам:
— Ну и ну! Боюсь, Розалин, что мне придется вас покинуть. Префект спешно вызывает меня в полицию. Ума не приложу зачем.
— Грянул час расплаты за прегрешения[65],— провозгласила Ленокс.
— Давно пора, — сказал Дерек. — Скорее всего какая-нибудь чепуха, но, думаю, мне лучше подчиниться. Надо же, вытащить человека со званого обеда! Можно подумать, что-то смертельно важное. — Он со смехом отодвинул стул и направился к двери.
Глава 13Ван Олдин получает телеграмму
Пятнадцатого февраля к полудню над Лондоном навис густой желтый туман. Руфус ван Олдин находился в своем номере в «Савое» — такая погодка располагает к труду — Найтон был очень доволен, последнее время ему было трудно добиться от своего шефа внимания к делам, а когда он осмеливался слегка поторопить его, тот грубо его одергивал. Сегодня же ван Олдин, казалось, погрузился в работу с головой, и секретарь стремился максимально использовать такой счастливый случай: как всегда, очень ловко он полегоньку пришпоривал хозяина, но тот даже не замечал этого.
Но и сейчас ван Олдин не мог отрешиться от мысли о дочери: его тревожило какое-то замечание относительно Рут, случайно оброненное Найтоном. Что-то очень важное. Он изо всех сил старался вспомнить, что именно не давало ему покоя, но ничего не получалось. Он с сосредоточенным видом кивал Найтону, совершенно не вдумываясь в то, что тот говорит, и, как только секретарь умолк, углубившись в какую-то бумагу, сказал:
— Может, вы расскажете мне все еще раз?
Найтон на миг растерялся.
— Вы имеете в виду это, сэр?
Он протянул ему плотно исписанный доклад компании.
— Нет, нет, — остановил его ван Олдин, — вы говорили мне, что встретили горничную Рут прошлой ночью в Париже. Это очень меня смущает. Вы, должно быть, обознались.
— Я не мог обознаться, сэр; я ведь разговаривал с ней.
— Ну, расскажите мне все сначала.
— Я подписал бумаги у Бартеймерса и возвратился в «Ритц»